Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Приглашение от Хеселера посетить курорт Бад Зальцшлифт пришло в очень напряженное время. Европа стояла на пороге войны, и журналисту было явно не до курорта. Однако в телеграмме Хеселера сообщалось также о желании находящегося в Бад Зальцшлифте на отдыхе графа Витте — одного из самых авторитетных государственных мужей Европы своего времени, лично встретиться с И.М. Троцким. По всей видимости, имя этого журналиста было известно сановнику с самой лучшей стороны. Заручившись согласием редакции «Русского слова», Илья Троцкий поспешил в Бад Зальцшлирф на встречу с бывшим главой правительства России. Впервые рассказав об этом свидании в 1924 г., когда отмечалась десятилетие с момента начала Первой мировой войны, И.М. Троцкий спустя сорок лет в своих воспоминаниях о днях минувших вновь вернулся к этой теме, вводя в свои статьи много новых, весьма любопытных с исторической точки зрения подробностей.

Приехав на курорт Бад Зальцшлирф, И.М. Троцкий был в тот же день представлен своим приятелем Хюльзен-Хеселером чете Витте: графу Сергею Юльевичу, его супруге Матильде Ивановне и их внуку — «молодому Нарышкину».

После отъезда графини Сергей Юльевич и я остались как бы наедине, предоставленные самим себе. Линии наших взаимоотношений нетрудно было наметить. И этого достиг граф Витте с редкой деликатностью. <...> От первой беседы с Витте с глазу на глаз у меня не оставалось сомнений в меткости диагноза душевной настроенности портсмутского героя, поставленного <...> графом Хюльзен-Хеселером <в его пригласительном письме — М.У.>. Граф Витте воистину являл собою олицетворение «ущемленного вельможи»⁵⁴.

Далее Витте поведал журналисту «о ряде событий и фактов в нашей политической жизни, едва ли знакомых широкой общественности или ложно ею истолкованных». По его словам, кампания «гнуснейших нападок» на него открылась «в 1901 году, во время моего пребывания на посту министра финансов». Поводом послужил приезд в Петербург маркиза Ито Хиробуми — японского сановника и крупного политического деятеля, стремившегося к «заключению русско-японского договора по Дальнему Востоку». Условия, предлагаемые японским дипломатом, казались Витте вполне приемлемыми, поскольку, не ущемляя русских интересов в Китае, закладывали основу для прочного мира в регионе. От России требовалось лишь вывести оккупационные войска из Маньчжурии и признать за Японией право единолично управлять Кореей.

Однако группа «высокопоставленных авантюристов, лично заинтересованных в корейских лесных концессиях», обретя большое влияние на молодого императора Николая II, сорвала подписание этого договора и таким образом ввергли Россию в позорно проигранную ею войну с Японией.

Согласно мнению Витте, покойный император Александр III — человек прямодушный, честный, но грубоватый в обращении,

был в подлинном смысле слова самодержец, искренне веровавший в свое избранничество и помазанничество. Его слово — было слово, а его решения не подлежали изменению под влиянием того или другого фаворита, случайно добравшегося до подножия трона.

— Когда император российский удит рыбу — Европа может подождать! — Это крылатое словечко, пущенное в свое время в оборот Александром Третьим <...> не звучало в его устах фразой. Он верил в величие своей монархии и в несокрушимую мощь русской армии. <...>

Нынешний государь <не> унаследовал от отца, увы, почти ничего из его мужественного и стойкого характера. <...> Он внимателен, приветлив и предельно вежлив. За ним сложилась репутация нерешительного, но очень доброго и податливого монарха. <Но все это> — притворство и маска. Николай Александрович <...> хитер, скрытен и коварен».

Кажется весьма сомнительным, чтобы столь осторожный и тонкий политик и к тому же ярый монархист, каким был граф С.Ю. Витте, позволил себя подобного рода высказывания в беседе с незнакомым ему журналистом. Скорее всего, И.М. Троцкий приукрасил свои статьи выдержками из мемуаров Витте, изданных уже после смерти сановника и гибели самой Российской империи в Берлине гессеновским издательством «Слово». Сразу ставшие бестселлером⁵⁵, впоследствии они не раз переиздавались в СССР.

Воспоминания Витте <... > не носят ни характера обычных воспоминаний, ни печати хоть бы маленькая добродушия. Это, скорее, очень пространное посмертное «последнее слово» подсудимого перед судом истории, когда он, как очень умный человек, учитывая в чем, главным образом, его может обвинять история, заранее припрятал собранные за всю свою долгую государственную службу документы и затем составил на основании этих документов свое «последнее слово», а попутно, как говорится, «под сердитую руку», досталось и «всем сестрам по серьгам». Как личность, выявляющая себя из записок, Витте особых симпатий к себе не внушает, но <...> в громадном уме, больших знаниях и людей государственная аппарата, в темпераменте, ловкости, силе и той огромной роли, которую он играл в России последних десятилетии, головой стоя выше всех своих современников, — во всем этом отказать ему никто не может. Витте не любили, но все отдавали должное его уму и все его боялись⁵⁶.

Однако вернемся к воспоминаниям И.М. Троцкого:

Свидание это продлилось целых три дня. <...> Часами гуляли мы с ним <С.Ю. Витте> по чудесному парку курорта и он не уставал развивать мне свои взгляды на международное положение дел.

— Вы думаете, что война неизбежна? Ошибаетесь!.. Убежден, что до этого не дойдет. <...> Николай II, правда, очень ограничен и недалек, но войны он боится. Из его памяти не изгладились еще события 1905 года. Когда в дни революции у Невы стола под парами яхта, готовая по первому тревожному зову увезти его заграницу. И знаете чья это была яхта? Императора Вильгельма... <...> Единственный выход из нынешнего международного тупика — это создание франко-русско-германского союза.

Я развивал эту мысль императору Вильгельму еще в 1905 году, гостя у него в Ромитгене, по пути из Портсмута в Россию. Император горячо ухватился за эту идею.

Он даже выказал готовность уступить Франции Лотарингию, оставив за Германией только немецкий Эльзас. <...>

Конечно, сейчас говорить о союзе поздно. Германская, как и французская и русская дипломатия наделали за последние годы массу с трудом поправимых ошибок. <...> Теперь весь вопрос в том, захотят ли в Берлине взять на себя роль «честного маклера» и успокоить Вену. А успокоить ее необходимо. Уж очень австрийские волки рвутся в бой. <...> Конечно, Вена вправе требовать кары за убийство Франца-Фердинанда. Но неужели никто не подскажет старому Францу-Иосифу мысль о грозящей, с объявлением войны, опасности для династии?!.. Локализовать войну на Австрии и Сербии немыслимо. А вмешательство России немедленно принудит Германию и Италию выполнить свои союзнические обязательства по отношению к Австро-Венгрии. Франция не сможет уже <...> оставаться в стороне. <...> Вы себе представляете, что из этого получится?!.. Это конец Европе и новая семилетняя война!⁵⁷ <...> Европа обескровит себя и разорит. Она станет рабою данницею Америки. Все европейское золото уплывет за океан.

<...> Витте не столько не верил в возможность войны, сколько ее не хотел. Он болел душою за Россию и предсказывал ее поражение.

— Нет у нас людей!.. Война — смерть для России. <...> Я не вижу ни надежных генералов, ни государственных умов, способных организовать тыл и обеспечить фронт. <...> Попомните мои слова: Россия первая очутится под колесом истории. <...> Она станет ареной чужеземного нашествия и внутренней братоубийственной войны. Сомневаюсь, чтобы уцелела династия! Россия не может и не должна воевать⁵⁸.

Не один И.М. Троцкий в эти дни был принят Витте.

А.И. Браудо⁵⁹ тенью пронесся по Зальцшлирфу — всего лишь одни сутки, однако впечатление от знакомства с ним осталось неизгладимым в памяти. С.Ю. Витте, сдержанный по натуре и заметно соблюдавший дистанцию в отношениях с людьми, чутко прислушивался к его словам, как бы взвешивая их значимость, <т.к.> А.И. Браудо — возглавитель государственной публичной библиотеки, дышал еще политическим климатом Петербурга и насыщен был богатейшей информацией, <...> вплоть до тщательно охраняемых дворцовых кулис. Говорил он медленно, спокойно.

— Четвертая Дума не пользовалась большим престижем. Власть ее игнорировали, а охранители трона — презирали. <...> Влияние «темных сил», теснившихся у трона и мечтавших о ликвидации «куцей» конституции, заметно сказывалось на настроении государя. Распутин и фрейлина государыни Вырубова влияли на царскую чету. Среди многочисленных отпрысков романовской династии господствовали зависть, склоки и интриги. Дворцы великого князя, женатого на черногорской принцессе и герцога Лейхтенбергского — мужа другой черногорской принцессы⁶⁰, служили центрами сплетен и клеветы, не щадившими имени государыни Александры Федоровны в ее роли жены и матери. Помню словно сейчас, хотя миновало уже более полустолетия, как граф Витте вознегодовал при этих словах <...>.