Необручница: На острове любви

— Говори, Ана! — выдохнули сбоку от моего правого уха, и губы прикусили на мгновение мочку. — Говори!

Голова моя ощутимо закружилась. В следующие минуты, начиная повторять движения и подаваться навстречу толчкам, я выдала свой годовой запас слов, в смысле, по количеству, потому что говорила одно и то же: «Сир Брис… Господин… Пожалуйста… Да!… Сир Брис!»

Уж не знаю, что воздействовало на господина — мои слова, голос или осознание первого раза со служанкой… Но его холодность растворилась. Его стоны, его порыкивания — он забылся в этих незатейливых движениях, забылся, с кем он… Когда его пальцы скользнули под меня, я вскрикнула громче обычного, потом снова и снова, повторяя имя моего господина.

Эти ощущения не были такими нежными, как с госпожой. Меня изнутри начало затапливать тёплыми волнами. Это была магия, поняла я позже. Стало жарко…

Темп нарастал. И мою песню вдруг разбил клин — моё имя:

— Ана-а-а! — выдохнул сир Брис и задрожал, выплёскивая в меня третью за сегодня порцию жемчужного сока. Очередная горячая волна стремительно разлилась в теле, согревая его полностью — от груди до пальцев ног.

Поцелуй в спину и, кажется, упавшая с мужского лба капля пота, — сир Брис отстранился, тяжело дыша, постоял рядом, упираясь рукой в стол.

— Благодарю, Ана. На сегодня достаточно… Завтра, то есть сегодня, не забудь сказать госпоже. Она должна тебя подготовить до конца… Поняла?

— Да, мой господин.

— О, многоликая! Называй меня сиром Брисом, не надо… так… Уходи, Ана, — он тяжело дышал, стоя где-то позади меня.

Рядом со мной на стол легли три золотые монеты. Я помедлила, желая унять головокружение, я уставилась на эти жёлтые кружочки. Это что, была плата за ночь? Как необручнице?

Всё впечатление от нежности было испорчено. И я поднялась, опустила платье, пошатываясь, добралась до диванчика, где лежали мои вещи. Сир Брис только что оскорбил меня. Накинула шлафор и застегнула пуговицы. Штанишки остались у меня в руке. Надевать их на мокрые ноги, по которым стекали капли, не было смысла. Искупаюсь — потом.

Сделала книксен, не поднимая головы, и молча вышла, раздираемая обидой. Успела заметить довольную насмешливую улыбку господина, и это резануло по сердцу. Какие же они, маги, всё-таки самоуверенные…

Это позже, днём, госпожа мне расскажет об обычае предлагать наёмницам деньги за первый раз. Если возьмёт, значит, господин недостаточно выказал ей уважения. А если оставит, значит, договор закрепляется на равных, между двумя партнёрами. Об этом я тоже должна была узнать до того, как идти к сиру Брису. Госпожа похвалила мою интуицию.

Уже завтра меня представят слугам как компаньонку сирры Амельдины, я перееду в отдельную комнату, где будет уборная с нужником и купальня с заряженными артефактами для согрева воды. А всё потому, что я обиделась и не взяла три золотых монеты, хотя такой суммы никогда мои руки не держали.

Но всё это будет потом. Пока же я чувствовала себя опьянённой магией господина. Искупавшись в прохладной купальне для слуг, я вернулась в свою полукомнату-полугардеробную и почти мгновенно уснула.

Уснула, чтобы проснуться ближе к утру от невыносимого жжения в месте, куда проникал в меня сир Брис. Магия растворилась во мне без остатка, и пришла боль.

Приученная появляться у сирры Амели опрятной, я помылась, хотя делала это часа четыре назад, в купальне немного похныкала (трещины запеклись корочкой, но легче от этого не стало) и замолчала, пересиливая себя, так как пришли другие служанки. У меня что-то спросили про госпожу, я пожала плечами и сбежала. Когда все узнают, что случилось, то будут пялиться на меня… Смогу ли я с этим протянуть целый год?

Принесла завтрак госпоже в комнату и застала картину продолжающегося горя. На кушетку были свалены в кучу платья, а их хозяйка спала. Я присела на кровать рядом, морщась от жжения, взяла спящую за руку и поцеловала в тыльную сторону, будя:

— Госпожа, просыпайтесь, вам нужно позавтракать!

В ответ промычали и забрали руку. Если бы она хотя бы намекнула, что мне надо сделать! Я вздохнула, поднялась. Положила платок, который был мне дан в первый день, в условленное место, на стол, предварительно наведя на нём порядок, чтобы мой знак заметили сразу. Собрала, сколько могла унести за раз, платья и убрала их обратно в гардероб. Никуда госпожа ни завтра, ни послезавтра не уедет!

За три ходки одежда была возвращена на место, я приготовила госпоже свежее платье на сегодня, шумно прибралась в комнате. Затем раскрыла шторы на окне и распахнула створки, запуская свежий морской бриз в комнату. Недовольный стон со стороны кровати насмешил. Повторила попытку разбудить, но результат был тот же.

— Госпожа, я положила платок на стол, как вы просили.

Услышала ли она меня? Кажется, нет. Вздыхая, я вышла, закрыв окно, но не задёргивая занавески. Жжение стало нестерпимым, и вид на море кое-что мне подсказал. Я вспомнила, как раньше солёная вода быстро заживляла порезы на руке от рыбьих плавников. Это воспоминание вселило в меня надежду, ведь ни к кому я не смогла бы обратиться с просьбой дать что-нибудь ранозаживляющее — посыпались бы вопросы. Я отправилась к себе в комнату за накидкой и каким-нибудь сосудом, который можно было бы пронести под полой незамеченным.

Будучи уже собранной, столкнулась в дверях с госпожой. Она, взлохмаченная и с опухшим лицом, бросилась мне в ноги и захватила руки в свои. Бутылочка упала рядом.

— Благодарю, моя хорошая, благодарю! — исступлённо шептала она, а я пыталась её поднять. И, пока не поцеловала в губы, напоминая о вчерашней нежности, госпожа не пришла в себя.

Она вдруг обратила внимания и на бутылочку в том числе. Я коротко ответила, что хочу сходить к морю и набрать солёной воды.

— Зачем?

Я промолчала, переминаясь с ноги на ногу, чтобы уменьшить боль. И это было замечено. Меня опять спросили, уже требовательно, что случилось. Я призналась, замирая в душе от страха, что уже была с сиром Брисом. Госпожа онемела ненадолго, переваривая мою короткую фразу:

— Уже была? — переспросила озадачено.

— Вам нужно привести себя в порядок, госпожа, — напомнила я, выразительно глядя на её небрежную причёску.

Сирра Амели вдруг потянулась ко мне, понюхала мою шею, опустилась на колени и сделала то же самое с животом — поднялась, на сей раз в её глазах удивление перемешалось с радостью:

— В самом деле, Ана! — и она бросилась мне на шею, затягивая благодарность. Отстранилась. — Но я ведь тебя не подготовила! Он… взял тебя сзади?

Я кивнула, морщась.

— Бедная моя девочка! Он сделал тебе больно! — не обращая внимания на мои неопределённые покачивания головой, госпожа потащила меня в свою комнату.

Там я, уже не боясь свидетелей, попробовала потушить жалость к себе, сказав, что сир Брис был нежен со мной, просто… первый раз… И попросила разрешения сходить к морю за водой