Небесное пламя (Божественное пламя)

– Я не подумал об этом, – сказал Леоннат, приходя в себя от дурмана кровавой погони. – Я боялся, что он сумеет вырваться.

– Я думал только о том, – добавил Пердикка, – что он сделал. – Он вытер свой меч об одежду мертвого.

Когда они уходили прочь, Арат сказал:

– Так даже лучше. Вы знаете эту историю. Если бы Павсаний заговорил, он навлек бы позор на царя.

– Какого царя? – сказал Леоннат. – Царь мертв.

Место Гефестиона было в середине рядов, ближе к лестнице.

Друзья Александра, ожидавшие его, чтобы снова приветствовать, обежали театр и вошли через верхние ворота. Здесь находились места простонародья, но товарищи наследника на сегодняшнем празднике считались мелкой сошкой. Гефестион пропустил великий выход богов. Его отец сидел много ниже, мать должна была находиться среди женщин, в дальнем краю амфитеатра. Обе царицы уже были там, в первых рядах. Гефестион мог видеть Клеопатру, разглядывавшую алтари, как все остальные девушки; Олимпиада, казалось, считала это ниже своего достоинства. Застывшим взглядом она смотрела прямо перед собой, на парод в противоположной стене.

Гефестиону он виден не был, зато юноша мог подробно рассмотреть сцену и три трона на ней. Зрелище открывалось великолепное; у задника и кулис вздымались колонны с резными капителями, удерживающие расшитые занавеси, из-за которых лилась музыка. Из орхестры музыкантов оттеснило множество богов.

Гефестион ждал Александра, чтобы еще раз прокричать его имя. Если они не пожалеют глоток, клич подхватит весь театр. Это ободрит друга.

Вот он вышел, с царем Эпира. Приветственный вопль разнесся по театру. Не важно, что имена звучат одинаково: Александр все поймет.

Он понял и улыбнулся. Да, ему стало лучше. Театр был небольшим: когда Александр выходил, Гефестион понял, что он не в себе. «Один из его снов, дурной сон; хорошо бы проснуться. Чего ожидать сегодня? Я увижусь с ним после, если смогу сделать это перед играми. Все будет проще, стоит только пересечь Геллеспонт».

Внизу, в орхестре, статуя царя Филиппа восседала на своем позолоченном троне, увитом по основанию лавром. Точно такой же трон ожидал на сцене. Музыка зазвучала громче, перекрывая шум на дороге.

Торжествующе загремели фанфары. Потом, нечаянным намеком, повисла пауза. Внезапно из рядов женщин, откуда был виден парод, донесся пронзительный крик.

Александр повернул голову. Его лицо, с которого сразу ушла напряженность, изменилось. Он прыжком сорвался с трона и бросился вниз, где мог видеть происходящее за кулисами. Александр сбежал по пандусу через орхестру, мимо жрецов, богов и алтарей, навстречу крикам снаружи. Венок упал с его развевающихся волос.

Пока собравшиеся суетились и тревожно галдели, Гефестион спрыгнул со ступенек на ведущую к пароду галерею и помчался по ней. Друзья, не раздумывая, понеслись за ним: они были приучены не тратить впустую время. Юноши на галерее, стремительные и целенаправленные, сами по себе являлись спектаклем: там, где они пробегали, паника прекращалась. В конце галереи к пароду спускалась лестница. Здесь уже царила давка, толпились ошеломленные чужестранцы из нижних рядов. Жестко, словно в бою, Гефестион устремился в толпу, раздвигая зевак локтями, отпихивая плечом, награждая тумаками. Какой-то толстяк упал, увлекая за собой остальных; лестница была переполнена; в рядах люди беспорядочно сновали вверх и вниз. В самом центре хаоса, забытые своими гиерофантами, деревянные боги в кругу устремляли глаза на деревянного царя.

Как и они, неподвижная, не обращая внимания на дочь, вцепившуюся в ее руку и что-то кричащую, Олимпиада сидела, выпрямившись, на резном троне, не отводя глаз от парода.

Гефестион люто ненавидел всех, мешавших ему на дороге. Не помня себя, оставив всех товарищей позади, он прокладывал свой путь к царю.

Филипп лежал на спине, между ребрами торчала рукоять кинжала – кельтской работы, со сложным переплетающимся узором серебряной инкрустации. Его белый хитон был почти незапятнан: лезвие запечатало рану. Александр склонился над ним, слушая сердце. Слепой глаз царя был полузакрыт, здоровый смотрел вверх, в обращенные на него глаза живых. На лице Филиппа застыло потрясение и изумленная горечь.

Александр дотронулся до века открытого глаза. Оно вяло подалось под его пальцами.

– Отец, – прошептал Александр. – Отец, отец.

Александр положил руку на холодный лоб. Золотой венец соскользнул на плиты. Через мгновение лицо Филиппа застыло, словно высеченное из мрамора.

Тело вздрогнуло. Рот приоткрылся, словно царь хотел заговорить. Александр подался вперед, взял голову отца в руки и низко нагнулся над ней. Но слова так и не прозвучали – только отрыжка, с маленьким сгустком крови, вызванная спазмом легких или желудка.

Александр отстранился. Внезапно его лицо изменилось. Он выпрямился. Резко, словно отдавая приказ на поле боя, он сказал:

– Царь мертв.

Потом встал на ноги и оглянулся.

– Они догнали его, Александр! – крикнул кто-то. – Они его повалили.

Широкий проход заполонили вожди, не вооруженные по случаю праздника, они второпях пытались выстроить защитную стену.

– Александр, мы здесь.

Это был Александр Линкестид, выдвинувшийся вперед. Он уже сыскал себе панцирь. Доспехи хорошо подошли; они были его собственными.

Александр все так же молча дернул головой в сторону говорившего, резко, как охотничий пес.

– Позволь нам сопроводить тебя к крепости; откуда нам знать, кто предатель? – предложил Линкестид.

«Да, кто? – думал Гефестион. – Этому человеку что-то известно. Для чего он приготовил оружие?» Александр оглядывал толпу: ищет остальных братьев-Линкестидов, понял Гефестион. Он привык читать мысли Александра.

– Что такое? – раздался в толпе голос Антипатра.

Народ расступился. Антипатр проложил себе путь в беспорядочном кружении гостей, македонцы дали ему дорогу сами. В течение долгих лет он назначался единственным наместником Македонии; за ним стояла царская армия. Высокий, с венком на голове, одетый с умеренной пышностью, облеченный своим авторитетом, Антипатр оглядывался вокруг.

– Где царь? – спросил старик.

– Здесь, – ответил Александр.

Он выдержал взгляд Антипатра и отступил в сторону, открывая тело.

Антипатр наклонился и выпрямился.

– Он мертв, – сказал старик недоверчиво. – Мертв. – Антипатр провел рукой по лбу, дотронулся до пиршественного венка и, потрясенно вздрогнув, швырнул его на землю. – Кто?

– Павсаний его убил, – сказали в толпе.

– Павсаний? После стольких лет?

Антипатр осекся, смущенный тем, что сказал.

– Его взяли живым? – быстро, слишком быстро спросил Александр Линкестид.

Александр помедлил с ответом, всматриваясь в его лицо.

– Я хочу, чтобы ворота города закрыли и на стенах выставили дозорных. Никто не уедет, пока я не распоряжусь. – Александр изучающе оглядел толпу. – Алкета, твой отряд. Приведи воинов в готовность.

«Птенец проклюнулся, – подумал Антипатр, – я был прав».

– Александр, здесь ты в опасности. Не лучше ли подняться в крепость? – спросил он.

– Всему свое время, – сказал Александр. – Что там происходит?