Небо на плечах

— Я знаю, что это, — перебил я забирающего у меня кровь целого доктора наук с весьма характерной внешностью. — Приходилось. Не далее как этим летом перенес.

— Как так? — Гольдштейн от удивления резко дернул иглой, заставляя меня взвыть и вспомнить всю его родню по материнской линии — несомненно очень достойных людей.

— Перепил, — лаконично пояснил ему, когда пережил поток извинений.

— Это ж сколько надо было?.. Простите, ваше превосходительство, это не мое дело. А вы, господин майор? — обратился он к присутствующему в кабинете Земеле, который уже подвергся вампирской атаке и теперь недоуменно уставился на Соломона Ароновича, силясь понять, что тот спрашивает.

— Ветрянкой болел? — перевел я ему вопрос.

— А?.. — очнулся он. — Да болел вроде бы. В детстве. У родителей уточнить надо.

— Благодарю, — многозначительно произнес Гольдштейн, убирая пробирки в свой чемоданчик.

— Стоять, бояться! — поспешил приказать я, пока он не ушел. — С этого места поподробнее!

— В подробности, с вашего позволения, вдаваться все же не буду, — усмехнулся он в ответ на мои команды. — Неспециалисту понять трудно, поэтому только вкратце: новый вирус, мы назвали его Fugiens mortem, имеет общие корни с Varicella Zoster. Весьма элегантное решение — редко кто из одаренных имеет к нему иммунитет. Вы, ваше превосходительство, счастливчик! Впервые вижу, чтобы пьянка имела не отрицательные, а положительные последствия. Это не значит, что «летучая смерть» совсем для вас безопасна, даже обычной ветряной оспой можно заразиться дважды за жизнь, но несомненно ваши шансы на порядок выше, чем у остальных. Ваши тоже, — кивнул он Олегу.

— Вакцина от ветряной оспы существует?

— Да, существует. Это, к сожалению, не наша разработка, а наших японских коллег, но у нас есть образец, и его мы проверили при первых же подозрениях. Бесполезно! Вирус так изменен, что имеющаяся вакцина бессильна. Разве что теперь, когда мы знаем, в каком направлении работать, результат — вопрос времени.

— Хотелось бы побыстрее. — Я скривился, натягивая обратно свой неуместно парадный, но уже пропахший потом мундир.

— Всем хотелось бы, но не забывайте: у нас очень мало наработанной базы. При повсеместно принятом запрете на изучение одаренных мы до сих пор довольствовались лишь разрозненными данными.

— Кое-что по этому вопросу я вам, возможно, подкину, — сказал я, вспомнив о своей хранимой в тайнике уже целой коллекции носителей информации.

Началась она с той самой первой флешки Залесского, что когда-то давно разыскивал по доброму десятку поездов. Случайно затесался на ней целый раздел, посвященный в том числе и вирусам. Сведения крайне скудные, в основном на уровне гипотез, но кто знает, может быть, натолкнут исследователей на нужные мысли. Насколько мне было известно, только эта флешка и составила наследство Залесского, остальные материалы ненормального завуча сгинули в подвалах Приказа.

Вторым пополнением стали выписки и копии документов из архива, где я проработал без малого два года. Среди тонн мусора, которые вольно-невольно просматривал при сканировании, встречались иногда и драгоценные крупицы по теме. Если что находил — копировал и для себя. Охрана, живущая прошлым веком, только к выносимым бумагам придиралась, понятие электронных носителей еще далеко не везде прочно вошло в обиход.

Туда же добавились лабораторные журналы из Бобринского поселка, мои личные записи наблюдений за восстановлением источников, которых набралось уже за два десятка, но даже не это являлось изюминкой коллекции — по уши благодарный за дочь Сорецкий, начиная с июня, сам или с помощью своих людей периодически подкидывал мне на берег занятные посылочки. Первую, как сейчас помню, не приближаясь, издали смыл в Неву, после чего запаковывать их Папа перестал, но последующие появляющиеся на моем бревне разнокалиберные флешки я все равно никогда напрямую в руки не брал — перемещал ветрами. Что меня интересовало — вор догадывался. Неудивительно, с его-то опытом и знанием людей. Не все подарки шли в масть, встречался и откровенный бред, но полезного все же было больше. Там, я помню, тоже что-то про вирусы мелькало.

Кстати, надо узнать, что у меня по тюрьмам творится! А то, может быть, уже все заключенные разбежались, а я тут сижу и ни сном ни духом!

Пока я прикидывал, что отдать на откуп ученым, Гольдштейн закончил паковать свой груз и вопросительно смотрел в ожидании разрешения удалиться.

— А чем-то еще помочь я вам могу? Люди? Назовите фамилии, я вам их найду, если они здесь и живы. Материалы, оборудование, больные, трупы… Что вам нужно?

— Список людей мы сюда уже подавали, видимо, до вас не дошел. Я вам сейчас, ваше превосходительство, еще раз набросаю, это несложно! Тех, кто действительно может помочь, прискорбно мало. Оборудование… оборудование у нас лучшее, материалов тоже хватает. Я бы только попросил вас не дергать нас так часто, мы и без того работаем на износ.

— Хорошо, учту.

Подождал две минуты, пока Соломон Аронович скрипел ручкой по бумаге.

— А это как читается? — спросил я, споткнувшись на первом же имени, прочитав… не буду уточнять, что я прочитал!

— Хун Хунли. Понимаю, непривычно для нашего слуха. Это видный китайский ученый, прибыл вместе с их делегацией на свадьбу ее высочества. До того как началась эпидемия, у него был запланирован ряд лекций, встреч, в том числе и на нашей кафедре. Не думаю, что он уехал в Москву.

Посольства и дипмиссии стали моей отдельной головной болью. Слава богу, хоть большинство успело выехать из столицы на свадьбу заранее, вместе с двором. Но и тех, кто остался, мне за глаза хватало — далеко не все их сотрудники владели русским языком, а объясняться с ними как-то приходилось. Теперь вот с китайцами пообщаться придется, и идти явно самому надо, иначе мои подчиненные могут дров наломать.

— Я вам тоже подброшу информации к размышлению, — вмешался Олег, видя, что Гольдштейн собирается уходить. — Собрали первую статистику: большая часть заболевших — в северной или северо-западной части города. Окраины подвержены меньше. Данные, конечно, приблизительные, подсчеты нам еще вести и вести, но общую картину видно уже сейчас. Таблицы вам направлены, я просто заостряю ваше внимание.

— Обязательно посмотрю, — и, попрощавшись, ученый покинул мой кабинет.

— А как же наши? — спросил я Олега, вспомнив об устроенном дома лазарете. База стояла на южной окраине, а лежала сейчас, как я знал, почти четверть общего состава «Кистеня».

— Многие как раз из центра приехали, — пояснил он. — И я не говорю, что не заражаются совсем, но на первом отстойнике около порта заболеваемость намного выше.

— Надо будет Окунева насчет ветрянки просветить, пусть ребят по этому признаку распределяет. Надо же, детская болезнь, а какую дрянь из нее слепить можно! Значит, говоришь, на севере эту «смерть» выпустили… — Я подошел к уже порядком потрепанной карте города.

— Мне от тебя нужен приказ о начале эвакуации людей из северной части. Я к тебе с ним и шел, когда Гольдштейн перехватил.

— Где будем размещать? — спросил я, ставя автограф.

— Разберемся, поспи хоть час, на тебя смотреть больно. Третьи же сутки на ногах!

— На том свете отдохнем. Мне еще этого Хун Хунли приглашать, не матросов же в посольство отправлять!

В посольстве Китая нас никто не ждал, и это настораживало — когда сказал, куда направляюсь, мне все уши успели прожужжать протоколом и этикетом. Миновали закрытые, но никем не охраняемые ворота, зашли внутрь особняка. В нос пахнуло жуткой смесью винных паров, благовоний и чего-то явно наркотического, а в глубине здания раздавалось подобие музыки, живо напомнившее достопамятный концерт сестричек. У них тут что, пир во время чумы?

Оказалось — да. Пройдя на звук, мы нашли просторный зал, дальняя часть которого терялась за стеной плотного дыма. В центре на коврах возлежало четверо почти в хлам пьяных и одурманенных мужчин, которые тянули пары из раскочегаренных кальянов, а перед ними мельтешило несколько скудно одетых девушек, услаждавших затуманенные взоры танцами и музицированием. Девушки тоже явно были под кайфом. Услышав недвусмысленные стоны, обнаружил ложе, где полуголая парочка вяло занималась… понятно чем.

— Кто из вас Хун Хунли?