Немецкая революция и сталинская бюрократия

Маневры национал-социалистов в отношении Папена и Гинденбурга несколько охладили нетерпеливые и переменчивые массы люмпенизированного среднего класса, безработных и уличных босяков и хулиганов, которые являлись основной массовой базой фашизма. На выборах в ноябре 1932 г. Гитлер потерял два миллиона голосов, но раскол между социалистами и коммунистами еще больше усилился. Коминтерн и КПГ утверждали, что правительства Брюнинга и Папена уже представляют фашизм, иными словами, что Гитлер хуже Папена быть не может. Они продолжали твердить, что социал-демократы являются «социал-фашистами» и отказывались от каких-либо мер организовать совместно с социалистами общую пролетарскую оборону против фашизма. Хотя в руководстве КПГ царили разброд и неуверенность, хотя Тельман иногда пытался сказать что-либо в пользу общей борьбы против фашизма, политика сталинизма продолжала тянуть пролетариат к гибели.

Острый политический кризис продолжался. Ни одна крупная партия в рейхстаге не могла санкционировать те резкие сокращения в бюджете, упразднение законов общественного регулирования, прожиточного минимума, пособий безработным и т. д., которые навязывались на капиталистическую Германию мировым кризисом. Кабинет министров Папена подал в отставку 17 ноября и 2 декабря Гинденбург назначил генерала Шляйхера канцлером. Массовые организации германского пролетариата, партии, профессиональные союзы, клубы, спортивные организации, кооперативы, газеты и пр. все еще стояли костью в горле буржуазии. Десять миллионов рабочих и два миллиона служащих были организованы в профсоюзы и находились под защитой коллективных договоров и основных законов Веймарской конституции. Для того, чтобы разбить рабочее сопротивление германская буржуазия была вынуждена волей, неволей согласиться на правительство национал-социалистов.

30 января 1933 года президент Гинденбург пригласил Гитлера занять кресло канцлера Германии. Круги крупной буржуазии еще надеялись держать Гитлера и его фашистов под собственным контролем и предоставили ему всего три места в кабинете министров. Но Гитлер понимал, что с помощью штурмовиков, которые контролировали городские улицы, имея канцлерские полномочия, "управлять парадом" теперь будет он.

Социал-демократическая партия, которая всего десять месяцев до этого выдвинула Гинденбурга в президенты, теперь призывала к терпению, бездействию и воздержанию от провокаций, и морально подавленная продолжала надеяться на волшебную роль буржуазно-демократической конституции. Коммунистическая партия клеймила социал-демократию за ее бездеятельность, призывала к всеобщей стачке, в которую сама не верила, и слепо надеялась, что ее прошлые безрассудные оценки, что, мол, хуже Папена быть не может, все же как-то оправдаются. Вскоре руководители обеих партий, те, которые не окажутся под арестом, начнут эмигрировать.

Гитлер оказался более деятельным и реалистическим политиком, чем руководство пролетариата и сразу же приступил к закреплению своей власти. Рейхстаг был снова разогнан, новые выборы назначены на 5 марта, тысячи штурмовиков были включены в ряды полиции и получили формальное право повелевать жизнью городов и рабочих кварталов. 27 февраля Геббельс и Геринг организовали провокационный поджог рейхстага и обвинили коммунистическую партию в государственной измене. Вскоре КПГ оказалась вне закона, собрания социал-демократов разгонялись полицией и государственный фашистский террор задавил деморализованный и расколотый германский пролетариат.

В чем суть фашизма?

До сих пор продолжаются споры о природе фашизма и факторах питающих его.

Один из лучших писателей об истории Германии, американский либерально демократический историк Коппел С. Пинсон (Koppel S. Pinson) следующими патетичными словами признает собственное бессилие и интеллектуальную слабость всей буржуазной историографии в деле объяснения сути фашизма:

"Для адекватного изложения германской истории в эпоху Гитлера, для описания дьявольской порочности, бешеного взлета политической фантазии, огромного объема совершенных преступлений, провала и разрухи, принесенных и Германии, и всему миру, и в то же самое время попытаться понять мотивации и психологические порывы всех участников этой наиболее потрясающей драмы в истории человечества, все это потребовало бы исторической проницательности Тацита или Буркхардта, способности к философскому и эстетичному всеобъемному охвату Льва Толстого, пророческого сострадания пророка Иеремии (p. 479).

Социал-демократические и либерально-демократические писатели пишут много правильного о хозяйственном кризисе в Италии и Германии, о люмпенизации мелкой буржуазии, о деклассировании масс безработных в городах и вырванных из привычной колеи крестьян. Все это служит им доказательством, что "иначе быть не могло", что фашизм являлся натуральным развитием этих объективных процессов. Эти же источники пишут много лживого о недостаточной, якобы, демократической культуре итальянцев или немцев, об их склонности к силовому решению проблем, и т. д. По их недалекому анализу, не будь хозяйственного кризиса, не выросло бы и фашистское движение. Это механическое и грубо объективистское мнение оставляет в тени тот немаловажный факт, что они сами являлись значительным фактором событий, часто были в правительстве или голосовали за него, и совершенно замалчивает их собственную ответственность за бездействие пролетариата. Социал-демократы ведут политику "тише воды, ниже травы" и призывают рабочих "не пугать" средний класс своими "чрезмерными требованиями". Такая примирительная, вегетарианская политика вызывает презрение радикализированных народных масс, разнуздывает наглость фашистских молодчиков, сдает позиции без боя.

Основное преступление социал-демократии в отношении фашистской угрозы заключалось, и сегодня заключается в том, что она усыпляет пролетарские массы под ее руководством, ведет их к апатии и бездействию. Социал-демократы и тогда и сегодня заявляют, что основная защита против фашизма заключается в буржуазной законности, в силе демократических конституций и законов, в действиях буржуазной полиции и судов против фашистских агитаторов. Совсем недавно мы наблюдали, как европейские социал-демократы пробовали бороться с возрождением фашизма в Австрии. Их меры экономического воздействия и ограниченного бойкота в отношении фашистско-коалиционного правительства Австрии имели прямо противоположный эффект. Гайдер и его партия завоевали в результате этого бойкота добавочный авторитет; другие правые радикалы, например в Бельгии и в Дании, тоже выросли в популярности из-за того, что народные массы не доверяют правящим элитам новой Европы и рассматривают эти крайне правые партии как борцов против статуса-кво.

Апологеты сталинизма в тридцатые годы вообще не понимали своеобразия фашистского движения. Для вождей Коминтерна фашизм являлся лишь наиболее аггрессивным и военизированным отрядом капитализма. Не только Муссолини, но и бонапартистское правительство Пилсудского в Польше, Брюнинга и Папена в Германии и Франко в Германии, все они в пропаганде Коминтерна вырисовывались как фашистские режимы.

Отношение сталинизма к социал-демократии определялось внутренними потребностями правящей клики в Советском Союзе. В середине двадцатых годов, несмотря на критику со стороны большевиков-ленинцев, Сталин склонялся к союзу с определенными социал-демократическими течениями, например Англо-Русский профсоюзный комитет; и с оппортунистами-народниками, например, Чан-Кай-Ши в Китае. Но, когда эта право-оппортунистическая политика привела к хозяйственному кризису внутри России (рост кулака и кризис хлебозаготовок в 1927-28 гг.) и Сталин, чтобы спасти режим, был вынужден сделать крутой крен налево в сторону индустриализации и коллективизации, он механически проделал такой-же поворот и на международной арене. Послушный Коминтерн объявил, что наступил "Третий период" крушения капитализма, заявил, что революции созрели и призвал к непосредственной борьбе за власть и к борьбе "класса против класса". Было запрещено всякое сотрудничество с социал-демократическими организациями, Коминтерн принялся насаждать отдельные от социалистов массовые организации: профсоюзы, студенческие союзы, союзы безработных, и такими мерами усилил раскол в рабочем движении.

За истекшие десятилетия со времени победы фашизма и Второй Мировой войны социал-демократия не изменила свою стратегию "борьбы с фашизмом", наоборот, она еще теснее интегрировалась в буржуазное государство и дальше ушла от идей классовой борьбы пролетариата, или даже классового давления пролетариата на буржуазию. Сталинизм, с другой стороны, уже давно отбросил теории "третьего периода" и классовой борьбы за власть. Сегодня сталинистские партии в своей политике, стратегии, мировоззрении мало отличаются от социал-демократических, сталинисты лишь более цинично врут о собственной истории. И те и другие расхваливают буржуазную демократию, питают надежды на те или другие реформы, призывают государство с его полицейскими, судами и парламентом прийти рабочим на помощь и усмирить фашистов. Что опаснее всего, это преклонение этих самозванных вождей пролетариата перед фетишем государства, перед национальными суверенитетами, национальными возможностями развития. Это преклонение перед патриотизмом и национализмом открывает дорогу национал-социализму. Национал-патриотические излияния лже-коммунистов и лже-социалистов полностью противоречат реальной интернационализации производства и рынка труда, повседневной жизни и культуры человечества. Поэтому их национально-реформистские программы лишены какой-либо убедительности, внутренне противоречивы и лживы. Все это вместе ведет к занижению сознательности рабочего класса и широких народных масс.

Перед вами работа, которая подходит к вопросам, связанным с фашизмом, с совершенно другой точки зрения, чем сталинисты и социал-демократы. Троцкий продолжал традицию наступательного рабочего движения, которое достигло своей кульминации в Октябрьской революции. В фашизме он видел структурный кризис капиталистической системы и буржуазно-парламентских методов правления в мировом масштабе, но также и кризис пролетарского руководства, призванного и обязанного вести рабочий класс к захвату власти, но по ряду причин неспособного выполнить эту историческую задачу.

Предоставим слово Льву Троцкому.

Предисловие автора

Русский капитализм оказался самым слабым звеном империалистской цепи вследствие своей крайней отсталости. Германский капитализм обнаруживает себя в нынешнем кризисе, как самое слабое звено, по противоположной причине: это самый передовой капитализм в условиях европейской безвыходности. Чем большая динамическая сила заложена в производительные силы Германии, тем более они должны задыхаться в государственной системе Европы, похожей на «систему» клеток захудалого провинциального зверинца. Каждый поворот конъюнктуры ставит германский капитализм перед теми задачами, которые он пытался разрешить посредством войны. Через правительство Гогенцоллерна немецкая буржуазия собиралась "организовать Европу". Через правительство Брюнинга-Курциуса она сделала попыткуи таможенной унии с Австрией. Какое страшное снижение задач, возможностей и перспектив! Но и от унии пришлось отказаться. Вся европейская система стоит на курьих ножках. Великая спасительная гегемония Франции может опрокинуться, если несколько миллионов австрийцев присоединятся к Германии.