Необручница: На острове любви

Как ни в чём не бывало и не напоминая об услышанном «диалоге», герцог медленно приближался, переключившись на незастёгнутые рукава рубашки, протянул мне одну руку:

— Поможешь? К сожалению, Брис занят и вряд ли скоро сюда вернётся. Сегодня он подменяет меня, а я сам только что из шахты и могу тебе показать, если хочешь.

Конечно, я хотела. Но идти туда с сиром Райаном как-то было слишком подозрительно.

— Управимся за полчаса, а потом я провожу тебя к Брису. Идёт? — блеск его глаз и собравшиеся морщинки вокруг них мне не понравились. Но пока, кажется, меня не собирались трогать. Вот на застёгнутую пуговицу герцог сказал спасибо и вернулся к шкафу, из которого достал сюртук.

Поколебавшись немного, я кивнула, уточнив про полчаса — не больше.

— Конечно, как пожелаешь, летучая рыбка.

В движениях сира Райана вдруг почувствовалась некая ленца и расслабленность, значение которых я пока не могла объяснить, ибо это был незнакомый мне признак в поведении герцога. Он попросил меня подождать его пять минут — только ключ от замкА возьмёт. И не успела я смыться, следуя совету вопящего внутреннего голоса, как герцог застал меня в коридоре с неуловимым выражением на лице, «забыв» упрекнуть, что я обещала его ждать в кабинете, а вместо этого пошла на выход. В руках он держал два плаща и два странных головных убора:

— Это чтобы накрыться. Я помылся и не хочу снова испачкаться, вдруг обвал…

Мне на голову нахлобучили кожаный головной убор, конусообразный, с пришитым широким лежачим воротником, и мой вид почти вызвал смех у сира Райана:

— Зеркала здесь нет, но, поверь, выглядишь привлекательно… для рубеина.

— Я вам обязательно отомщу, — стянула головной убор, на время, пока не зашли внутрь горы.

У арки, ведущей в шахты, сир Райан остановился, открыл замок, скрепляющий две створки ажурных ворот, повесил его на завитушку, распахнул деревянные двери и приглашающим жестом протянул руку, приглашая зайти:

— Прошу, госпожа Ана!

Ох, как же он подозрительно выглядел тогда! Но я, хоть и чувствовала подвох, вложила свою руку в протянутую и шагнула в начинающийся полумрак. Сир Райан снял со стены небольшой светильник, вложил в него артефакт, зажигая свет, и повёл вглубь Аднода.

Почему я пошла с ним, а мои попытки избежать ситуации, в которой мы оказывались наедине, оказались такими неловкими? Сир Райан действовал на меня, как свет на манчона, зверька, живущего в северных пещерах Люмерии. Ради ценного меха охотники забирались вглубь горы, в темноте, на ощупь, чтобы не вспугнуть её жильцов, а потом внезапно зажигали факелы, отрезая светом путь к выходу. Манчоны цепенели от неожиданности, так их и хватали.

Сир Райан на всём протяжении нашего знакомства до настоящего дня то угрожал мне, то просто пугал, то пытался соблазнить — делал всё, что вызывало манчоновскую реакцию столбняка. Хотя, подспудно я чувствовала в себе где-то глубоко затаившийся вопрос: а настолько ли мне противны его прикосновения? После пятничного сравнения его, сира Бриса и других магов, работающих на руднике, с облегчением (относительным!) я призналась себе: не все маги вызывали желание как минимум обнять их. Вернее, никто из прочих. Во всяком случае, пока.

Сир Брис — про себя я ему дала прозвище сир Бриз — вызывал нежность, ощущение спокойствия, безмятежности. Рядом с ним отступали страхи, и хотелось прилипнуть маленькой рыбкой к его телу уверенного в себе кита, чтобы преодолеть большое расстояние — год на Адноде.

А тот самый послегрозовой аромат, который нёс герцог, наоборот, превращал его в сира Шторма. Нечто безотчётное, что заставляет закрывать ставни на окнах, бояться и, тем не менее, уютно замирать от звуков ливня, бьющегося в окно. Кроме того, именно сейчас в покорность вносило свою лепту чувство неловкости: меня застали в щекотливой ситуации и до сих пор не вспоминали, как будто герцог привык переносить подобные насмешки над собой.

Сейчас он шёл, вытянув правую руку с фонарём перед собой, а в левой была зажата моя, порядком вспотевшая. Если бы сейчас он меня отпустил и предложил возвращаться в одиночестве, я бы, наверное, заблудилась, потому что всю дорогу, неуклонно спускающуюся вниз, думала только о прикосновении наших ладоней и шляпе, которая постоянно сползала на глаза из-за большого размера.

— Почти пришли, — сир Райан свернул налево, и теперь мы пошли медленнее. Под ногами земля была совершенно неутоптана, и туфли то проваливались в рыхлый состав, то натыкались на камни. — Здесь вчера был обвал, расчистили, как могли. Как бы то ни было, в понедельник всё равно засыпят, так что ты первая и последняя девушка, которая здесь побывает.

«И часто сюда водят девушек?» — мысленно спросила, а вслух решила не провоцировать. Молчание было моим залогом спокойного выхода наружу, почему-то в это верилось.

Проход заканчивался относительно большой пещерой, размером с кабинет у Эдрихамов. Мою взмокшую руку наконец-то отпустили, и я с облегчением вытерла её. Фонарь поднялся выше, так что теперь можно было рассмотреть и балки, защищающие потолок от обвала, и неровности стен пещеры с хорошо заметными углублениями в разных местах.

— Смотри, видишь, цвет этой стены отличается от других? — сир Райан приложил руку к стене, на мой взгляд, абсолютно похожей на остальные. — На глубине пяти метров кусок породы, вероятнее всего, это железо. От влаги оно окисляется, поэтому земля здесь рыжеватая, как твои волосы.

Скорее всего, на моём лице не выразилось ни восторга, ни понимания, и сир Райан потянул меня за руку, приложил её ладонью к рыхлой поверхности, а сверху накрыл своею. Это было странное ощущение, похожее на то, когда я призывала магию госпожи, чтобы открыть дверь. Но на этот раз меня словно тянуло дальше, вглубь. Я чувствовала, как пробираюсь через толщу и вдруг натыкаюсь на твёрдое, бугристое — и на моём языке появился отчётливый привкус металла.

— Чувствуешь? — прошептал мне на ухо герцог, и я опомнилась. Когда он успел прислониться, фактически прижимая меня к земляной поверхности? Я повела плечом, стряхивая наклонённую голову.

Он вздохнул, отстраняясь:

— Пойдём, покажу самое интересное… — меня привели к противоположной стене и точно так же приложили руку, накрывая своей. — Метров десять, так близко… сердце Аднода — рубеиновая жила… Что ты чувствуешь, Ана?

Моё сознание снова протолкнулось через толщу и внезапно узнало красный цвет из сна, сочащуюся вену, идущую вглубь острова, к огромному живому сердцу… От ударившего в обоняние невидимого терпкого аромата непроизвольно сжались бёдра.

— Она живая? — с недоумением прошептала я последний разумный вопрос на ближайшие десять или больше минут. Показалось, что рубеин откликнулся на моё мысленное вторжение.

— Как и любая страсть — да, — ответ пришёлся куда-то в область шеи. Сир Райан скинул с меня шляпу, потянул вниз защитный плащ и мой личный. — Что…ты… чувствуешь… Ана?

Что я чувствовала? С трудом сдерживала рвущийся наружу стон. Сила, хлынувшая в меня от рубеиновой жилы, знакомо закручивала узел желаний, чтобы потом взорвать его на миллионы частиц удовольствия. Сзади ко мне отчётливо, даже сквозь слои платья и штанов сира Райана, прижималось то, что я вдруг возжелала, потёрлась бёдрами об него, и герцог застонал. Меня развернули и обхватили двумя руками так, что я машинально запрокинула голову, а в следующее мгновения мой рот накрыли губы, жадные, смелые.