Нелюдимый

Три года подряд наша семья так и жила. Мать бросала меня и отца, уходила на месяц в запой и каждый раз отец всё прощал. Бабушка даже съехала от нас, чтобы не видеть во что Люба превратила отца. Он прощал ей всё. Даже когда мы все заразились венерическим заболеванием, отец утверждал, что это не от Любы, а от уборщицы, которая приходила убирать квартиру раз в неделю. А потом…

Мне тогда было около четырёх лет, но я до сих пор всё помню как будто это было вчера. Я тогда только переболел, поэтому лежал в кровате в зале, а мать смотрела телевизор. Если Люба была дома, она либо смотрела телевизор, либо разговаривала по телефону. Никаких игр или занятий со мной она никогда не инициировала. Я её даже побаивался: мать могла стукнуть меня по голове, если считала, что я ей надоедаю.

В тот день в дверь позвонили и мать побежала открывать. Почти сразу к нам в зал вошли двое мужчин и мать, которая громко смеялась и обнимала то одного, то другого. Я тогда закаменел от страха, а они — не обращали на меня внимание. Мужчины стали разбирать пакеты и заставлять стол бутылками и закуской.

Спрятавшись под одеяло, я прикрыл глаза и стал тихо молиться. Я много раз слышал как молится бабушка-соседка, с которой меня иногда оставляли, и теперь воспроизводил её слова с предельной чёткостью. Шептал и шептал заученные строчки, пока не услышал то, что привело меня в ужас. Мать теперь не смеялась, смеялись они, крича всякие пошлости. Мать громко стонала и кричала… Я тогда не знал, что мужчины с ней делают… Мне казалось, что они её убивают… вдвоём… И вскоре очередь дойдёт и до меня.

Не знаю сколько продлилась эта ужасная какофония, но всё прекратилось, когда хлопнула входная дверь. И вот здесь началось ещё более страшное. Крики отца, матери и неизвестных мужчин слились в адскую мелодию, которая оборвалась так резко, что я даже подумал, что умер. Но нет…

Яркий свет ударил в глаза и я не сразу смог понять, кто вытащил меня из под одеяла.

— Сынок, — прохрипел голос отца, — закрой глазки и не открывай. Мы с тобой пойдем к бабушке-соседке.

Глаза я закрыл сразу, но горячее и мокрое плечо отца, в которое я вцепился мёртвой хваткой, заставило меня приоткрыть одно веко.

Плечо и всё тело отца было в крови. Пол тоже был в крови. Кругом одна кровь…

— Сынок, не смотри. Прошу…

Широкими шагами отец преодолел зал, потом прихожую. Открыв дверь, папа позвонил в соседнюю квартиру.

— Никогда не верь женщинам, Костя. Держи голову в холоде и порядке… Я не смог и вот как вышло… Мы с тобой никогда больше не увидимся, сынок… Прости меня за всё…и прощай.

Под крик соседки, папа поставил меня на пол и ушёл.

Только через три дня я узнал, что кроме бабушки у меня больше никого не осталось.

Через год, "добрые" люди, мне рассказали, что отец убил мать и двух её любовников, а сам через сутки умер в больнице от ножевого ранения, полученного в той драке.

Бабушка не смогла остаться в столице. Бесконечные разговоры и сплетни вывернули наизнанку внешний порядок семьи Григорьевых. С трудом пережив смерть отца, бабуля ожесточилась и превратилась в гневливую старуху. Через год, после очередной ссоры с соседями, она собрала наши немногочисленные вещи и мы уехали в маленький городок в провинции.

Пока мы тряслись в салоне старого междугороднего автобуса, бабушка без конца шептала мне в ухо.

— Посмотри, Костик, какое горе принесла твоя мать… Она забрала у меня всё… Сына, дом, работу, положение… Всё! Прнимаешь?!… В тебе тоже течёт её грязная кровь… Ты — Костя — всегда должен помнить об этом и слушать меня во всём, а главное, ты обязан жить в порядке. Только порядок вытравит из твоей крови недопустимую грязь Любки…

Она шептала, наговаривала, и я уже тогда, в пятилетнем возрасте, начал осознавать две вещи: во мне течет грязная кровь и я всегда должен соблюдать порядок.

В город мы приехали ранним утром и сразу же отправились в дом бабулиной матери. Она умерла ещё до моего рождения, а её старенький дом бабушка не успела продать. Квартиру в столице, после переезда, мы практически сразу продали. На вырученные деньги, бабуля решила строить новый дом. Она заявила, что он будет стоять на том же участке, где находиться старенькая изба её матери.

К новой жизни я привыкал плохо. К ночным кошмарам, которые преследовали меня в столице, добавилось безумное желание пускать себе кровь. Вначале я расковыривал иголкой уже имеющиеся небольшие ранки, а потом стал делать порезы на руках и ногах. Однажды бабуля увидела как я вскрываю очередной порез и отхлестала меня по рукам.

— Ты что же делаешь? — прорычала она.

— Выпускаю из себя грязную кровь, — откровенно прошептал я в ответ, после чего бабуля перестала лупить меня по рукам, — я её сейчас выпущу и стану хорошим.

Я до сих пор помню как побелела бабушка. Она кинулась к шкафу, где всегда был идеальный порядок и стала как безумная в нём рыться. Наконец вытащив из шкафа папку с документами, бабушка потащила меня в психиатрическую больницу.

В этой больнице я пролежал почти год и только за три месяца до поступления в первый класс, бабушка забрала меня оттуда. Забрала, но не отказалась от мысли активно лечить меня у психиатров. Все школьные каникулы я либо лежал в психбольнице, либо меня отправляли в санаторий для детей с психоневрологическими расстройствами.

По началу я бабушку не осуждал. Для меня было главным, чтобы она не переживала и чтобы я не портил её жизнь недопустимым поведением. Но в десять лет произошло то, отчего мои повторяющиеся каникулярные ссылки превратились в пытку. После роковой встречи, я больше не хотел тратить время на лечение.

В начальной школе у меня был всего один друг — Игорь. На мой детский взгляд, он был очень умным и правильным. Всегда чисто одет, подготовлен и очень немногословен. Порядок в чистом виде.

— Вот с таким мальчиком и нужно дружить, Костик, — все время твердила мне бабуля и я стал подсознательно к нему тянуться.

Более всего мне нравилось то, что он, как и я, не любил разговаривать. Игорь не лез ко мне с расспросами даже тогда, когда увидел мои руки с многочисленными порезами. Друг прищурился, потом задумчиво заглянул мне в глаза и не услышав объяснений, просто опустил взгляд. Правда потом, во втором классе, я в двух словах рассказал Игорю свою историю. Он молча выслушал и не осудил. Даже помощь предложил, но чем тогда мы — дети — могли помочь друг другу…

В четвёртом классе к нам с Игорем прибились Бойцов Дима и Максим. Дима был душой компании и всё время пытался подбить ребят на какую-нибудь хорошую или плохую затею. Макс был его тенью и не отходил от Димы даже на шаг.

Однажды мы с Игорьком решали олимпиаду после уроков, а Диму с Максом оставили переписывать контрольные. Учитель ушла по своим делам и мы постепенно разговорились. Конечно больше говорил Дима, а мы втроём постепенно заразились его весельем и беззаботностью, и стали активно обсуждать предстоящий тур слёт. После сдачи работ, Бойцов позвал нас к себе домой, чтобы всем вместе разработать план расположения лагеря нашего класса на тур слёте. Не знаю почему, но мы с Игорем сразу согласились.

Знай я тогда, что этот поход, в дом Бойцовых, перевернёт всю мою жизнь с ног на голову, я бы бежал от Димы, как от заклятого врага. Но я пошёл… и встретил там девчонку, образ которой на долгие годы поселился в моей голове, сердце, душе.