Немецкий мальчик

— Я сказала, милый, я все сказала!

Артур по-прежнему держал ее за руку, перебирал и гладил пальцы.

— Понимаешь, я же знаю. Я все знаю. — Он поцеловал ее ладонь, и на миг Карен почудилось, что трещина срастается или начинает срастаться. — Но теперь это уже неважно.

— Милый мой, я сделаю тебя счастливым!

Артур снова поцеловал ее руку и отпустил.

— Пожалуй, нет. Но мы не будем друг друга мучить. Нам с тобой обоим эта свадьба на пользу, Liebling.У тебя — деньги и все, что захочешь. У меня — жена, отец будет доволен. — Он поднялся. — А теперь мне пора.

— Нет! — Карен тоже вскочила и, обезумев от паники, толкнула его к стене. — Никуда не пойдешь! — закричала она. — Ты любишь меня и останешься здесь! — Слова понеслись бешеным потоком. Внутри кипит гнев, он растопит ледяную броню Артура. Она снова станет для него первой и единственной, как в Лондоне. — Ты никуда не пойдешь! Я не позволю! Я увезу малыша в Англию! Я расскажу твоему отцу про Курта…

Артур размахнулся. Комната перевернулась, и Карен поняла, что лежит на полу и глотает собственную кровь.

Целую вечность — а может, пару секунд — Артур смотрел на Карен сверху вниз, а потом встал ей на руки и надавил так, будто впечатывал пальцы в деревянный пол. Артур тяжелый, боль была адская, и Карен завизжала как недорезанный поросенок. Потом Артур отошел.

Карен свернулась калачиком, прижав к груди пылающие ладони, и плакала от боли. Шагов она не слышала, а когда открыла глаза, увидела ботинки Артура. Нужно лежать тихо. Лучше не шевелиться.

Шелест его дыхания приблизился: Артур наклонился, почти нежно погладил Карен по голове, и ее волосы упали на лицо, испачкались в крови, что текла изо рта. Ботинки прошли к двери, потом шаги на лестнице, а вскоре загудела отъезжающая машина.

К утру щека посинела, в волосах засохла кровь, рассеченная губа распухла так, что стакан ко рту не поднесешь. На подушке темнели бурые пятна. Накануне Карен не разделась, но, как ни странно, спала крепко. Она добрела до ванной, набрала в таз воды и жадно глотнула. По воде поплыли кровавые сгустки.

Чуть позже в дверь постучалась Хеде:

— Я заходить, мадам?

— Я устала. Я еще посплю, Хеде.

— Отдыхать хорошо, мадам, — проговорила Хеде. Что-то в ее голосе подсказало Карен, что служанка все знает.

Проснувшись во второй раз, Карен вспомнила, что ей снился дом в Кэтфорде. Элизабет поскользнулась на садовой дорожке и порезала руки. Кровь текла по сестренкиному платью, запачкала носки и туфельки. Во сне Карен плакала, а когда открыла глаза, вспомнила: в тот день руки порезала она, а не Элизабет. «Моя храбрая Кей! — утешал ее папа. — Моя крошка с львиным сердцем!»

После папиной смерти Элизабет ела только из ложки Карен, спала только в постели Карен и тенью ходила за ней, словно боялась, что старшая сестра тоже исчезнет. Элизабет часами смотрела на папины ботинки, шляпу на крючке и пыльный стул, но почти улыбалась, когда Карен дурачилась и смешила ее. А мама забывала о горе, лишь когда Карен отвлекала ее дикими выходками.

Это было очень давно. Она им больше не нужна.

За окном светило солнце. Людоед и его волки наверняка затаились в лощине и щурятся на солнце, но кровь они точно почуяли, поэтому шторы Карен не раздвигала.

Мюнхен

Милая!

У меня совершенно замечательная новость — я знаю, тебе понравится. Ты станешь тетушкой!

Доктор все подтвердил, и мы с Артуром поженимся раньше, чем планировали. Мне нельзя толстеть, а то не влезу в платье, которое выбрала вместе с мамой Ландау, но если ребенок родится до свадьбы, скандала не будет. Видимо, немцы не такие чопорные ханжи, как англичане.

Папа Ландау дарит нам дом! Я его еще не видела, но он наверняка красивый. Доктор Хартог говорит, мне ни в коем случае нельзя волноваться, поэтому свадьбу планируем скромную. Не беспокойся, он за мной хорошо ухаживает.

Странно, что со мной случается столько всего удивительного, да? Я всегда думала, что моя жизнь выйдет скучной и я, вероятно, потихоньку свихнусь, но, похоже, все будет иначе.

Элизабет, тебе тоже нужно выйти замуж и родить ребенка. Это такое счастье! Все, о чем беспокоилась мама после папиной смерти, — деньги, ремонт крыши, покупка угля, умасливание лавочников и т. д. — обо всем заботится муж. Впервые в жизни, просыпаясь по утрам, я ни о чем не тревожусь и не грущу. Только вот по тебе соскучилась. Пожалуйста, приезжай со мной повидаться, если сможешь. Если позволишь, я попрошу Артура купить тебе билет. Пожалуйста, приезжай.

Карен.

Мать Тоби прислала письмо: мистера Шрёдера неожиданно вызвали в Нью-Йорк, а сама она еще месяц поживет со старшими детьми в Италии. Так что если Элизабет не хочет уезжать из Кента, то пусть снимет небольшой коттедж для себя и Тоби.

— Вы остаетесь у нас! — категорично заявила Вера.

— Места предостаточно, — добавила Рейчел.

По ричмондскому дому Шрёдеров Элизабет не скучала и с удовольствием осталась в Кенте. Мысли о Карен по-прежнему причиняли боль. Поначалу ее письма казались радостными, но чем чаще Элизабет их перечитывала, тем более странным и самодовольным представлялся их тон. «У тебя ничего нет, сестричка, — между строк говорила Карен. — У меня есть все, в том числе и Майкл». Зачем Элизабет ехать в Мюнхен? Чтобы Карен злорадствовала? Она отняла даже ненужное, желая доказать, что может. Когда-то Элизабет побежала бы по первому ее зову, но сейчас все изменилось.

17

Пони Тоби Шрёдера держали в солтвудской конюшне в шести милях от Хайта. Когда кузнец приводил его к бунгало, времени на катание почти не оставалось.

— Бедный мальчуган наденет свои бриджи и целыми днями ждет, а все впустую. Мы возьмем лошадку к себе! — сказала бабушка Лидия. — Вынесем гладильный каток на улицу, а в пристройке будет стоять конь.

— Это не конь, — поправил Тоби, — а помесь аппалузы и дартмурского пони.

— Он нам пол испортит! — возмутилась Вера. — Новенький линолеум копытами истопчет! Следы потом не сведешь.

— Пони не должен стоять на полу. Ему подстилка нужна, — объяснил Тоби.

— Конечно, малыш, мы устроим ему подстилку, — пообещала Лидия.

— У нас свободных подстилок нет, — напомнила ей Вера. — Пони не станет ходить на цыпочках и не попросится гулять, когда приспичит. А я не желаю гладить белье под дождем!

Элизабет чувствовала, что обстановка накаляется.

— Вы очень любезны, но развлечений и так предостаточно: через дорогу пляж, в парке ослики…

— Ослики плохо выучены, их даже вперед идти не заставишь! — пожаловался Тоби.

— Ничего себе! — воскликнула Вера. — Значит, родители платят деньги, а бедные детишки на ослах назад пятятся. Раньше такого не было!

— Я уже все сказала, — заявила Лидия.

— Да господи боже, пусть этот пони живет у Эдди, — предложила Рейчел. — Его ферма ближе, чем Солтвуд, и, если Тоби захочет покататься верхом, идти недалеко.

— Ну вот, малыш, мы договорились. — улыбнулась бабушка Лидия. — Твой конь будет рядом, Вера сможет гладить белье в пристройке, и все довольны, никто не обижен.

Солтвудский кузнец привел пони и двух верховых лошадей, молодых кобыл.

— Вам нужно сопровождать мальчика, а кому-то еще — вас, — сказал он Элизабет. — Лошади тоже принадлежат мистеру Шрёдеру, так что хоть одного забираете, хоть всех троих — мне без разницы.

Лошади и пони стояли на бетонной дорожке, нюхая ноготки и бурачок. У вороных кобыл были абсолютно белые «носочки» и блестящие копыта. Гнедой в яблоках пони смотрел из-под шоколадной челки. На фоне зеленоватого моря и дымчатого неба они казались темными фигурками, приклеенными к выгоревшей фотографии.