Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Обреченный на бездетность, Гермий принял в свой дом племянницу. Аристотель женился на ней по долгу дружбы; узнав, что супруга всей душой любит его, философ испытал удивление. Тонкая темноволосая девочка, ко всему усердная, вскоре умерла. Держа мужа за руку, она умоляла, чтобы их пепел смешали в одной урне. Ее близорукие глаза уже начинали затуманиваться и блуждать; Аристотель хотел показать ей свою признательность и охотно дал обещание, по собственному побуждению добавив, что никогда не возьмет другую жену. Сейчас урна с ее прахом была с ним, на случай, если ему суждено окончить свои дни в Македонии.

Женщины, разумеется, появлялись. Аристотель гордился – и это, по его мнению, ничуть не противоречило философии, – своими нормальными, здоровыми инстинктами. Платон, как считал философ, слишком превозносил любовь.

Галеру пришвартовали, и – как всегда в таких случаях, неожиданно – надвинулся шум пристани. Канаты затянули, со стуком сбросили сходни. Встречающие, пять или шесть человек, спешились. Аристотель обернулся к двум своим слугам: сейчас его больше интересовала сохранность багажа. Только легкая суматоха среди моряков заставила философа поднять голову. На сходнях, озираясь, стоял мальчик. Руки он сложил на взрослом поясе для меча; бриз с моря трепал сияющие густые волосы. Он казался смышленым и бодрым, как молодой охотничий пес. Когда их глаза встретились, мальчик легко спрыгнул вниз, не дожидаясь, пока подбегут помочь:

– Ты Аристотель-философ? Да будет твоя жизнь счастлива. Я Александр, сын Филиппа. Добро пожаловать в Македонию.

Они обменялись положенными любезностями, украдкой разглядывая друг друга.

Александр задумал свой маленький выезд, торопясь ускорить события.

Инстинкт сделал мальчика наблюдательным; уроки матери слишком хорошо врезались в память. Александр мог сказать, из-за чего она сердится на отца, определив причину по одному взгляду; он предугадывал ее следующее движение, он почти знал, на что она рассердится завтра. Войдя в отсутствие матери в ее комнаты, Александр увидел разложенное парадное платье. Ожидалось новое кровопролитное сражение, но этим война не кончится. Ему вспомнился обожаемый Ксенофонт, который, попав в персидскую ловушку, решил нанести упреждающий удар.

Чтобы его действия не были истолкованы Олимпиадой как дерзкая или даже непристойная выходка, Александр принял все предосторожности. Он отправился к Антипатру, правившему Македонией в отсутствие царя Филиппа, и попросил сопровождать его. Антипатр был непоколебим в своей преданности царю; он радовался в душе такому обороту дела, но был не настолько глуп, чтобы это показать. Теперь он, официальный представитель власти, тоже стоял на пристани.

Философ оказался худым невысоким человечком, о котором нельзя было сказать, что он сложен непропорционально, – и все же в глаза первым делом бросалась его голова, как если бы она составляла все существо Аристотеля, сосредоточенное под широким шишковатым лбом: сосуд, слишком тесный для своего содержимого. Маленькие сверлящие глазки без страха и предосуждения впивались во все, что попадало в поле их зрения. Рот плотно сжат, аккуратная бородка коротко подстрижена, а редкие волосы выглядели так, словно даже их корням мощно напирающий мозг не пожелал оставить крохотного пространства на корке черепа.

Аристотель был одет на ионийский манер, тщательно и не без элегантности; на руке блестело несколько хороших перстней. Афиняне сочли бы его фатоватым, в Македонии он показался образцом хорошего вкуса, избежавшего как вычурности, так и показного аскетизма. Александр, стоя у сходней, с улыбкой подал ему руку. Когда философ улыбнулся в ответ, стало ясно, что это самое большее, на что он способен, и вряд ли кому-нибудь удастся увидеть его смеющимся. Но он выглядел как человек, умеющий отвечать на вопросы.

Красота, думал философ, дар богов. И к тому же облагороженная умом, живым, беспокойным духом. Бедный обреченный Платон, с его тщетной ставкой на Сиракузы! Здесь бы его не подстерегало разочарование. В любом случае Аристотель позаботится о том, чтобы новости дошли до Спевсиппа.

Формальности были соблюдены; наследник представил гостю свою свиту. Аристотелю подвели лошадь, слуга подсадил его, в персидском стиле. Только проследив, чтобы все выполнили так, как надо, Александр повернулся к мальчику повыше, державшему руку на недоуздке роскошного боевого коня, черного с белой звездой. Пока длилась церемония приветствий, очевидно тягостная для животного, Аристотель все время ощущал его беспокойство, даже раздражение, и теперь был удивлен беспечностью, с которой высокий юноша отпустил скакуна. Конь потрусил прямо к Александру и уткнулся изящной головой мальчику в волосы за ухом. Александр похлопал коня по шее, что-то ласково пробормотал. Осторожно, с поражающим достоинством конь присел, опустив круп, подождал, пока Александр усядется, и только по знаку, поданному легким прикосновением пальца, распрямился. На какую-то секунду мальчик и животное показались двумя посвященными, совершившими на глазах профанов известный только им могущественный ритуал.

Но философ быстро отогнал прочь неуместную фантазию. В природе нет тайн, только факты, которые должны быть точно описаны и проанализированы. Следуй во всем этой главнейшей заповеди – и никогда не собьешься с пути истины.

Источник Миезы посвящался музам. В домашнем фонтане, таком же старом, как сам дом, его воды срывались сверху гулкими каплями, журчали между камней во впадине, прорытой самим родником и заросшей папоротником. Темная гладкая поверхность воды отражала солнечные лучи. Здесь было приятно купаться.

В ручейках и проложенных через сад акведуках искрящийся под солнцем поток то дробился на множество тонких струй, то разбивался маленькими водопадами. Повсюду росли рябины, лавровые и миртовые деревья; в густых зарослях сорняков за оградой ухоженного сада виднелись искривленные стволы старых яблонь и дичков, по-прежнему зацветавших весной. Расчищенные лужайки были уложены нежным зеленым дерном. От дома, выкрашенного в розовый цвет, разбегались дорожки, которые то плутали по саду, то огибали какую-нибудь скалу, усеянную маленькими живучими горными цветами, то поднимались в горку, то спускались уступами, пересекали деревянный мост и неожиданно выводили к каменной скамье на поляне, откуда открывался чудесный вид. Летом в лесах зацветали огромные дикие розы – дар нимф Мидасу; ночная роса наполнялась острым благоуханием.

В утренних сумерках, до начала дневных занятий в школе, мальчики выезжали охотиться. Они расставляли силки перед норами зайцев и кроликов. Среди деревьев запахи становились влажными и насыщенными, там пахло мхом и папоротниками, а на открытых солнцу склонах от земли поднимался пряный дурман цветущих трав.

На восходе солнца на каком-нибудь из этих склонов к аромату росистой травы примешивались запахи дыма, жарящегося мяса, лошадиного пота, кожи, а когда собаки из своры подходили к костру за обрезками и костями, то и запах мокрой псины.

Но если везло на странную или редкостную добычу, ее привозили домой для препарирования. Аристотель научился этому искусству, передаваемому в роду Асклепиадов как своеобразное наследство, у своего отца. Философ не пренебрегал ни одной из букашек, которых ему приносили. Большинство таких находок представляли собой уже известные ученому виды, но время от времени он принужден был озадаченно повторять: «Что же это? Что это такое?» – и доставать свои записи, сделанные прекрасным четким почерком. В такие дни Аристотель приходил в особенно хорошее расположение духа.

Александр и Гефестион были самыми младшими из его учеников. Философ ясно дал понять, что не желает видеть себя в роли школьного учителя при детях, какими бы известными ни являлись их отцы. Многие юноши и мальчики постарше, бывшие друзьями детства наследника, стали теперь взрослыми мужчинами. Никто из них не отказался от приглашения поступить в школу, это укрепляло их официальный статус друзей наследника. Данная привилегия открывала все двери.

Антипатр, какое-то время тщетно прождав приглашения, обратился к царю от имени сына Кассандра. Александр, которому Филипп перед отъездом переадресовал эту просьбу, новости не обрадовался: