Нервный срыв

– Просто чувствую.

Мы спускаемся вниз и снова заходим в кухню.

– Может, выпьем чаю? – предлагает констебль, усаживаясь за стол.

Я иду к чайнику, но вдруг замираю на месте.

– Моя кружка! – восклицаю я, поворачиваясь к констеблю. – Я ее оставила на столешнице, когда уходила, а теперь ее нет. Вот откуда я знаю, что здесь кто-то был! Кружка исчезла!

– Может, она в посудомойке?

Заглядываю в посудомойку и вижу там свою кружку.

– Я знала, знала, что не сошла с ума! – торжествующе заявляю я и в ответ на ее недоуменный взгляд прибавляю: – Я ее туда не ставила! Оставила на столешнице.

Дверь открывается, и входит Мэттью.

– Все в порядке? – спрашивает он, глядя на меня с беспокойством.

Пока он говорит с констеблем, я пытаюсь сообразить, не могла ли ошибиться насчет кружки. Но я точно знаю, что ошибки не было. И снова обращаюсь к констеблю, которая как раз сообщила Мэттью, что не нашла ни следов взлома, ни признаков чьего-то присутствия.

– Здесь точно кто-то был, – настаиваю я. – Моя кружка не могла сама оказаться в посудомойке!

– О чем ты? – спрашивает Мэттью.

– Перед уходом я оставила ее на столешнице, а когда вернулась, она была в посудомойке, – объясняю я.

– Наверно, просто забыла, что поставила ее туда, вот и все, – отвечает он, спокойно глядя на меня, и поворачивается к констеблю: – У жены иногда бывают проблемы с памятью. Она может забыть что-нибудь, перепутать.

– Понятно, – отзывается та, бросив на меня сочувственный взгляд.

– Моя память тут ни при чем! – раздражаюсь я. – Я не идиотка. Я прекрасно знаю, что я делала, а чего не делала!

– Ну, не всегда, – мягко возражает Мэттью.

Я открываю рот, чтобы возразить, и тут же закрываю его. При желании Мэттью может привести кучу примеров, когда я была не в состоянии вспомнить свои действия. В наступившей тишине я понимаю, что могу доказывать свою правоту до посинения: они все равно не поверят, что я оставила кружку на столешнице.

– Простите, что зря вас побеспокоили, – сухо говорю я.

– Ничего страшного. Береженого бог бережет, – добродушно отвечает констебль.

– Я, наверное, пойду полежу.

– Правильно! – одобряюще улыбается Мэттью. – Я к тебе поднимусь через минуту.

Констебль Лоусон уезжает, но Мэттью все не идет ко мне. Устав ждать, я спускаюсь вниз и нахожу его в саду с бокалом вина, которое он пьет с совершенно безмятежным видом. Глазам не верю!

– Я рада, что тебя совершенно не беспокоит тот факт, что у нас дома кто-то побывал! – восклицаю я.

– Да ладно тебе, Кэсс! Если они всего лишь чашку в посудомойку поставили, то это явно не повод для беспокойства, согласна?

Не могу понять, шутит он или нет. Мэттью никогда так раньше не разговаривал. Внутренний голос просит не перегибать палку, но мне уже трудно сдержать порыв гнева.

– Я правильно понимаю, что ты поверишь мне только тогда, когда найдешь мой труп с перерезанным горлом?

Мэттью ставит бокал на стол.

– Так вот о чем ты думаешь? Что кто-то собирается пробраться в дом и убить тебя?

Что-то щелкает у меня внутри, и я кричу:

– Какая разница, что я думаю? Все равно на мои слова всем плевать!

– То есть ты всех нас обвиняешь? Твои страхи абсолютно необоснованны, Кэсс.

– Он говорил со мной!

– Кто?

– Убийца.

– Кэсс! – стонет он.

– Да, говорил! И он был в доме. Пойми, Мэттью, все уже не так, как прежде!

Мэттью сокрушенно качает головой:

– Кэсс, ты больна. У тебя ранняя деменция и паранойя. Просто смирись с этим.

Жестокие слова повергают меня в шок. Не зная, что сказать, я разворачиваюсь и ухожу в дом. Задерживаюсь на кухне, чтобы выпить свои две таблетки, и жду, что Мэттью сейчас меня догонит. Он не идет, и тогда я поднимаюсь наверх и, стянув одежду, забираюсь в постель.

22 сентября, вторник

Когда я открываю глаза, за окном уже утро. Тут же вспоминаю события вчерашнего вечера. Поворачиваю голову к Мэттью, гадая, пытался ли он разбудить меня и извиниться за резкость, когда пришел спать, но его уже нет. Смотрю на часы: половина девятого. Поднос с завтраком на месте – значит, Мэттью ушел на работу.

Сажусь в постели в надежде увидеть записку, прислоненную к стакану с соком. Но на подносе, кроме сока, лишь пиала с хлопьями, молочник и две таблетки. Желудок сжимается в тревожном предчувствии. Пусть он тысячу раз повторял, что не оставит меня, что мы всегда будем вместе, однако его новая жесткая манера говорить со мной совершенно выбила меня из колеи. Я могу понять – ему, наверное, не по себе оттого, что его жена постоянно твердит о преследующем ее убийце. Но почему же он не попытался выяснить, чем вызваны мои страхи, прежде чем отмахиваться от меня? Если подумать, он ведь ни разу не попросил меня объяснить, почему я думаю, что за мной охотится убийца. Если бы он это сделал, я бы, может, и призналась, что видела машину Джейн в ту ночь.

Я вдруг чувствую себя невероятно одинокой, и из глаз начинают литься слезы. Мне отчаянно хочется заглушить эту боль, и я тянусь за таблетками и за соком – но никак не могу перестать плакать, даже когда меня начинает клонить в сон. Все, что я ощущаю, – это жуткая безысходность и страх перед будущим. Если у меня и правда ранняя деменция и Мэттью уйдет, то я проведу долгие годы в хосписе, где разве что пара друзей будет навещать меня из чувства долга (которое испарится, когда я перестану их узнавать). Я уже не плачу, а взахлеб рыдаю над своей судьбой; очнувшись через какое-то время от жуткого завывания, я чувствую, что голова у меня разрывается – будто душевная боль трансформировалась в физическую. Пытаюсь открыть глаза, но не могу. Все тело горит. Подношу руку к голове – она мокрая от пота.

Я понимаю, что случилось что-то ужасное. Пытаюсь встать с постели, но ноги подкашиваются, и я валюсь на пол. Я ощущаю, что меня снова клонит в сон, однако интуитивно понимаю: поддаваться нельзя. Изо всех сил пытаюсь пошевелиться. Бесполезно. Единственное, что приходит в мою затуманенную голову, – у меня что-то вроде инсульта. Инстинкт самосохранения подсказывает: нужно немедленно вызвать помощь. С трудом поднимаюсь на четвереньки, доползаю до лестницы и практически скатываюсь вниз по ступенькам в холл. Едва не потеряв сознание от боли и прилагая нечеловеческие усилия, подтягиваюсь к столику с телефоном. Мне хочется набрать номер Мэттью, но я знаю, что сначала нужно позвонить в службу спасения. Набираю 999, и, когда отвечает женщина, говорю, что мне нужна помощь. Губы почти не слушаются, и я боюсь, что она не сможет понять меня. Женщина спрашивает мое имя, и я отвечаю, что меня зовут Кэсс. Затем она спрашивает, откуда я звоню; я хочу назвать адрес и чувствую, что у меня вот-вот получится, но трубка вываливается у меня из рук и падает на пол.

* * *

– Кэсс? Кэсс, вы меня слышите?

Голос такой тихий, что его почти не слышно. Однако он раздается снова и снова, и в конце концов я открываю глаза.

– Есть! – говорит кто-то. – Она приходит в себя.

– Кэсс, меня зовут Пэт. Я хочу, чтобы вы оставались со мной, хорошо? – Где-то надо мной появляется лицо. – Через минуту уже будем в больнице. Скажите, вы это приняли? – У нее в руках упаковка таблеток, которые мне выписал доктор Дикин, и я, узнав их, пытаюсь кивнуть.