Не тот год

«Так, а кого я помню из истории? Фомин, Зубачёв, что ли, и-и… чёрт, забыл. А-а, Гаврилов! Но тот вроде как действовал отдельно от первых двух», — терзал я свою память, пока шёл то ли в сопровождении пары проводников, то ли под конвоем.

Глава 8

ГЛАВА 8

Меня привели в подвал. Здесь я увидел десятки молодых и пожилых женщин. И ещё больше детей. Отдельно от них расположились раненые. Вокруг них хлопотали санитарки в белых и уже грязных халатах с такими же косынками, и женщин в гражданских платьях. Освещение давали керосиновые лампы и несколько тусклых, часто мигающих лампочек. Чуть позже узнал, что их питала велосипедная динамо-машина.

Привели меня к небольшой группе военнослужащих среднего возраста. Главным среди них оказался невысокий мужчина с пронзительным взглядом. На нём была надета обычная гимнастёрка рядового, ну, или как сейчас будет правильнее красноармейца, но аура и поведение выдавали в нём человека, привыкшего командовать.

— Товарищ комиссар, разрешите доложить, — вытянулся командир из моего сопровождения.

— Ивин? Что у тебя? — тот бросил быстрый взгляд на нашу троицу, не нашёл ничего интересного для себя и посмотрел на старшего конвоира. Хотя нет, скорее сопровождающего. У меня даже оружие не забрали. Потому-то и Фомин, а другого комиссара здесь быть не могло, мной не заинтересовался.

— Вот… доставили, — после первого бодрого начала доклада Ивин дальше стушевался.

— Кого?

— Меня, товарищ комиссар, — я сделал шаг вперёд.

— Он с нашей группой, которая уходила в контратаку через Холмские ворота, вернулся, — сказал Ивин. — Находился рядом с немцами. Мне сообщил, что в крепость прибыл в составе отряда майора госбезопасности Иванова из Москвы. До нападения находился в госпитале. Назвал пароль… какой-то.

— Вы кто? — коротко спросил меня комиссар.

— Карацупа, — преставился я своим вымышленным прозвищем. — Это псевдоним агента, товарищ комиссар. Зовут меня Андреем. Пароль — Иволга шестнадцать.

— Так, — сказал он, посмотрел на своё окружение и продолжил. — Мне с товарищем нужно поговорить лично. Мы отойдём, — от группы бойцов, находящихся недалеко от командиров крепости, к нам шагнул один. — Наедине! — резко бросил Фомин ему.

Мы с ним отошли буквально на десять шагов от стола, за которым проводилось совещание. Встали у стены из мелкого тёмно-красного кирпича, переходящей в арочный свод и несколько минут тихо общались. Фомин, оказывается, был в курсе появления в госпитале в крепости очень важного раненого. Думаю, не только он, а все или почти все старшие командиры. К счастью, об этом он рассказал мне сам в начале беседы. Благодаря этой информации я сумел построить разговор в нужном мне русле. Себя я выдал за наблюдающего за тяжёлым раненым, который дополнительно охранял его кроме явной охраны.

— И что вы планируете делать, Андрей?

— Давайте на «ты», товарищ комиссар, — предложил я ему и когда он кивнул, продолжил. — Буду уходить из крепости. У меня информация огромной важности, которая должна попасть в Москву. Передать её никому другому не могу. Лучше она пропадёт со мной, чем будет риск, что окажется в руках немцев.

— Не проще дождаться, когда нас деблокируют?

— Я не могу, — я отрицательно мотнул головой. — Нужно всё сделать срочно.

Кажется, что-то такое в моём голосе, мимике или взгляде проскочило. И это ему не понравилось.

— Андрей, вы что-то знаете, чего не знаю я и другие командиры? Или есть что-то ещё? — в голосе его проскочили холодные и предупреждающие о неприятностях нотки.

«Вот ведь человек-чуйка», — цыкнул я досадливо про себя. — Если я вам всё расскажу, то вы меня в паникёры запишите.

В эти мгновения решал про себя, что сообщить собеседнику. Всю правду, наврать или смешать одно с другим.

— Говорите! — сказал он излишне громко, отчего в нашу сторону повернулись командиры от стола.

— Это не провокация, а полноценная война. Думаю, вы это и сами уже поняли. Я в курсе добытых нашими разведчиками секретных немецких планов. По ним после четырёх утра их авиация должна нанести удар по нашим аэродромам и важным узлам в крупных городах. Судя по тому, что уже полдень и мы не видим ни одного нашего самолёта, часть этих планов у них получилось исполнить. То есть не нужно ждать, что в ближайшие несколько дней к нам подойдёт помощь. Наши дивизии в данный момент сдерживают натиск немецкой армии, которая наступает по всей границе, — определился я с тем, что стоит выдать комиссару на этот момент.

— Вы провокатор, — процедил он. Но кричать и вообще повышать голос не стал. Да, я оказался прав, когда предположил о его мыслях. Да и не может быть иначе. Это не какой-то простой боец и даже не рядовой командир из пехоты. Тем более всего несколько месяцев назад здесь, в крепости, военнослужащие спали с оружием в руках, готовясь к отражению нападения со стороны Германии. Все текущие отпуска и расслабленность — это последствия той напряжённости. Людям дали возможность отдохнуть. Правда, на мой взгляд, такая вольница попахивает предательством.

Ещё сыграла моя причастность к грозному ведомству. Если сотрудник оттуда говорит, что началась война, то глотку перед ним драть последнее дело.

В ответ я криво усмехнулся.

— Вот уж кем не являюсь, так это провокатором. Как и паникёром. И предателем. Я очень хорошо информированный человек, товарищ комиссар. И достаточно хороший аналитик. Да и вы, уверен, тоже. Иначе не обошлись бы одним резким словом, а уже держали бы у моего лба пистолет и командовали вывести меня на улицу и там расстрелять.

— Крепость обречена? — после короткой паузы спросил он.

— Полагаю, что да, — кивнул я, принявшись резать правду матку. Первая реакция комиссара нормальная. Значит, стоит ему знать правду и готовиться к дальнейшему исходя из этих вводных. Может, мои слова помогут сохранить намного больше жизней, чем в моей истории. Ведь только подумать, из десяти тысяч человек гарнизона крепости до Победы дожили несколько сотен. А даже если и нет, то пусть они погибнут в боях, прихватив с собой ещё больше нацистов, чем бесславно сгинут в концлагерях! — Сейчас немцы закрепятся на своих позициях там, где встали уверенно. И отойдут оттуда, где рядом наши, чтобы не попасть под дружественный огонь и по этим местам вызовут артобстрел. А не помогут снаряды, то в следующий раз полетят бомбы…

— Хватит, — оборвал он меня, но сделал это тихо, чтобы больше не привлекать внимание к нашей беседе.

— Как скажете, товарищ комиссар.

— Когда ты хочешь уйти?

Ответить ему я не успел. Со стороны спуска в подвал раздался громкий крик:

— Немецкие танки!

Все бросились наверх. Я со всеми.

Пока передвигал ноги, вспомнил о первом и единственном приказе командования крепости. Фомин, Зубачёв и некий… Семененко, что ли, отдали официальную команду на выход из крепости. На оставление обороняемых позиций. То есть они, как и я, поняли, что смысла гибнуть в мышеловке никакого нет. Только это случилось спустя несколько дней после начала войны. Может быть, в этой истории всё пойдёт по-другому и прорыв гарнизона случится раньше?