Непрощенная

Мне больше не хочется его сдерживать, отталкивать. Отрываясь от губ, смотрю в потемневшие глаза. Взгляд обещает муки ада. Никакой нежности или прикосновений, дрожащий от голода. Желание граничит с ненавистью, потому что он теряет контроль. И я это чувствую, как в те разы, когда волос моих касался, грудь сжимал и сотрясался от наслаждения, придавив меня к стене. Сжимает сильно под ребрами, поднимая вверх, заставляя обвить себя ногами и несет к постели, чтобы опрокинуть навзничь и накинуться снова.

Каждое прикосновение до синяков, болезненно сладкое, и мне нужно именно это. Осознать, что он со мной, что это не сон из прошлого, не иллюзия, а настоящее. Он живой, вернулся ко мне, за мной. Мой Хищник. Израненный после боя, он пришел ко мне. И я хочу ощущать его так сильно, как только возможно. Реальность происходящего в боли. Нет ничего реальней ее. Придумать можно что угодно, а вот боль придумать невозможно. Она и держит на самом остром крюке. Она вызывает зависимость получать от него боль, как доказательство, что мы с ним реальны. Любую боль. Физическую, моральную. С ним я живая, настоящая, голая до костей, беззащитная. Он словно сдирал с меня все покровы, все маски, всё, что навязано богобоязненной велиарии многолетним воспитанием, то, что навязано ниаде в Храме. Все забыто и послано к Саанану.

Сжимает мои соски, а я слышу свои гортанные стоны, трусь промежностью о его член, и в голове пульсирует "Сорвись...возьми меня, пожалуйста, залюби свою маалан, чтоб чувствовала тебя везде… я так долго ждала тебя".

А он то набрасывается, то сдерживает себя и скользит горячими пальцами по подрагивающему животу, между ног по мокрой плоти, заставляя взвиться от прикосновения, и резко внутрь под хриплую музыку вкрадчивых обещаний персонального ада. Сжаться в предвкушении, ощущая внутри его палец и громко застонать, закатывая в изнеможении глаза, когда резко сделал несколько толчков.

– Сожрать тебя хочу, маалан, не только сжечь, а сожрать. Вкус твой на губах чувствовать.

Врывается в мое тело сильно, быстро. Не дразнит уже, а берет.

– Хочу, - насаживаясь на его пальцы и потираясь болезненными сосками о его ладони, - сожги...хочу плакать для тебя и гореть...пожалуйста.

– Так плачь, маалан. Громко плачь.

И он не останавливается. Хочет насытиться первыми судорогами, а я чувствую, как сжимается все в низу живота, как тесно обхватываю его пальцы изнутри первыми спазмами, пока с криком не срываюсь в бездну, откинув голову назад, стиснув его запястье, сильно сокращаясь. Слишком быстро и яростно. От голода и изнеможения. От отчаянного страха за него и от бессилия собственного, от нежелания больше сопротивляться. Все ещё вздрагивая, чувствую. Как переворачивает на живот. Это предвкушение, пока наклоняет вниз, подтягивая за бедра к себе, тяжелое дыхание и ожидание первого толчка после мягкого прикосновения языка к безумно чувствительной плоти. Резко. На всю длину. И от его крика свело низ живота ещё одной судорогой возбуждения. Без паузы, набирая бешеные темп. Глубоко и сильно. Так сильно, что из глаз брызгают слезы. Слишком большой для меня, слишком. Он готовил всегда, давал привыкнуть, а сейчас безжалостно и глубоко, раздирая на части, толкаясь в судорожно сжимающиеся стенки лона.

"О, Иллин...пожалуйста"…вслух или про себя, ломая ногти и задыхаясь... а по венам струится наслаждение раболепное, противоречивое, и новый экстаз полосует тело, заставляя взвиваться в его руках, стонать, изгибаясь за ним, за безжалостным рывком за волосы к себе. Сильными судорогами. Сжимая его член, и он врывается сильнее, жестко, в одном ритме. Я кончаю и плачу от невыносимого наслаждения. Теряя счет времени...теряя счет дикому удовольствию, обезумев от криков. Завывая, хрипя и умоляя...нет, не останавливаться ...умоляя брать и рвать на части.

И сорваться ещё раз... как от ударов хлыста. Я не знаю, чувствует ли он это... сколько раз сейчас подряд меня разодрало от наслаждения грязно принадлежать ему. Своему врагу. Проклятому валлассару, который отобрал у меня все и в то же время отдал так много, как никто и никогда за всю мою жизнь. Быть замученной им до полусмерти, со спутанными волосами и содрогающейся от очередных диких судорог. Кричать его имя и обхватывать пересохшими губами пальцы, принимая его глубже, расслабляясь и снова сжимаясь.

Я чувствую его дикость кожей, когда ничего не осталось от человека. Мне иногда кажется, что он им не был никогда, потому что слишком силен, вынослив, запредельно вынослив. Исполосован мечом, испачкан кровью врагов, потом и копотью, и берет меня с таким яростным отчаянием. Чувствую, как содрогается, прижимая меня спиной к своей взмокшей от пота груди, и кричит от наслаждения, клеймя изнутри, растекаясь горячим семенем. Шепчет что-то на своем языке, жадно целует затылок, шею. Сбивчиво, надорванно, давая ощутить всю мощь его голода по мне.

Откинулся назад, на шелковое покрывало и раскиданные в хаосе страсти подушки, утягивая за собой, не выпуская из сильных рук, а я затылком чувствую, как его ребра ходуном ходят и сердце мне в темя колотится набатом. Ладонью под грудью держит, прижимая к себе, шумно дыша, а мне разрыдаться хочется и в то же время смеяться от счастья. Я кончиками пальцев веду по его запястью, по венам вверх к бицепсам, вызывая мурашки, а он вдруг и дышать перестал. Рука на моем теле дрогнула.

– Не нравится? – тихо спросила я и сама замерла.

– Я сейчас сдохну, девочка-смерть. Ты прикасаешься ко мне. Сама. После. Это впервые.

Я резко развернулась на нем и склонилась к его лицу, а он глаза закрыл, чтобы не смотреть на меня.

– Моар, Рейн, - поцелуями по скулам, а он вздрагивает от каждого касания, как от удара, и мне кажется, у меня сердце сжимается от понимания…от осознания, насколько любит. Медленно целую его шею, вдыхая запах пота и едва уловимый аромат, тот самый звериный, необузданный. Тот, что всегда будоражил сознание. Убрала пряди его длинных волос и вдруг замерла, глядя на витиеватый шрам, словно от клыков чудовищного монстра. Я ещё не понимала, почему сердце начало биться сначала тише, а потом быстрее, трогала пальцем затянувшуюся рану. Довольно свежую. И мне казалось, я ее уже видела.

Перед глазами возникла огромная морда гайлара, и я словно наяву почувствовала под пальцами жесткую шерсть, которую раздвигала, чтобы осмотреть его раны от клыков других волков-людоедов. Я приподнялась и опустила взгляд на левую ногу Рейна и в этот момент невольно всхлипнула, вздрогнув всем телом. Чуть выше колена такой же рваный шрам. В ту же секунду ощутила, как руки Рейна сжали мою спину, не давая пошевелиться. Вскинула голову и посмотрела ему в глаза, хватая воздух приоткрытым ртом и чувствуя, как все тело начинает мелко подрагивать. Долгим взглядом смотрит в глаза, а на меня волнами накатывает жуткое осознание. Мое сердце гулко бьётся в висках, причиняя боль.

– Ты...? – голос сорвался, а он взгляд держит и не отпускает, и я чувствую, что это намеренно, осознаю звериный гипноз, который и раньше заставлял покорно замирать в его руках.

– Верно, - спокойно ответил, а на дне зрачков сверкнуло фосфором, полоснув меня по нервам. Хотела отпрянуть, но он сжал сильнее.

Наверное, я не просто боялась, мною овладела дикая паника…Я вдруг начала все видеть совсем иначе. Каждое слово, движение, поступок. Они окрасились в иной смысл. Я снова попыталась вырваться, но он удержал и скривился от боли. Я снова начала его жечь.