Не время для героев

Четверка облюбовала столик посреди зала. Мужчина за барной стойкой, лениво выплыл к ним, без чувства прогнусавил:

– Добро пожаловать в «Еду и питье», чего желаете?

Все четверо заказали луковый суп – после сухомятки следовало съесть жидкого. Также попросили тарелку шкварок, хлеба и четыре картофелины в мундире.

Пока готовился заказ, Нео подошел к бару, сел на высокий стул и мечтательно поглядел на бутылки.

– Что-нибудь налить? – вытянул бровь бармен.

Нео вздохнул.

– Это у вас вишневая наливочка? – Черкашин указал на высокую бутылку с кисточкой вишен на этикетке. Бармен утвердительно кивнул. – Тогда четыре рюмки, – решился Максим.

Пока мужчина неторопливо доставал стопки из-под прилавка, Черкашин спросил:

– Не в курсе, где обитает Врадлик Бринздэш?

Буфетчик хмыкнул и дернул губами, разливая густую наливку по рюмкам. В воздухе разлился сладкий запах пьяной вишни.

– Врадлик.... – Он вяло взглянул куда-то за спину Нео, едва заметно кивнул. – Вон сидит его собачник, Брыжч.

– Что? – насупился Нео.

– Брыжч, – неохотно повторил бармен.

– Это как? – растерялся Черкашин.

Мужчина устало вздохнул, сказал чуть раздраженно:

– Зовут его так. Брыжч. Собачник. У него и расспросите про Врадлика, хотя толку... Говорят, барон рехнулся.

– Н-да, ясно, – Черкашин осторожно обернулся, всматриваясь в дальний угол таверны. Там над пустой миской одиноко сидел неприметный мужчина. – А налейте-ка мне еще одну, – сказал Максим, развернувшись. Кабатчик недовольно поджал губы, но просьбу выполнил.

Расплатившись, Нео сноровисто сгреб рюмки и, вернувшись за стол к друзьям, доложил обстановку. Савельев покосился на пять стопок, спросил:

– Повод для знакомства?

Черкашин серьезно кивнул:

– Это для дела. Мясник говорил, псарь любитель накатить.

– Ты тоже не аматор, – заметил Жека.

Нео скривился.

– Короче, я пошел. Развяжу ему язык, узнаю, что да как... – он поднялся, взял две рюмки и бодро лавируя между столиков, направился к понурому доезжачему.

– Не занято? – осведомился Максим зычно. Псарь удивленно взглянул на Максима. Его выцветшие голубые глаза вдруг вспыхнули, едва он увидел две полные чарки в руках незнакомца.

– Свободно, – сказал Брыжч, не сводя глаз со спиртного.

Максим поставил выпивку, сел и глянул в мятое, худое лицо мужчины. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят.

– Выпьем? За знакомство, – Нео медленно, через стол, подвинул Брыжчу рюмку. Тот неотрывно следил за ней, как кобра за жертвой перед броском. Остро выступающий кадык на тощей шее часто заходил вверх-вниз.

– Вообще-то, просто так не пью, – вдруг заявил псарь, прикипев взглядом к наливочке.

– Я тоже, – мягко подыграл Нео. – Но сегодня пятница, вечер, можно немного отдохнуть. А в компании с хорошим человеком – так и вовсе.

– Сегодня среда, – сглотнув слюну, робко возразил псарь. На его вытянутом загорелом лице отражалась настоящая внутренняя баталия.

– Тем более, – не растерялся Максим. – До пятницы еще ого-го. Какой нормальный человек такое вытерпит?

На располосованном морщинами лбу доезжачего выступил пот. Он нервно провел толстыми короткими пальцами по неухоженным усам.

И в этот момент победило искушение.

Дрожащей рукой Брыжч взял рюмку, задрал голову, словно прося у небес прощения, и одним махом выпил. Черкашин тоже опрокинул стопку.

– Брыжч, – доезжачий протянул руку через стол.

– Нео, – Черкашин пожал крепкую ладонь.

– Никогда такого имени не слыхал, – заметил псарь. – Издалека?

– Сильно издалека, – кивнул Максим.

Повисло неловкое молчание, и Максим обернулся, дав знак шинкарю повторить наливку.

Когда выпили по второй и Брыжч немного отмяк, Черкашин заказал еще четыре рюмки, и спросил собачника:

– Вы ведь знаете Врадлика Брынздэша?

Доезжачий в упор взглянул на Максима, медленно кивнул.

– Собаками еговными ведаю, ну и хозяйством трошки, – сказал он. Принесли заказанное спиртное. Накернули.

– Хотелось бы с ним кое-что обсудить... – начал Нео.

Псарь хрипло хохотнул, почесал пальцем под носом.

– Это вряд ли получится, милейший, – Брыжч взял стопку. Он неторопливо потянул вишневку. Справившись, сказал: – Патрон, храни его судьба, дурачком сделался. А все из-за бабы... – последнее он процедил сквозь зубы, ладони его сжались.

Нео подвинул ему свою рюмку крепкого.

– Что же случилось? – участливо спросил Максим.

Доезжачий отмахнулся.

– Жена его дура, прости Всевышний, поперлась на болото и сгинула без следа. А он любил ее сильно, – голос его смягчился, потеплел. – Я красиво говорить не умею, но видел, что любовь там была ого-го. – Он помолчал, поджав руки, затем продолжил: – Цветы ей по душе были. И в апреле она ушла за своими лютиками на болото. Ну, кто ходит весной на болото? – с досадой сказал доезжачий. – Разлив же, трясина, куда не ступи – утянет с головой вмиг!.. Так, видать, и случилось. Пропала баба. А патрон все искал, рыскал по топям, а затем и умом стал крениться... – он вдруг осекся, словно приблизился к запретной черте. И Максим это понял, тут же распорядившись о горячительном.

Доезжачий выпил еще две стопки, взгляд его помутнел.

– И все? – осторожно спросил Черкашин.

Доезжачий вскинулся, словно вспомнив про собеседника и разговор.

– Как бы не так... – проговорил Брыжч. Он наклонился к Нео, сказал тихо: – За поиском женушки, меж тем, повстречали мы русалку на болотах. Всамделишную. Как счас помню: сидела она на ветке ивы по-над водой, и расчесывала деревянным гребнем длинные зеленые косы. – Псарь глядел куда-то мимо Максима. – Нагая, красивая. Говорят, мол, хвосты рыбьи у расалок заместо ног – брешут... – он махнул рукой. – Ноги стройные – любая девка позавидует. И не испугалась нас, не уплыла. С патрона глаз изумрудных не сводила, а он с нее.