Неизбежная могила

Мазу заняла свое место за верхним столом, но Джонатан вышел вперед, подняв руки и жестом призывая членов церкви успокоиться. Робин еще раз поразилась его красоте и тому, насколько молодо он выглядел для шестидесятилетнего мужчины.

— Спасибо, — сказал он со своей самоуничижительной улыбкой, используя беспроводной микрофон, который транслировал его голос через скрытые динамики. — Спасибо… как хорошо быть дома.

Уилл Эденсор, которого было легко узнать по его росту, улыбался и аплодировал вместе с остальными в комнате, и на мгновение, вспомнив умирающую мать Уилла, Робин обнаружила, что полностью согласна с Джеймсом Эденсором, который назвал Уилла идиотом.

— Мы наполним наши материальные тела, а потом поговорим! — сказал Джонатан.

Последовали новые возгласы и аплодисменты. Джонатан занял место между Мазу и Беккой Пёрбрайт.

Кухонные работники появились из боковой двери, катя большие металлические чаны, из которых они раскладывали еду по алюминиевым тарелкам. Робин заметила, что четверым за верхним столом принесли фарфоровые тарелки, уже полные еды.

Когда подошла ее очередь, Робин получила порцию коричневой жижи, которая, по-видимому, состояла из переваренных овощей, а затем половник лапши. Овощи были приправлены слишком большим количеством куркумы, а лапша имела клейкую и рыхлую консистенцию. Робин ела как можно медленнее, пытаясь обмануть свой желудок и заставить его поверить, что он потребляет больше калорий, чем на самом деле, зная, что пищевая ценность этих блюд ничтожна.

Два молодых соседа-мужчины Робин постоянно переговаривались, спрашивая ее имя, откуда она и что привело ее в церковь. Вскоре она узнала, что молодой человек с волнистыми светлыми волосами из Университета Восточной Англии, где проходило одно из собраний Папы Джея. Другой, носивший короткую стрижку, был завербован во время пребывания в одном из церковных наркологических центров.

— Ты уже что-нибудь видела? — спросил последний Робин.

— Вы имеете в виду экскурсию по…?

— Нет, — сказал он, — я имею в виду… ты знаешь. Чистых духом.

— А, — Робин сообразила, о чем ее спрашивают. — Я видела, как Мазу открыла двери храма, просто указав на них.

— Ты думаешь, это был трюк?

— Ну, — осторожно сказала Робин, — я не знаю. Я имею в виду, это могло быть…

— Это не трюк, — сказал молодой человек. — Сначала ты думаешь, что это так, а потом понимаешь, что это реальность. Тебе стоит увидеть, на что способен Папа Джей. Подожди. Сначала ты думаешь, что все это чушь, затем ты начинаешь понимать, что означает — быть чистым духом. Это взрывает твой чертов разум. Ты читала «Ответ»?

— Нет, — сказала Робин, — я…

— Она не читала «Ответ», — сказал мужчина с короткой стрижкой, наклонившись вперед, чтобы обратиться к другому соседу Робин.

— О, дорогуша, тебе надо прочитать «Ответ», — сказал блондин, смеясь.

— Я одолжу тебе свой экземпляр, — сказал мужчина с короткой стрижкой. — Только верни его потом, Папа Джей кое-что там для меня написал, окей?

— Хорошо, большое спасибо, — сказала Робин.

— Ничего себе! — сказал он, качая головой и смеясь, — не могу поверить, что ты не читала «Ответ». Он дает тебе инструкции и объясняет — я не могу сделать это так же хорошо, как Папа Джей, тебе нужно прочитать его настоящие слова. Но я могу сказать тебе прямо: есть жизнь после смерти, и здесь, на земле, бушует духовная война, и если мы сможем победить…

— Да, — сказал блондин с волнистыми волосами, который теперь выглядел серьезным. — Если мы победим.

— Мы должны, — напряженно сказал другой. — Должны.

Сквозь зазор между двумя людьми напротив нее Робин заметила бритоголовую Луизу, которая ела очень медленно и продолжала поглядывать на верхний стол, не обращая внимания на болтовню тех, кто сидел вокруг нее. В зале, как заметила Робин, было много женщин средних лет, и большинство выглядели как Луиза, словно они уже давно махнули рукой на свою внешность, их лица были покрыты глубокими морщинами, а волосы коротко подстрижены, хотя ни одна из них не была совершенно лысой, как Луиза. Наблюдая за ней, Робин вспомнила, как Кевин рассказывал, что его мать была влюблена в Джонатана Уэйса. Пережило ли это чувство все годы рабства? Стоило ли оно потери ее сына?

Одной из тех, кто пришел убрать тарелки, была девочка-подросток, которую Робин заметила ранее, с длинными, мышиными, выгоревшими на солнце волосами и большими тревожными глазами. Когда тарелки были убраны, появились другие работники кухни с тележками, на которых стояли стопки металлических мисок, полных печеных яблок. Они показались Робин очень горькими, вероятно, потому, что церковь запретила рафинированный сахар. Тем не менее, она съела всю порцию, пока соседи говорили ей о священной войне.

Робин понятия не имела, который час. Небо за окном было черным, и чтобы раздать еду сотне человек, потребовалось много времени. Наконец миски тоже были убраны, и кто-то приглушил верхний свет, оставив, однако, освещенным главный стол.

Сразу же те, кто сидел за складными столиками в зале, начали аплодировать и радостно кричать, некоторые из них даже стучали по столу металлическими кружками с водой. Джонатан Уэйс встал, обошел вокруг стола, снова включил микрофон и угомонил толпу, сделав успокаивающее движение руками.

— Спасибо вам, мои друзья. Спасибо… Сегодня вечером я стою перед вами с надеждой и страхом в сердце. Надеждой и страхом, — повторил он, торжественно оглядываясь вокруг.

— Я хочу сказать вам, во-первых, что эта церковь, это сообщество душ, которое сейчас простирается на два континента…

Раздалось еще несколько возгласов и выкриков.

— …представляет собой самый большой духовный вызов Врагу, какого еще не видел мир.

Зал аплодировал.

— Я чувствую его силу, — сказал Джонатан, прижимая сжатую в кулак руку к сердцу. — Я чувствую, когда говорю с нашими американскими братьями и сестрами, я чувствовал это, когда на этой неделе общался с людьми в нашем мюнхенском храме, я почувствовал это сегодня, когда снова посетил вас здесь и пошел в храм, чтобы очиститься. И сегодня вечером я хочу выделить некоторых людей, которые вселяют в меня надежду. Учитывая, что такие люди на нашей стороне, Враг должен справедливо трепетать…

Уэйс, у которого не было с собой записей, назвал несколько имен, и, когда их обладатели слышали их, они кричали и вопили, вскакивая на ноги, в то время как сидевшие вокруг них аплодировали не переставая.

— …и последнее, но не менее важное имя, — сказал Уэйс, — Дэнни Броклз.

Молодой человек с короткой стрижкой рядом с Робин так быстро вскочил на ноги, что сильно ударил ее по локтю.

— Боже мой, — повторял он снова и снова, и Робин заметила, что он плачет. — Боже мой.

— Поднимитесь все сюда, — сказал Джонатан Уэйс. — Давайте… все, выразим свою признательность этим людям…

В столовой снова раздались аплодисменты и крики. Все вызванные рыдали и, казалось, были потрясены тем, что Уэйс выделил их.

Уэйс начал рассказывать о достижениях каждого участника. Одна из девушек за четыре недели собрала на улице больше денег, чем кто-либо другой. Другая привлекла на Неделю служения дюжину новых участников. Когда, наконец, Джонатан Уэйс добрался до Дэнни Броклза, молодой человек так сильно рыдал, что Уэйс подошел к нему и обнял, и Броклз плакал на плече церковного лидера. Зрители, уже неистово аплодировавшие, поднялись на ноги, чтобы похлопать Дэнни и Уэйсу стоя.