Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
Казик отобрал у них оба чемодана и понес сам, радуясь долгожданным гостям, июньскому солнцу и своей силе. Лунь пытался вернуть себе свою ношу, но Казик так и не отдал чемодан до самого дома. Хорошо, что он был не так далеко от вокзала. Вейгина мама, совсем еще не старая женщина, встретила их у калитки в палисадник, обняла дочь, потом зятя. И вскоре в доме под черепичной крышей и кронами лип собралась вся седлецкая родня. Всем было интересно взглянуть на избранника Вейги, так что застолье очень напоминала свадьбу, разве что невеста была в дорожном наряде, да и жених тоже. Лунь смотрел на них с некоторым угрызением совести: скольких же людей он подставит, если гестапо его однажды раскроет… Однако гостям он, судя по всему, понравился несмотря на «немецкое» происхождение. Разошлись поздно, молодоженам отвели место
— Мне пора уходить! Вейге я сказал, что нас отправляют на запад, но на самом деле я должен ехать на восток…
Не проснувшийся толком свояк молча кивал головой.
— Я не хочу ее пугать, поэтому скажи ей, что меня срочно вызвали в часть. И передай ей эту записку.
— Тебя проводить?
— Спасибо. Доберусь сам.
Они обнялись и распрощались. Дом спал. Спала и улица, ведущая к вокзалу. Лишь на станции, несмотря на ранний час, кипела жизнь: с каменной рампы — грузовой площадки — заезжали на платформы танки. Солдаты закрепляли их гусеницы проволокой. Пушки танков смотрели в сторону восточной границы. Лунь скорее по привычке, чем для дела, от которого его отлучили, пересчитал количество платформ и запомнил значок дивизии на башне. За платформами шли несколько вагонов для самих танкистов.
— До Тересполя довезете? — спросил он высокого рыжего штаб-фельдфебеля, стоявшего у вагонной подножки с сигаретой.
— Дорого будет стоить…
— Сколько?
— Три пачки сигарет.
— У меня только одна.
— Давай одну. И занимай место, скоро поедем, — рыжий щедро поделился сигаретой. — Отстал от своих?
— Отпустили на денек к жене.
— Повезло. А моя женушка сама ко мне приезжает.
— Тоже неплохо.
В вагоне, битком набитом солдатами, Лунь пристроился в уголке, рядом с рыжим штаб-фельдфебелем, и поскольку ночь была испорчена, попытался уснуть, слегка вытянув ноги и откинув голову. Вольно или невольно, он прислушивался к солдатским разговорам, стараясь понять, знают ли эти парни, куда и на что едут?
Похоже, что не знали. Кто-то всерьез талдычил про Индию, где можно заразиться всякими страшными лихорадками.
— Ты думаешь, Сталин, в самом деле пропустит нас через свою территорию?
— Куда он денется, если мы въедем на танках!
— И ты надеешься всерьез добраться до Индии на танках?
— А железные дороги на что?
— Разве у Сталина есть железная дорога на Индию?
— Дурак. А Иран на что? Вон, смотри, Отто уже «Камасутру» изучает! К встрече с индианками готовится.
— Идиоты! — огрызнулся Отто. — Это «Евангелие».
— Думаешь, поможет?
— Тебе-то уж точно нет.
Часа через полтора эшелон с танками прибыл в Тересполь, последнюю перед границей станцию. Поодаль, на запасных путях, стояли два бронепоезда. Лунь попрощался с рыжим попутчиком и поспешил в город. Собственно, это было всего лишь местечко, некогда примыкавшее к Бресту, почти как заречный городской район. Теперь оно было отрезано от города пограничным Бугом и наводнено войсками всех родов оружия.
В светлеющем предрассветном сумраке Лунь увидел, как с ревом и лязгом съезжает с грузовой рампы на трейлерные многоколесные тележки странная гусеничная машина, похожая на бетономешалку. За ней следовал небольшой подъемный кран, тоже на гусеничном ходу… И еще один. Сначала он подумал, что это саперные машины, строительная техника… Видимо, будут строить какие-то укрепления. Вон и крытые грузовики выстраиваются за тяжеловозами в колонну… Но пригляделся — и похолодел: то, что он принимал за «бетономешалку», оказалось толстенной бочкообразной гаубицей с зачехленным жерлом, а кран — это снарядоподъемник, в грузовиках же должны были быть уложены сами снаряды чудовищного калибра! Об этих сверхмощных орудиях он только слышал краем уха — осадные гаубицы типа «Карл».
За первой колонной следовал второй такой же монстр, похожий на гибрид бизона и гусеницы-плодожорки. Со всей очевидностью, этим батареям предстояло крушить своими —
полуметровыми в обхвате! — снарядами крепостные стены, доты, подземные укрытия… Более зримого признака надвигающейся войны представить было нельзя. Ради одного этого стоило бы пересечь границу и сообщить своим то, что сейчас им точно никто не сообщит.Опасаясь фельджандармов, Лунь решил укрыться до вечера в каком-нибудь частном доме. Но фельджандармы были озабочены отселением горожан-поляков из приграничной полосы. Вся восточная часть местечка была объявлена для тереспольцев запретной зоной. Военные же могли проходить беспрепятственно. Фельджандармам помогали пограничники, которых, как выяснилось из случайно услышанного разговора, сняли с границы, а вместо них ходили вдоль Буга армейские патрули. Все это, вместе с бронепоездами на станции, с огромным скоплением войск и непрестанном их рассредоточении, вкупе со множеством других примет, яснее ясного говорило о неизбежности нападения.
Чтобы собраться с мыслями, Лунь зашел в православную церковь посреди русского кладбища. Службы не было, но храм был открыт, женщина у свечного ящика с удивлением и неприязнью покосилась на немца, вошедшего в трапезную — принесла нелегкая праздношатающегося оккупанта, интересно ему видите ли…
Лунь постоял перед большой настенной иконой Николая Чудотворца и тихо попросил у него помощи в переходе границы. Переходить нелегально границу его учили в разведшколе, но ни разу не приходилось это делать по жизни. Он весьма смутно представлял себе, как это произойдет сегодня ночью. Разумеется, ночью он переплывет Буг. Но надо еще подойти к реке, не вызывая ничьих подозрений. В кармане у него лежал отпускной билет, выписанный в Седльце, за полтораста километров от Тересполя. Как объяснить фельджандармам, зачем его принесло в это местечко?
Фельджандармов он увидел сразу же, как только вышел из кладбищенских ворот на дорогу, ведущую одним концом в городок, другим — к Бугу. Двое рослых «кеттенхунде» — «цепных пса» — со стальными горжетами на цепочках прогоняли паренька, который вознамерился порыбачить в Буге.
— Цурюк! Цурюк! Ферботен зонен!
Обескураженный рыбак с удочками на плече поплелся в город. Лунь догнал его за поворотом. Он протянул ему двадцать марок.
— Спшедай мне вендки! [2]
2
Продай мне удочки (польск.).
Паренек вылупился на него, пока не сообразил, что за эти деньги он купит себе десять новых удочек. И тут же протянул товар:
— Проше пана!
Продажа состоялась. В придачу к удочкам Лунь получил еще ведерко и жестянку с червями. Теперь он вполне обоснованно мог появиться на берегу реки. До Буга было рукой подать, и через четверть часа Лунь, пройдя по берегу подальше от города, забросил лески в довольно быструю воду. Он был хорошо прикрыт ивняком, к тому же на стволе поваленного дерева можно было переждать светлое время с некоторым комфортом. Он снял фуражку и повесил на сук, расстегнул мундир — жарко, и тут же принялся отбиваться от беспощадных к чужеземцам комаров. До темени оставалось часов семь, и все эти долгих-предолгих четыреста двадцать минут надо было просидеть над удочками в комарином рое. Он готов был это сделать — главное, чтобы никто не помешал его «рыбалке». За два часа поодаль лениво прошел разомлевший на солнце армейский патруль, не заметив в кустах рыбака. Да если бы и заметили, Лунь смог бы отговориться-отшутиться. Солдаты — не пограничники, с погранцами ладить труднее.
Это был самый длинный и мучительный вечер в его жизни. Но все же он благополучно закончился. Да еще хорошим клевом, чего Лунь никак не ожидал — рыбак он был аховый, а тут выдернул из воды одного окунька и трех подлещиков: на уху хватило бы! Однако надо было готовиться к решающему броску…
Солнце ушло за Варшаву, Берлин и еще дальше, тень левого берега перекрыла русло до половины, а дальше шла светлая полоса — короткая летняя ночь никак не хотела чернеть, тем более что вода, как хорошее зеркало, все еще отражала последний почти истаявший сумеречный свет. Его вполне хватало, чтобы открыть огонь по пловцу-нарушителю как с немецкого берега, так и с советского.