Не тот год

— И их оставили на границе? — спросил я.

— Понемногу отводили подальше в разные части. Но отчего-то медленно, — ответил он и после секундной паузы добавил. — Как специально.

Тут пришлось прерваться из-за начавшегося артобстрела. Земля и стены загудели и задрожали. Два или три раза взрывалось нечто настолько огромное, что земля била нам в ноги, словно мы спрыгивали со стульев. У многих вновь пошла кровь из носа и ушей. И почти все мы получили лёгкую контузию.

Кто-то испуганно крикнул, что взорвались склады с боеприпасами на территории крепости. И я даже в первый момент был с ними согласен. Пока не вспомнил про немецкую любовь к гигантизму, особенно в оружейных делах. А потом в памяти всплыли эпизоды про участие в обстреле крепости редчайших артиллерийских установок типа «Карл». Одна из них, кажется, единственная уцелевшая в войне, стоит в Кубинке. Их снаряды весили под две тонны. Скорее всего, эти разрывы принадлежат им.

«Вот бы грохнуть хотя бы одну такую пушку. Гитлера от злости инфаркт хватит», — подумал я, приходя в себя после оглушения.

Обстрел продолжался до темноты. Несколько раз прерывался для того, чтобы озвучить очередное предложение сдаться в плен. В эти минуты я выбирался из подвала и осматривался. Картина с каждым разом выглядела всё удручающе и удручающе. Крепкие стены построек выдержали прилёты снарядов и мин. Но вот крыши, окна, межэтажные перекрытия почти везде были уничтожены и охвачены огнём. Всё в округе было затянуто дымом. Огонь вырывался из пустых оконных проёмов. Горела искорёженная техника, горели деревья, горел, казалось, сам воздух. Железные ограды были сломаны, погнуты и блестели слоем жирной сажи. Казалось, что выжили только мы в своём подвале. Смертоносное железо смело всё во дворах цитадели и в фортах. Но ночью к нам пришли связные из других мест. От них мы узнали, что гарнизон крепости продолжает сражаться. Остались сотни тех, кто был готов навсегда лечь в землю, но до конца выполнить свой долг защитника отчизны.

— Нужно набрать воды, — сказал Зубачёв и обвёл нас всех взглядом. — Для пулемётов и для раненых. Нужны добровольцы. Их будем прикрывать ружейно-пулемётным огнём.

Я шагнул вперёд:

— Товарищ капитан, я всё сделаю один и тихо. Мне нужны только вместительные ёмкости. Лучше канистры, чтобы не расплескать воду. Буду подносить к стене, оттуда из пусть забирают бойцы.

Стоило мне это сказать, как десятки взглядов скрестились на мне.

— Хорошо, — хрипло произнёс капитан. — Светлов, возьми шесть человек и пулемёт, будешь прикрывать Андрея.

— Слушаюсь, — чётко ответил младший лейтенант, командующий одним из прибившихся к нам днем отрядов, чьи позиции особенно сильно были подвергнуты обстрелу немецких орудий.

С тарой под воду возникли проблемы. С большим трудом мне нашли одну большую на двадцать литров канистру из жести, крашенную тёмно-зелёной краской, три ведра, огромный медный чайник с рифлёными боками и тонким, высоким, изогнутым носиком. От котелков я отказался по причине их размера. Их с собой взяли мои попутчики.

До стены мы добрались без проблем. А вот дальше взлетающие осветительные ракеты превратили чистую полосу открытой местности до реки в натуральную красную дорожку для звёзд под лучами софитов.

— Ждите меня здесь. Не шуметь и не светиться, — дал я последние наставления попутчикам.

— Андрей, ты…

Не став дожидаться полной фразы Светлова, я шагнул в тень к стене и быстро прошептал наговор на невидимость.

Канистру я приспособил на ремне за спину, в руки взял по ведру. И быстро пошёл к воде. На рефлексах гнулся, стараясь сделать силуэт менее заметным. Тут же одёргивал себя, напоминая про заговор, но хватало самовнушения на пару секунд.

Сразу набирать воду не стал. Пришлось пройти с сотню метров вдоль берега, чтобы найти чистое от мёртвых тел место. О том, что в воде и без того хватает покойников и крови старался не думать.

'С канистрой промашка, блин, — с досадой подумал я, смотря на то, как вода медленно и с тихими бульками проходит через узкую горловину. — Лучше бы чайник взял.

С вёдрами всё вышло намного проще и быстрее.

Вернувшись обратно, я поставил свою ношу рядом с товарищами, захватил чайник с третьим ведром и ушёл незамеченным.

— Андрей, да твою ж мать, Андрей! Что за детские выкрутасы?! — услышал я яростный шёпот младшего лейтенанта, когда приблизился к укрытию товарищей. Полагаю, тот решил, что я с ним дурачусь, играю в прятки, демонстрируя свои способности матёрого разведчика.

Поставив свою ношу рядом с ранее наполненными ёмкостями, я достал из кармана несколько сложенных квадратиком листов бумаги и химический карандаш. Эти вещи я подобрал днём во время разведывательных вылазок. Но не суть. Оторвав клочок от одного листа, я быстро написал несколько слов, потом положил внутрь бумажки камешек, поднятый с земли, смял её и кинул в командира. Тот, почувствовав слабый удар, запнулся на середине слова и схватился за оружие. Взгляд его соскочил вниз, на белеющий на земле бумажный комочек. Наклонившись, он его поднял, развернул, вытряхнул камешек и быстро пробежался глазами по корявым строчкам, начерканных мной.

— Ну, Андрей, — покачал он головой. — Бойцы, берём воду и относим к нашим. Потом возвращаемся.

Я наполнил все ёмкости, которые люди сумели отыскать в казарме. Круглые котелки пришлось вешать на ручку от швабры по десятку за раз. А затем очень аккуратно нести две таких конструкции в каждой руке. Зато за каких-то полчаса я обеспечил весь наш немаленький отряд водой на пару дней. Разумеется, с учётом жёсткой экономии. Завтра, точнее уже сегодня немцы обязательно повторят штурм первого дня. Обстрелы из артиллерии серьёзно повредили укрепления, убили многих защитников и сильно ударили по боевому духу. Гитлеровцы это знают и потому будут рассчитывать на успех своей атаки.

«Хм, а если сбить им настрой?», — вдруг пришла мне в голову интересная мысль, когда я возвращался с очередной партией воды на импровизированных коромыслах. К слову сказать, заговор на невидимость проработал намного дольше, чем при штурме полкового клуба. Сейчас меня прикрывает уже второй. Правда, откат перед ним всё также был очень неприятным. Но я уже стал к этому состоянию привыкать.

К этому времени край неба окрасился едва заметной полоской будущего рассвета. Ещё час, а то и того меньше, и тьма отступит. С другой стороны, с учётом освещения, устроенного оккупантами, рассвет можно в расчёт не брать. Только как психологический момент и усталость врагов.

Главным минусом такого решения было малое время действия заговора. Я уже порядком потратился пока ходил за водой туда-сюда. А если рискнуть и ещё раз повторить заговор, не дожидаясь пока прекратят действовать текущие чары? Вот только не загнусь ли я потом от отката?

И всё же я решил рискнуть. Быстро отбарабанил знакомые строчки, прося Перуна отвести от меня чужое внимание, помочь слиться с окружающим миром. И всё сработало! Я почувствовал, как по телу прошла странная волна, которая одновременно морозила и обжигала.

«Ох, чую, что откат меня будет ждать тот ещё, — подумал я, нервно передёргивая плечами. — Теперь главное — это не свалится прямо в немецких окопах».

Следующим наговором стал тот, который увеличивал мои физические возможности. Как уже выяснил на собственной шкуре, он не только делал меня быстрее, сильнее, точнее и внимательнее, но и улучшал настроение с самочувствием.

Перед тем, как уйти, скажем так, в рейд за зипунами я написал очередную записку и кинул её Светлову. Тот, едва прочитав строчки, тут же принялся упрашивать, грозить и приказывать. Но мне было не до него. Да, с одной стороны я нарушал основу армейского существования — дисциплину и суть командования. Но с другой, только я знал все свои возможности и мог правильно ими распорядиться. За прошедшие два дня с начала войны я один уничтожил около сотни гитлеровцев. Подобным похвастаться не мог никто. Расскажи я всё командирам, и в лучшем случае они стали бы тянуть резину, решая как и где задействовать меня. Да и то стали бы действовать так, как привыкли. Метко стреляешь? Так иди на крышу с винтовкой и поработай снайпером.