Нелегал из Кенигсберга

На заре начинаются войны. На заре часовым неспокойно. На заре под жандармским конвоем На расстрел отправляют героев. Торопясь, запотевшие трубы На заре протирают горнисты, И чуть-чуть припухают губы У любимых зарею росистой. На заре синь плывет у реки, Свой полет начинает Светило. И едва прокричат петухи, Исчезает нечистая сила…

* * *

Я к губам твоим Припаду, Как трубач к мундштуку фанфары, И сыграю такую «Зорю», Что в глазах твоих вспыхнут Пожары! А от них запылает закат Всеземной вековечный вечер, Будто искру раздул стократ Очень сильный и ласковый ветер.

* * *

Мы Родине меч и защита! И пусть ни кола, ни двора. В петлицах у нас зашита Одолень-трава. Каска насквозь пробита, Цела зато голова! В петлицах у нас зашита Одолень-трава. Вражья атака отбита, Значит, молва права — В петлицах у нас зашита Одолень-трава. А если и чудо не в силах. И смерть предъявляет права. Все ж прорастет на могилах Из наших петлиц трава!

* * *

Мы идем в сиреневых шинелях, В розовых кирзовых сапогах, С золотыми лаврами в петлицах, С звездами колючими во лбах. Ровными рядами за плечами Голубые светятся штыки. Мы уходим белыми ночами В черные простуженные дни. Вихрятся разрывы. В дикой пляске Вздыбленные дымные пески. И летят расколотые каски, Как с венков железных лепестки.

* * *

Чем пахнет смерть? Ружейным маслом, Солдатским потом, Сапожной ваксой. Чем пахнет смерть? Сырой землею, И талым снегом, Полынным зноем. Чем пахнет смерть? Простой махоркой, Горячей кровью, Миндалем горьким. Чем пахнет смерть? На вкус? На ощупь? Расскажут те, Чьи ложа в рощах.

* * *

Ты закрой, пехота, Свои пыльные глаза. Ты присядь поодаль от дороги. Горький пот — солдатская слеза. Пехотинца, как и волка, Кормят ноги. Мы целуем фляги В алюминиевые губы. Мы ласкаем пулеметы, Словно женские тела. Вы запрячьте музыканты Свои погнутые трубы И сыграйте нам на скрипках Про домашние дела…

* * *

А что такое — пядь? Кровавый след пятерни Солдата, что вечно спать Рухнул на иглы стерни. Алые, Пятипалые Левые и правые Знаки эти хлесткие Стоят на каждой березке. Пядь, пядь — негде встать. Рать, рать — не убрать…

ДОСЬЕ:

Капитан Алексей Суровцев родился в подмосковном городе Хотьково в ноябре 1910 года. Окончил Училище кремлевских курсантов. Мастер спорта по легкой атлетике и лыжам. Прошел финскую войну. Участвовал в западнобелорусском походе 1939 года. Отличился в бою под Гродно. Был награжден орденом Красной Звезды. За острые пререкания с начальником штаба полка был снят с должности командира разведроты и назначен инструктром физподготовки той же воинской части.

* * *

Едва поднялось солнце, как Лунь и Лобов двинулись навстречу светилу. Солнечные ручьи журчали безмятежными птичьими голосами. Но все пространство вокруг по-прежнему было наполнено затаенной угрозой. Враждебным было все — и голубое небо, захваченное немецкими самолетами, и этот светлый сосновый лес, оказавшийся в глубоком тылу вермахта. За любым поворотом просеки могла поджидать засада. И все же только в лесу они чувствовали себя хоть как-то защищенными от вражеского глаза, от прицельного выстрела. Но и это чувство оказалось совершенно обманчивым, когда, поравнявшись с густым ельником, они услышали грозное:

— Стой! Кто идет?

И тут же клацнул чей-то затвор.

— Свои идут! — откликнулся майор и потянулся к расстегнутой кобуре.

— Стой!!! — из ельника заметили движение его руки.

— Стою, хоть дой! — в рифму ответил Северьянов. «Не немцы — уже хорошо. Или полицаи выследили и перехватили?» И как бы отвечая на его вопрос, из ельника вышел невысокий красноармеец в обмотках, с черными петлицами на воротничке мятой гимнастерки. В руках он держал винтовку с примкнутым штыком. Маленькие черные глазки настороженно буравили пришельцев.

— Кто такие?

— Окруженцы мы. К своим идем.

— Документы есть?

— Есть.

Красноармеец несколько подобрел:

— Давайте вперед! Командир разберется.

Молча зашагали по тропе, на которую указал боец штыком. Северьянов приметил шоферские эмблемы на петлицах, небритую щетину на впалых щеках, фляжку на поясе.

— Куревом, часом, не богаты? — спросил конвоир.

— Не богаты, — отвечал Северьянов. — Поскольку не курим.

— Жаль… — вздохнул боец. — А мы тут уже и мох пробовали курить, и листья. Махорочки бы щепотку…

Чаща рвала солнечный свет в клочья, и они висели на кустах слепящим узорочьем, горели на ярой зелени мхов и болотц, застревали в ветках, листьях, стеблях…

Полузаросшая, почти нехоженая тропа вывела их на полянку, где под маскировочной сетью стоял ЗИС-5 с крытым кузовом. Чуть поодаль торчала мачта радиоантенны, укрепленная растяжками. Над небольшим кострищем висел закопченный котелок, распространяя умопомрачительный запах горячей тушенки.

— Товарищ лейтенант! — позвал боец. — Я тут окруженцев привел!

Из кузова выскочил чернявый лейтенант-связист, встревоженно оглядел пришедших, не забыв расстегнуть кобуру.

— Кто такие? Куда идете?

— Майор Северьянов и младший политрук Лобов. Выходим из окружения.

— Документы есть?

Лобов протянул редакционное удостоверение.

— Мать честная! — опешил лейтенант. — Пресса к нам пожаловала! Писать про нас будете или снимать?

— Снимать, — в тон ему ответил Сергей, радуясь, что колкое недоверие друг к другу слегка рассеялось.

— А у нас начальник связи был по кличке Фотограф. Он чуть что не так — сразу же: «снимаю!» — и снимал с должности.

Лейтенант вдруг заулыбался и, похоже, обрадовался нежданным гостям.

— Петрович! — кивнул он бойцу с шоферскими эмблемами. — Покорми людей.

— А чего их кормить? Сами поедят. Вон варево готово. А ложки небось у самих есть.

— Ложек у нас нет, — повеселел майор. — Но варево отведаем с большим удовольствием.

Сергей развязал весьма полегчавший узелок.