Небесная голубизна ангельских одежд
Шрифт:
Реставратор и искусствовед Н. Н. Померанцев вспоминал события тех лет:
Несмотря на мрачное название переулка, где мы размещались, отдел музеев напоминал шумный, жужжащий пчелиный улей. И уж никак не походил на канцелярию! С утра до вечера в нем толкались художники и антиквары, писатели и музейные работники, хлопотавшие о коллекциях фарфора, артисты, имеющие ценные собрания картин, вроде балерины Большого театра Е. В. Гельцер, другие люди. Тут можно было встретить и монаха из далекого северного скита, и старца из Оптиной пустыни, московских старообрядцев, пекущихся о древних иконах и старопечатных книгах. И, конечно, масса ходоков с самых отдаленных концов страны – учителей, заведующих новыми музеями, работников только что организуемых на местах отделов народного образования, представителей ревкомов, волостных и уездных Советов, даже чрезвычайных комиссий, которым приказывалось «принять решительные меры борьбы против бессовестного хищения народного достояния»… [79]
79
Кончин Е. Революция в Мертвом переулке // Арбатский архив: Историко-краеведческий альманах. Вып. 1. М., 1997. С. 359.
Национализация произведений искусства и концентрация шедевров в главных государственных музеях давала уникальные возможности, но и таила вполне реальные опасности. Благодаря национализации стало возможным раскрытие чудотворных икон, без чего нельзя было бы увидеть и изучать древнерусскую живопись, скрытую под более поздними поновлениями и загрязнением. Такое разрешение можно было получить лишь от советской власти, церковь не дала бы на это согласие. Однако национализация и перемещение такого огромного количества ценностей в период революционного хаоса, насилия и воинствующего атеизма были связаны с огромными потерями и порчей художественных произведений. Даже поступление в ведущие музеи не гарантировало сохранности. Музеи задыхались от недостатка площадей; документы описывают ужасы хранения в порой не приспособленных для этого битком забитых помещениях.
Сконцентрировав львиную долю художественного достояния страны в нескольких крупных музеях и хранилищах Государственного музейного фонда, советская власть затем начала процесс сложного и затянувшегося на годы перераспределения ценностей. Коллекции дробились и обезличивались:
80
Зав. отделом нумизматики ГИМ А. В. Орешников писал в дневнике: «Музей Остроухова постепенно развозится по музеям; здание его предназначалось под студенческое общежитие, что и было причиною его уничтожения, но сегодня была комиссия, осмотрела его и нашла непригодным. К чему было так скоропалительно его уничтожать!» (Научное наследство. Т. 34. Алексей Васильевич Орешников. Дневник. 1915–1933. Кн. 2. 1925–1933. М., 2011. С. 376 (далее Дневник Орешникова)).
81
Коллекция Остроухова была эклектичной. Помимо икон и предметов церковной утвари, она включала акварели и рисунки русских художников, живописные произведения русских мастеров и работы западноевропейских художников, скульптуру, предметы декоративно-прикладного искусства Древнего Египта, Греции, Рима, Японии и Китая. В общей сложности насчитывалось около двух тысяч произведений. После расформирования эти ценности разошлись по разным музеям.
Впрочем, вначале вовсе не Третьяковская галерея стала главным местом концентрации шедевров иконописи. Этот факт может вызвать удивление у наших современников, которые привыкли считать ее лучшим мировым собранием древнерусского искусства. Однако после революции претендентов на роль главного иконного музейного хранилища хватало. Прекрасные и в большинстве случаев гораздо более значимые, чем в то время у Третьяковки, коллекции икон имели и Русский музей, в котором еще с дореволюционного времени оказалась коллекция Лихачева [82] , и Исторический и Румянцевский музеи, и Музей иконописи и живописи с блистательным собранием Остроухова, и Музей русской художественной старины – собрание Морозова, а также известные старообрядческие общины. Во власти государства было назвать любой из них главным иконным музеем страны и заполнить национализированными сокровищами.
82
Как и большинство крупных коллекционеров того времени, Лихачев обладал значительным денежным состоянием, что позволяло не скупиться. Кроме того, он был ученым с именем, знатоком средневековой художественной культуры, поэтому поставщики в первую очередь ему предлагали древние памятники. Его собирательство имело ту отличительную черту, что служило интересам его научных исследований. На основе своего собрания он написал несколько книг о русской и греческой иконописи. В 1913 году Лихачев продал свою коллекцию икон, которая в то время уже насчитывала 2435 произведений, Русскому музею им. Александра III. Государственное казначейство должно было расплатиться с ним в течение пяти лет. В 1917 году к власти в России пришли большевики, и, видимо, всех денег Лихачев не получил. Однако во многом благодаря тому, что его коллекция икон еще до революции оказалась в одном из главных российских музеев, она избежала распыления – участи, которая постигла большинство дореволюционных иконных собраний, в том числе и такие знаменитые, как собрание С. П. Рябушинского и А. В. Морозова. Греческие и поствизантийские иконы из коллекции Лихачева после революции были переданы в Эрмитаж.
Решением Наркомпроса в 1924 году выбор пал на Исторический музей, Третьяковке же государство в то время определило специализацию в светской русской живописи XVIII–XIX веков. Возможно, в выборе Исторического музея в качестве основного иконного музейного хранилища страны сыграло роль то, что он к тому времени уже имел многотысячную коллекцию религиозных древностей, подаренную купцом и собирателем Петром Ивановичем Щукиным, а его директором был Николай Михайлович Щекотов, стоявший у истоков изучения русской иконы. Кроме того, созданный в начале 1920-х годов отдел религиозного быта [83] Исторического музея возглавлял один из самых энергичных членов Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи Александр Иванович Анисимов [84] . Личность Анисимова неразрывно связана с триумфальным стремительным ростом иконного собрания Исторического музея, а затем и с трагедией отдела религиозного быта. Возможно, однако, и то, что чиновники в Наркомпросе, принимавшие решение о выборе Исторического музея в качестве главного иконного хранилища, все еще находились в плену традиционных представлений об иконе как историческом, бытовом и религиозном предмете. Ведь ГИМ в то время считался историко-бытовым, а не художественным музеем.
83
В структуре ГИМ это подразделение называлось отделением, но в исследовательских публикациях за ним закрепилось название отдела.
84
Анисимов поступил на работу в ГИМ 16 ноября 1920 года (Гувакова Е. В. Икона в Историческом музее // История собирания, хранения, реставрации памятников древнерусского искусства: Сб. статей по материалам науч. конф., 25–28 мая 2010 года. М., 2012. С. 467). О трагической судьбе этого человека будет рассказано в следующей главе.
Глава 3. Трагедия исторического музея
Иконное собрание Исторического музея до революции в основном составлялось дарами священнослужителей, дворянских и купеческих семей, а также закупками на торгу и у частных лиц [85] . Известно, например, что А. В. Морозов в начале ХХ века преподнес в дар музею небольшую икону «Богоматерь Ярославская», которая в его старообрядческой семье считалась произведением Андрея Рублева. Рублевская легенда, однако, не подтвердилась [86] . В 1904 году Исторический музей получил коллекцию российских древностей купца и мецената Алексея Петровича Бахрушина. Значимость собрания религиозных ценностей музея неизмеримо выросла, когда в 1905 году купец и коллекционер Петр Иванович Щукин (1853–1912) передал в дар свое богатейшее древлехранилище, которое количеством и качеством превосходило собрание самого Исторического музея [87] . Коллекция Щукина, включавшая около 300 тысяч предметов, в том числе и более ста икон, была дивной, но после передачи в Исторический музей она по-прежнему хранилась отдельно в собственном особняке Щукина на Малой Грузинской [88] . Ко времени революции иконное собрание ГИМ достигло около 1200 икон [89] , но как целостная коллекция исследовано не было. И хотя оно являлось одной из самых больших государственных иконных коллекций в стране, древних икон в ней, как считается, не было.
85
Хотеенкова И. А. К истории отдела древнерусской живописи Государственного Исторического музея // Искусство христианского мира: Сб. статей. М., 2005. Вып. IX. С. 404–405.
86
Каталог древнерусской живописи. Т. 1. С. 23.
87
Сотрудники ГИМ стремятся воссоздать и изучить древлехранилище Щукина, которое было распылено и частично утрачено. Этому собранию было посвящено несколько выставок в ГИМ. См., например: «Истинный друг музея…»: памяти Петра Ивановича Щукина. 1853–2003. Выставка вторая. Церковные древности из собрания П. И. Щукина. М., 2002–2003. Одна из проданных икон из собрания Щукина, «Богоматерь Владимирская», в наши дни находится в музее Метрополитен в Нью-Йорке.
88
Сейчас в этом здании находится Государственный биологический музей им. К. А. Тимирязева. В дарственной Щукина было сказано: «Если правительство после моей смерти признает когда-либо нужным продать означенное недвижимое имущество, то вырученные от продажи суммы должны быть обращены полностью в государственные процентные бумаги и зачтены в специальные средства Исторического музея, с образованием фонда моего имени, исключительно для приобретения памятников старины и на ученые исследования и издания музея» (И за строкой воспоминаний большая жизнь… С. 83). В благодарность Николай II пожаловал Щукину чин действительного статского советника, эквивалент чина генерал-майора в армии и контр-адмирала на флоте, который давал право на потомственное дворянство. Условия завещания Щукина, однако, были нарушены.
89
Хотеенкова И. А. К истории отдела древнерусской живописи Государственного Исторического музея. С. 405.
В первые годы советской власти иконное собрание Исторического музея пополнилось подлинными шедеврами и прекрасными образцами древнерусской живописи. Транзитом через Государственный музейный фонд иконы поступали из закрытых храмов и церквей, банковских сейфов, разоренных усадеб, антикварных частных магазинов, как, например, магазин Н. М. Вострякова в Китай-городском проезде, из Государственного хранилища ценностей при Московском ломбарде (Гохран). Значительным пополнением иконного собрания Исторического музея стала коллекция графа Алексея Сергеевича Уварова и его жены Прасковьи Сергеевны [90] , переданная музею владелицей [91] . Она включала около трех сотен икон, в том числе шитые иконы и подписные работы [92] . И другие владельцы, бежавшие от революции в эмиграцию, оставляли свои собрания, как они считали на время, в Историческом музее. Эти коллекции хранились в особой кладовой.
90
Урожденная княжна Щербатова (1840–1924), умная и очаровательная, в молодости она была украшением балов и звездой светских салонов. Образ Кити Щербацкой в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» списан с нее. Выйдя замуж за известного археолога и коллекционера Алексея Сергеевича Уварова (1825–1884), стала интересоваться древностями и много сделала для развития российской археологии, исторической науки и самого Исторического музея, директором
которого в 1909–1921 годах был ее брат, князь Николай Сергеевич Щербатов (1853–1929). После смерти мужа Уварова стала председателем Московского Археологического общества, являлась почетным членом Российской академии наук. В 1920 году эмигрировала, закончила свою жизнь в Югославии.91
А. С. Уваров завещал свою коллекцию Историческому музею. Беспокоясь за судьбу собранных ее мужем художественных и исторических ценностей, графиня Уварова, как и некоторые другие московские коллекционеры, революционной весной 1917 года понемногу перевозила ценности в Исторический музей (И за строкой воспоминаний большая жизнь… С. 95).
92
Основная коллекция Уваровых находилась в родовой усадьбе Поречье Можайского уезда Московской губернии. В июне 1917 года сотрудник ГИМ В. А. Городцов выехал в Поречье для приема ценностей. Он описал имение как «замечательный дворец, наполненный удивительными научными сокровищами» (И за строкой воспоминаний большая жизнь… С. 126–127). Вывоз коллекции оказался оправданным. После национализации в 1920-е годы в усадьбе разместилась колония для малолетних преступников. То, что не порушили и не растащили малолетки, было разорено временем и оккупацией. Центральная часть особняка обрушилась вплоть до первого этажа, все интерьеры и парковые павильоны были уничтожены, памятники садовой скульптуры исчезли. Не повезло и дому графини Уваровой в Леонтьевском переулке, где разместился Московский комитет РКП(б). 25 сентября 1919 года там был совершен террористический акт.
Стараниями Александра Ивановича Анисимова [93] и его помощников в Историческом музее был создан отдел религиозного быта, который насчитывал десятки тысяч предметов [94] . В отделе Анисимова оказались поступившие через Государственный музейный фонд иконы Морозова из расформированного Музея русской художественной старины, наиболее ценные иконы из собрания Рябушинского и Зубалова, а также отдела древностей расформированного Румянцевского музея и музея Строгановского училища (прил. 1). В ГИМ попали и иконы из рожденных революцией, но вскоре расформированных Пролетарских музеев Москвы, в их числе и иконы из моленной Рахмановых, а также иконы из частных коллекций Бахрушина, Бобринского, Брокара, Гучкова, Жиро, Соллогуба, Харитоненко, Шибанова, Ширинского-Шихматова, Егорова (через Румянцевский музей) [95] , а также иконы из молельни И. И. Карасева в Девкином переулке (Бауманская ул.) в Москве, иконы из домовых церквей Басманной, Яузской и Шереметьевской больниц, Богоявленского, Высоко-Петровского, Донского, Перервинского, Гуслицкого, Чудова, Вознесенского монастырей и сотни икон из других мест [96] .
93
А. И. Анисимов (1877–1937) – российский историк и искусствовед. После окончания Московского университета в 1904 году уехал работать в село под Новгородом, где 12 лет преподавал в земской мужской учительской семинарии. Такое решение, вероятно, было результатом воспитания в семье земских деятелей. Мать Анисимова работала земским фельдшером, а отец изучал крестьянскую общину. В древней Новгородской земле Анисимов увлекся изучением и собирательством икон, став знатоком древнерусской живописи не в результате получения формального образования, а в ходе практических работ. В 1918 году Грабарь, который знал Анисимова по работе с новгородскими памятниками, пригласил его в Комиссию по сохранению и раскрытию памятников древней живописи. Об А. И. Анисимове см.: Кызласова И. Л. Александр Иванович Анисимов (1877–1937). М., 2000; Вздорнов Г. И. Реставрация и наука. С. 139–160.
94
В одном из писем Анисимов сообщал, что в отделении религиозного быта было сосредоточено до 34 тыс. художественных предметов. В следственном деле Анисимова 1930 года приведена другая, но тоже очень внушительная цифра – 20 тыс. предметов (Кызласова И. Л. Александр Иванович Анисимов. С. 37, 52). Гувакова считает, что разница в 14 тыс. предметов – это неучтенные иконные образцы (прориси) (Гувакова Е. В. Икона в Историческом музее. С. 467).
95
Егор Егорович Егоров (1863–1917) – коллекционер старопечатных книг, древних рукописей и икон, из семьи московских купцов-старообрядцев. Его собрание, куда вошли и иконы из собрания Н. М. Постникова, славилось иконами XVI–XVII веков, современники считали его одним из лучших по подбору строгановских писем. Оно состояло примерно из 1300 произведений и располагалось в моленной в особняке Егорова в Салтыковском (позже Дмитровский) переулке. В первые годы советской власти собрание поступило в Румянцевский музей. Часть коллекции была передана в ГИМ, остальное в 1939 году передали в ГТГ.
96
См.: Хотеенкова И. А. К истории отдела древнерусской живописи Государственного Исторического музея С. 404–413; Гувакова Е. В. Икона в Историческом музее. С. 475. Гувакова, в частности, отмечает, что в официальных отчетах музея указывались лишь национализированные коллекции, а поступления из закрытых храмов и монастырей замалчивались.
Иконное собрание Исторического музея стремительно достигло колоссальных размеров. Если в 1918 году отдел религиозных древностей насчитывал около 1200 икон, то в 1923 году, согласно отчету Евгения Ивановича Силина, в то время старшего помощника хранителя отдела религиозного быта и знатока икон, в музее хранилось уже 2063 иконы. «Опись Силина», которую он составил в 1920-е годы, уже содержит описание 4552 икон, выделенных как «самые ценные» [97] . Всего за десять послереволюционных лет ГИМ получил без малого четыре тысячи икон! Особенно выделяется 1923 год, когда в музей поступило почти 1700 икон (прил. 1).
97
Гувакова Е. В. Указ. соч. С. 473, 475, 476.
Помимо шедевров из национализированных частных коллекций, известных с дореволюционных времен, иконное собрание Исторического музея в первые годы советской власти пополнилось шедеврами древнерусской живописи, лишь недавно собранными Комиссией по сохранению и раскрытию памятников древней живописи. Поступлению этих шедевров в ГИМ, видимо, в немалой мере способствовали личные и профессиональные связи, в частности то, что глава отдела религиозного быта Анисимов являлся одним из организаторов и активным участником Комиссии и был самым тесным образом вовлечен в процесс поиска и реставрации древних икон.
Необходимо сказать хотя бы несколько слов о Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи, созданной по инициативе Грабаря в 1918 году. Ее история захватывает, как приключенческий роман [98] . В голодные, холодные и тифозные годы Гражданской войны [99] , заручившись письмом и благословением патриарха Тихона, экспедиции Комиссии искали по городам, селам и монастырям России шедевры иконописи и древние фрески. Потрясающие открытия совершались в захламленных рухлядных и сараях, где под мусором, покрытые пылью и птичьим пометом, были погребены древние иконы [100] . В Комиссии работали лучшие реставраторы того времени, которые освободили из-под многовековых наслоений почерневшей олифы, копоти и позднейших записей живопись Древней Руси. По мнению Г. И. Вздорнова, именно с работой этой Комиссии связано превращение реставрации из коммерческого, а зачастую и варварского предприятия в науку, не допускавшую восполнения и поновления утрат первоначальной живописи [101] . Среди шедевров, раскрытых реставраторами Комиссии, была знаменитая византийская икона XII века «Богоматерь Владимирская» из Успенского собора Московского Кремля. Казалось бы, еще вчера исследователи отказывались верить в существование икон домонгольского времени. Теперь они держали их в руках. Реставраторы Комиссии раскрыли и знаменитую «Св. Троицу», написанную Рублевым в XV веке. Благодаря их работе Андрей Рублев и Феофан Грек перестали быть легендой, обрели историческую кровь и плоть, а древнерусская икона заявила о себе как произведении искусства мирового значения. Систематические массовые расчистки икон, хранившихся в церквях и монастырях, из-за неизбежного противодействия духовенства были невозможны в царское время. Теперь же всем распоряжалось советское светское государство. Есть определенная правда в словах Анисимова, что революция пробудила от столетнего сна великие образы прошлого [102] .
98
О работе Комиссии см.: Вздорнов Г. И. Реставрация и наука. С. 57–88.
99
Работа продолжалась и в годы нэпа, однако финансирование резко сократилось.
100
В одном из интервью хранитель Эрмитажа Юрий Пятницкий обвинил членов Комиссии в том, что их деятельность изначально была направлена на сбор икон для продажи за границей: «Видимость была вполне благородной – находим и спасаем церковные памятники. Позже выяснилось, что все это имело „дальний прицел“: по церковным дореволюционным описям производилось изъятие ценностей из храмов для распродаж» . Доказательств Пятницкий не приводит. Возможно, что 10–15 лет спустя некоторые из собранных Комиссией икон были проданы за границу, но не идея продаж двигала исследователями древнерусского искусства в 1918–1919 годах, когда о массовой продаже икон еще и речи не было, а жажда открытий. Все главные шедевры, которые были раскрыты Комиссией, остались в России.
101
Были и критики работы Комиссии и самого Анисимова, опасавшиеся, что жажда открытий, сопряженная с поспешностью, может привести к порче древней живописи. Графиня П. С. Уварова в 1921 году из Сербии писала: «Я совершенно Вашего мнения о Анисимове и его молодецкой решительности, с которой он бросается на расчистку наших древних икон. Верно, что найдутся перлы, но сколько из них пропадут при подобной поспешности» (Кызласова И. Л. Александр Иванович Анисимов. С. 12). Высокую оценку работе Комиссии дают Г. И. Вздорнов и И. Л. Кызласова. Отношение Ю. А. Пятницкого более критично. Он пишет: «Несмотря на провозглашенные „Комиссией“ и лично И. Э. Грабарем и А. И. Анисимовым новые сугубо научные принципы реставрации, реальная работа нередко шла по старинке. При этом операции проводились часто очень поспешно» (Пятницкий Ю. А. Древнерусские иконы и антикварный мир Запада. С. 351). Однако конкретные примеры «порчи икон» Пятницкий не приводит. В литературе есть лишь указание на проблемы с сохранностью древних новгородских и псковских фресок, которые в 1910-х и 1920-х годах расчищали, применяя непроверенные химические реактивы (Вздорнов Г. И. Реставрация и наука. С. 100–101).
102
Анисимов А. И. О древнерусском искусстве: Сб. статей. М., 1983. С. 82, 83. В 1924 году Комиссия была преобразована в Центральные государственные реставрационные мастерские. В 1934 году после волны репрессий против сотрудников мастерские, которые воспринимались властью как рассадник религиозных настроений и хранитель гонимой властью веры, были ликвидированы. Грабарь, над которым тоже сгущались тучи, в 1930 году поспешил уйти из ЦГРМ. В октябре 1930 года был арестован Анисимов, в 1931–1933 годах та же участь постигла ведущих реставраторов ЦГРМ. Последним директором ЦГРМ был латыш Я. Г. Лидак, брат известного чекиста Я. Петерса. После ликвидации ЦГРМ их функции были переданы реставрационным мастерским Третьяковской галереи.