Неизвестная революция 1917-1921
Шрифт:
Вызывает удивление, что, несмотря на столь неблагоприятную ситуацию и собственную малочисленность, анархисты позднее — и почти повсюду — сумели завоевать определенное влияние, вынудив большевиков вести против них вооруженную, временами весьма длительную борьбу. Этот быстрый и спонтанный успех анархических идей очень показателен. (Далее мы увидим, чем он объяснялся.)
Когда после моего возвращения в Россию товарищи поинтересовались моими первыми впечатлениями, я сказал им: «Наше отставание непоправимо. Как будто мы должны пешком догнать поезд большевиков, опередивший нас на 100 километров и едущий со скоростью 100 километров в час. Нам же предстоит не только догнать его, но и вскочить в него на полном ходу, выбить оттуда большевиков и, наконец, не только захватить поезд, но — что гораздо сложнее — предоставить его в распоряжение народных масс, помогая им двигать его вперед. Чтобы это удалось, необходимо чудо. Мы должны верить в него и делать все, чтобы оно произошло».
Добавлю, что «чудо» это за время Революции дважды было близко к осуществлению: первый раз в Кронштадте во время восстания
Оба эти события, как мы уже говорили, замалчиваются или извращаются в работах некомпетентных или пристрастных авторов и остаются практически неизвестными широкой публике. Мы детально рассмотрим их в последней части нашей книги.
4. Некоторые события Революции (см. ниже) подтверждают, что, вопреки неблагоприятной ситуации и малочисленности анархистов, идея смогла бы проложить себе дорогу и даже восторжествовать там, где российские трудящиеся массы в момент Революции имели давние, опытные, испытанные классовые организации, готовые осуществить эту идею на практике. Однако на деле все обстояло иначе. Рабочие организации возникли лишь в ходе Революции. Конечно, численность их необычайно быстро возросла. Вскоре вся страна покрылась сетью профсоюзов, заводских комитетов, Советов и пр. Но эти организации, возникли без первоначальной подготовки, не имели опыта работы, четкой идеологии, не проявляли самостоятельной инициативы. Они никогда не участвовали в идейной или какой-либо другой борьбе. Они не имели никакой исторической традиции, никаких знаний, не осознавали свою роль, задачу, подлинную миссию. Либертарные идеи были им неизвестны. В таких условиях эти организации с самого начала были вынуждены плестись в хвосте политических партий. (И как следствие — не без участия большевиков — им не хватило времени для того, чтобы слабые силы анархистов смогли в достаточной степени просветить их.)
Сами по себе либертарные группы могли служить лишь «передатчиками» идей. Чтобы провести эти идеи в жизнь, необходимы были «приемники»: рабочие организации, готовые «уловить» идеи-радиоволны и реализовать их. (Если такие организации существуют, анархисты соответствующих профессий вступают в них, оказывают им помощь советами, примером и т. д.) Но в России подобных «приемников» не было, возникшие в революции организации не могли сразу же выполнить эту задачу. Анархические идеи, энергично посылаемые несколькими «передатчиками» — впрочем, немногочисленными, — «терялись в пространстве», не «улавливались», то есть не приводили к практическим результатам, не имели эффективного резонанса. Чтобы в таких условиях анархическая идея смогла проложить себе дорогу и восторжествовать, понадобилось бы либо отсутствие большевизма (или большевиков, действующих как анархисты), либо чтобы Революция дала рабочим организациям время «уловить» идею и способность осуществить ее на практике, пока их не интегрировало большевистское государство. Последней возможности не представилось, большевики (преградив путь анархистам) захватили рабочие организации, прежде чем последние смогли ознакомиться с анархической идеей, воспротивиться диктату и повести Революцию по либертарному пути.
Отсутствие «приемников», то есть классовых организаций, изначально готовых принять и реализовать анархическую идею (а также отсутствие времени, необходимого на формирование таких организаций), явилось, по моему мнению, одной из основных причин поражения анархизма в русской Революции 1917 года.
5. К этому следует добавить другой фактор не меньшей значимости, несмотря на его субъективный характер. Он усугубил то, о чем говорилось выше, и стал фатальным для Революции.
Существовало простое средство в короткие сроки преодолеть отсталость народных масс, наверстать упущенное время, восполнить недостающее: предоставить полную свободу либертарной пропаганде и движению после падения правительства Керенского. Революция навсегда завоевала бы свободу слова, организации и деятельности.
Отсутствие классовой организации, широкомасштабной либертарной пропаганды и знаний об анархизме до Революции объясняло, почему массы доверили ее судьбу политической партии и Власти, повторив таким образом основную ошибку предшествующих революций. В тех условиях было объективно неизбежным подобное начало событий. Но не последствия.
Поясню.
Подлинная революция не может идти вперед, развиваться, достигнуть своих целей без свободы революционной дискуссии о путях ее развития. Эта свобода необходима революции как воздух [57] . Вот почему, в числе прочего, однопартийная диктатура, неизбежно ведущая к подавлению всякой свободы слова, печати, организации и действия — даже для революционных течений, за исключением партии власти, — смертельна для подлинной Революции. Никто в обществе не может обладать абсолютной истиной, быть застрахованным от ошибок. Те же, кто утверждает обратное — будь они «социалистами», «коммунистами», «анархистами» или кем-либо еще — и кто, став у власти, подавляет, в силу этой своей претензии, другие идеи, неизбежно приходит к установлению своего рода социальной инквизиции, которая, как и всякая инквизиция, удушает свободу, справедливость, прогресс, жизнь, человека, само дыхание Революции. Только свободный обмен революционными идеями, многообразие коллективного мышления, подчиняющееся закону естественного
отбора, могут помочь нам избежать ошибок и не сбиться с пути. Те, кто не признает этого, — просто дурные индивидуалисты, как бы они себя ни называли: «социалистами», «коллективистами», «коммунистами» и т. п. В наши дни эти истины столь ясны, естественны — скажу даже, очевидны — что нет смысла даже обосновывать их. Чтобы не знать их, нужно быть глухим, слепым — или неискренним. И тем не менее Ленин и его соратники, люди бесспорно искренние, отреклись от них. Человеку свойственно ошибаться! А те, кто слепо следовал за «вождями», слишком поздно поняли свою ошибку: инквизиция работала вовсю, у нее был свой «аппарат» и средства принуждения; массы по привычке «подчинялись» или же не могли изменить ситуацию. Революция была опорочена, сошла с истинного пути. «Сцены бывают таковы, что после многократных испытаний я говорю, что я когда-нибудь после одного из наших заседаний утоплюсь», — признался однажды Ленин своим товарищам, видя, что происходит вокруг. Понял ли он?57
Некоторые утверждают, что идейная свобода опасна для Революции. Но с того момента, как вооруженные силы присоединяются к революционному народу (а иначе Революция невозможна) и сам народ их контролирует, какую опасность может представлять собой мнение? И потом, если сами трудящиеся стоят на страже Революции, они смогут противостоять всякой реальной опасности лучше, чем какой бы то ни было орган подавления.
Если бы, придя к власти, партия большевиков даже не поощрила (это значило бы слишком многого от нее требовать), но хотя бы допустила свободу либертарной пропаганды и движения, отставание было бы вскоре преодолено и упущенное восполнено. Факты, как мы увидим, неопровержимо подтверждают это. Одна только длительная и напряженная борьба, которую большевикам пришлось вести против анархизма, несмотря на всю его слабость, позволяет понять, какого успеха добился бы последний, имея свободу слова и деятельности.
Но именно из-за первых успехов либертарного движения, а также потому, что свободная деятельность анархистов показала бы бесполезность (по меньшей мере!) всякой политической партии и Власти и неизбежно привела бы к их исчезновению, большевистское правительство не могло допустить этой свободы. Допущение анархистской пропаганды означало для него самоубийство. Оно сделало все возможное, чтобы сначала воспрепятствовать, затем запретить, а в итоге подавить грубой силой всякое проявление либертарных идей.
Часто можно слышать утверждение, будто трудящиеся массы не способны самостоятельно и свободно совершить революцию. Это утверждение особенно дорого «коммунистам», ибо позволяет им ссылаться на «объективную» ситуацию, неизбежно ведущую к репрессиям против «гибельных анархических утопий». (С неспособностью масс, говорят они, «анархическая революция» означала бы гибель Революции.) Но это утверждение абсолютно ничего не стоит. Пусть докажут эту так называемую неспособность масс! В истории не найти ни одного примера, когда трудящимся массам предоставили бы свободу действия (помогая им, естественно), чтобы явилось бы единственным средством доказать их неспособность. По понятным причинам, подобного опыта никогда не допустят. (А это было бы нетрудно.) Ибо прекрасно знают, что утверждение ложно и что опыт этот положит конец не только эксплуатации народа, но и власти, основанных, какие бы формы они ни принимали, не на неспособности масс, а лишь на силе и хитрости. И именно поэтому рано или поздно трудящиеся массы самим ходом истории вынуждены будут отвоевать себе свободу деятельности в подлинной Революции; поскольку никогда правители (а они всегда являются эксплуататорами или служат последним), какими бы ярлыками они ни прикрывались, ее не «предоставят».
Тот факт, что народ до настоящего времени доверяет свою судьбу партиям, правительствам и «вождям» — факт, который правители и эксплуататоры используют для подчинения масс — объясняется рядом причин, которые мы не можем здесь разбирать и которые не имеют ничего общего со способностью или неспособностью масс. Этот факт доказывает, если угодно, легковерность, доверчивость масс, непонимание ими своей силы, но вовсе не их неспособность, то есть бессилие. «Неспособность масс»! Какая находка для всех прошлых, настоящих и будущих правителей и особенно для современных кандидатов в рабовладельцы, как бы они ни назывались: «нацисты» или «большевики», «фашисты» или «коммунисты». «Неспособность масс»! Вот в чем реакционеры всех мастей полностью согласны с «коммунистами». Это согласие это весьма показательно.
Пусть же современные кандидаты в вожди, единственные безгрешные и «способные», позволят трудящимся массам после грядущей Революции действовать свободно, лишь помогая им там, где необходимо! Они увидят, так ли уж массы «неспособны» действовать без политических наставников. Можем заверить их, что тогда Революция приведет к иным результатам, чем в 1917 году, который открыл путь «фашизму» и перманентной войне!
Увы, нам заранее известно: они никогда не осмелятся провести подобный опыт. И массам снова предстоит выполнить свою особую задачу: сознательно и в подходящее время уничтожить всех «кандидатов во власть», чтобы взять дело в свои руки и действовать независимо. Будем надеяться, что на сей раз задача будет выполнена до конца.