Неправильный разведчик Забабашкин

Представленная под таким углом информация переворачивала всё с ног на голову.

Ставровский понял, что дело всё более и более усложняется.

— Ничего не понимаю, — вздохнул он. — Что за игру затеял Абвер? Не слишком ли всё это сложно? Ведь всё это нужно подстроить по времени. Да так, чтобы всё сошлось!

— Возможно, вы правы. Возможно всё это совпадения, а не целенаправленные действия, — пожал плечами Греков.

— Да в том-то и беда, что не бывает таких совпадений! Тут видна рука адмирала. Хитрый лис наверняка лично руководит этой операцией. Всё перемешалось и сплелось в клубок, где понять ничего не возможно. На это вероятно и был расчёт — запутать нас. Однако кое-что им всё же не удалось спрятать. И это осталось на поверхности. Во всех этих событиях присутствует вездесущий Забабашкин. Вот за эту ниточку и надо тянуть, чтобы докопаться до истины. И начать нужно прямо сейчас, с беседы с Воронцовым. Он сейчас где?

— В нашем госпитале, под наблюдением врачей и под охраной, — пояснил заместитель.

— Вот и хорошо. Давай-ка мы, Олег Сергеевич, перед докладом наверх, к нему сейчас и съездим, — закрывая на ключ ящики стола, произнёс старший майор госбезопасности и добавил: — Надо бы, как можно подробней, из первых уст разузнать о Забабашкине. Разузнать и попытаться найти ответ на вопрос: если допустить, что снайпер «Забабаха» глубоко законспирированный агент Канариса, и убил по его приказу Генриха Гиммлера то, что от него можно ожидать дальше? Каков будет его следующий шаг?

Глава 13 Прибытие

Алексей

Рядом с КПП, что располагался при входе в порт, было довольно многолюдно. Оно и понятно, Киль — портовый город, где жизнь местных жителей тесно связана именно с судоходством.

Стоящие на дверях дежурные — вооружённые моряки под предводительством офицера — проверяли документы у всех, кто входил и выходил из порта через этот контрольно-пропускной пункт.

Подождал, пока проверят документы у двух рабочих, что подошли ранее, и, когда те прошли за ограждение, протянул свою soldbuch (солдатскую книжку моряка) и предписание.

Немолодой унтер-офицер внимательно проверил бумаги, покосился на подошедшего и вставшего за мной в очередь матроса, перевёл взгляд на меня и, вернув документы, произнёс:

— Иди направо. За десятым причалом будет пирс. Там катера. Оттуда ваших каждый час на корабль возят. Да «сольдбух» далеко не убирай, там у тебя его ещё раз для проверки спросят. Проходи!

Следуя полученным инструкциям и с аппетитом посматривая на стоящий у причала напротив миноносец, направился к катеру, который, как оказывается, очень ждал именно «таких, как я», разумеется, в кавычках.

Прошёл мимо вышеупомянутого миноносца, стоящего чуть далее пришвартованного буксира, и увидел тот самый пирс. Он метров на тридцать уходил в море и по двум его сторонам были пришвартованы небольшие посудины.

— Вот ещё один! — негромко произнёс один из двух офицеров, что стояли рядом с катером, и обратился ко мне: — К нам?

— Да, господин обер-маат.

Я протянул солдатскую книжку и предписание.

Патрульный посветил фонарём.

— Ганс Дэльфиг? — уточнил проверяющий.

— Яволь, господин обер-маат, — ответил я, вытянувшись ещё сильнее.

— Значит, с «Лютцева». Проходи. Располагайся. Отправляемся через десять минут.

Нужно сказать, я очень рисковал, когда младший офицер озвучивал моё ФИО и название корабля, с которого я якобы был прикомандирован. Это имя могли услышать те, кто уже был на борту, и, увидев подмену, объявить меня самозванцем. Но время суток и окружающая обстановка в данный момент были всецело на моей стороне. Сейчас был вечер, и лицо моё никто толком рассмотреть не мог. А из-за отдалённости проверяющих документы от тех, кто уже находился на катере, шума моря и вообще общего шума порта, никто ничего внятно расслышать попросту не мог. Все эти факты сыграли мне на руку, и никто ничего не заподозрил — повезло.

Забрав документы и убрав их во внутренний карман, вступил на борт. После чего, закашлявшись, буркнул, мол, «здравствуйте», присел на свободное место и, подняв воротник, закрыл глаза, показывая всем, что я сплю, и мне не до разговоров.

Впрочем, всем остальным, судя по всему, тоже было не до общения. Кроме двух разговаривающих между собой моряков, больше никто не проронил ни слова. И вообще, почти сразу я почувствовал, что в катере витает напряжённая и какая-то гнетущая атмосфера. Вероятно, многие из пополнения вспоминали, что чуть ранее произошло с первой командой тяжёлого крейсера. И, возможно, сейчас молились, где-то в глубине своих грешных душ надеясь, что их судьбы будут другими. О чём именно они думали, я, разумеется, не знал. Но, если бы я, окончательно сойдя с ума, ни с того ни с сего, решился бы раскрыть свои карты, то все бы они узнали, что в действительности всё будет не так, как с предыдущими членами экипажа карманного линкора, потому что никто на построении отстреливать их не будет. Им была уготована другая судьба, которая, словно бы Немезида, должна будет их настигнуть в самое ближайшее время.

За те десять минут, что стоял катер, к нам пришёл ещё только один матрос. Он говорил очень громко, и мне удалось услышать, что его перевели с линкора «Шарнхост», а до этого он служил на крейсере «Адмирал граф Шпее».

Я помнил, что этот военный корабль был из той же серии, что «Адмирал Шеер» и «Лютцев». Все они были проекта «Дойчланд», и до конца войны подобных тяжёлых крейсеров немцами было построено всего три.

Прибытие данного моряка меня немного удивило.

И тут всё дело в том, что к этому времени — середине сентября 1941 года — сам корабль уже давно пребывал на дне в нейтральных водах в нескольких километрах от Монтевидео, Уругвай. Где был затоплен командой семнадцатого декабря 1939 года.

С момента начала Второй мировой войны корабль со своим экипажем занимался тем, чем и были славны фашисты — нападал на гражданские корабли в Атлантике. По их мнению, это называлась перерезанием коммуникаций, а по факту было самым настоящим пиратством. За весь, так называемый, боевой путь данные преступники уничтожили немало грузов и убили немало людей. Когда же они встретились с военными кораблями и самолётами, что могли дать им отпор, то, разумеется, в бой вступать не захотели, а обделавшись, вначале трусливо спрятались в нейтральный порт, а потом, по-быстрому затопив своё корыто, были интернированы в Аргентине. Отважный, (разумеется — в кавычках), командир корабля Ганс Лангсдорф, как и свойственно многим шизофреникам-маньякам, трусам и убийцам, двадцатого декабря пустил себе тупую пулю в не менее тупую башку. Сложно сказать, чего, а точнее кого он боялся. Возможно, союзников, которые его могли судить за бесчисленные преступления. А возможно Гитлера, который бы именно его обвинил в потере боеспособного корабля. Этого нам знать не суждено. Зато точно мы знаем одно — гнусному убийце земля всегда стекловатой.

Сейчас же я воочию видел, что как минимум один из интернированных матросов был уже в рядах Кригсмарине.

«По ходу дела Аргентина с Германией междусобойчик и „договорняк“ уже мутят давно. Иначе невозможно понять, как так вышло, что тот, кто должен до конца войны быть вне этой войны, собирается стать матросом военного корабля, который идёт в поход?!»

Эти мысли немного напрягли. Но лишь немного. Потому что достаточно было вспомнить, в какую именно страну сбежало большинство немецких преступников после поражение в войне, и всё сразу же становилось на свои места. Да-да, именно в Аргентину направится немалая часть тех, кто сумеет избежать справедливого возмездия. И, что удивительно, та их без проблем примет и даже выдавать будет отказываться.

Но это будет потом. А сейчас, после посадки последнего матроса, офицеры поднялись на борт и двигатели катера заработали.

Обер-маат крикнул оставшемуся на пирсе матросу, что мы отходим, и наш катер, отшвартовавшись, направился к стоящему на рейде карманному линкору.

«Н-да, занесло ж меня, от родных краёв в неведомую даль», — думал я, в очередной раз удивляясь превратностям судьбы.

Месяц назад я лежал в больнице в 2024 году. Пять дней назад — громил немцев под Новском. А уже сегодня, под личиной немецкого матроса, собираюсь хлопнуть огромный корабль.