Неспелый колос
Шрифт:
– Послушай, Вэнк, когда я в первый раз встретил…
– Нет-нет, – торопливо прервала его она. – Только не это. Я не спрашиваю тебя как. Я знаю. Там, на песчаной дороге, по которой ездят за водорослями. Думаешь, я забыла?
– Но тогда, – возразил Флип, – не произошло ничего, что стоило бы запоминать или забывать, так как…
– Довольно об этом. Хватит! Неужели ты думаешь, что я привела тебя сюда для того, чтобы ты мне рассказывал о ней?
Страстная простота её тона лишала его будущую сокрушённую исповедь искренности и естественности.
– Ты собираешься поведать мне историю вашей любви, не
Флип нахмурился. Он был шокирован. Глубинная женская жестокость, всплывшая наружу у охваченной ревностью Вэнк, показалась ему оскорбительной. Выбирая это убежище, он приготовился к жалобам, слезам о поруганном доверии, к собственным долгим признаниям. Но он не мог примириться с этим резаньем по живому, с яростной целенаправленностью, отбрасывающей все дорогие для него и льстящие его самолюбию промежуточные звенья в цепи событий ради достижения какой-то цели… впрочем, какой цели?
«Она, без сомнения, захочет покончить с собой, – вдруг сообразил он. – Именно здесь она однажды уже совершила попытку. А теперь может повторить…»
– Вэнк, ты должна пообещать мне одну вещь.
Не глядя на него, она выжидательно наклонила голову, прислушиваясь, вся поза её и особенно этот лёгкий жест дышали иронией и независимостью.
– Да, Вэнк, обещай, что ни здесь, ни где бы то ни было на земле ты… ты не постараешься расстаться с жизнью…
Она широко раскрыла свои синие глаза и буквально ослепила его внезапным жёстким взглядом.
– Что ты сказал? Расстаться… покончить с собой? Он положил обе руки ей на плечи и, покачивая головой, как человек многоопытный, пояснил:
– Дорогая, я тебя неплохо знаю. Ведь именно здесь ты однажды чуть не соскользнула вниз. Это было чистое безрассудство, всего полтора месяца назад, а теперь…
От изумления и неожиданности брови Вэнк круто взмыли ввысь. Она передёрнула плечами, стряхнув руки Флипа.
– Теперь?.. Умереть?.. Для чего?..
При последних словах он покраснел, и Вэнк сочла его горящие щёки ответом.
– Из-за неё?! – вскричала она. – Ты что, рехнулся?
Флип в раздражении вырвал из земли несколько клоков дёрна и внезапно помолодел лет на пять-шесть.
– Совсем нетрудно спятить, когда пытаешься понять, чего хочет женщина, если даже вообразить, что она сама это знает!
– Но я действительно знаю, Флип. И хорошо знаю. А ещё лучше – чего я не желаю! Можешь быть спокоен: я не покончу с собой из-за той женщины! Полтора месяца назад… Да, я хотела соскользнуть туда, вниз, и тебя увлечь за собой. Но тогда я могла умереть ради тебя. И ради себя… ради себя…
Она прикрыла веки, откинула голову назад и ласково понежила голосом свои последние слова – это сделало её похожей на всех женщин, запрокидывающих лицо и зажмуривающихся от избытка счастья. Флип сейчас признал в ней сестру той, что, смежив ресницы и уронив голову на подушку, казалось, отлетала от него в те самые мгновения, когда его нежность и страстность достигали высшего предела…
– Вэнк, ну послушай
же, Вэнк! Она открыла глаза и выпрямилась.– Что?
– Ну, не оставляй меня одного, вот так. У тебя такое лицо, будто ты вот-вот потеряешь сознание.
– Со мной всё в порядке. Это тебе требуется нашатырь, одеколон и прочий тарарам!
Проскальзывающая временами в их отношениях ребяческая безжалостность друг к другу служила самым милосердным целям. Они черпали в ней силы, ясность взгляда, свойственную прежним годам, чтобы тут же снова погружаться в хаос созревающих чувств.
– Я ухожу, – сказал Флип. – Ты причиняешь мне такую боль…
Она отрывисто, неприятно рассмеялась и вновь стала походить на первую встречную, на всякую оскорблённую женщину.
– Как мило! Значит, это тебе причинили боль, не так ли?
– Ну да.
Она издала крик, похожий на клёкот какой-то большой разъярённой птицы, и Флип от неожиданности вздрогнул:
– Что с тобой?
Вэнк упала на раскрытые ладони, оказавшись почти на четвереньках, в позе готового к прыжку зверя. Она уже не владела собой, обезумев от обиды и горя. Её лицо покраснело, волосы, соскользнув наперёд, скрыли опущенный лоб – он видел только воспалённые сухие губы, короткий нос с ноздрями, раздувающимися от шумного гневного дыхания, и горящие синим пламенем глаза.
– Замолчи, Флип! Замолчи! Иначе ты потом сам себе не простишь! Ты жалуешься, говоришь, что тебе больно, – и это ты, который меня обманул, ты, лгун, предатель, ты покинул меня ради другой женщины! У тебя нет ни стыда, ни здравого смысла, ни хотя бы жалости. Ты привёл меня сюда лишь для того, чтобы мне – мне! – рассказывать, чем ты занимался с другой! Попробуй же опровергнуть. Разве не так? Скажи, не так?
Она кричала, отдавшись на произвол своей женской ярости, как буревестник в грозу. Затем рывком откинулась к скале и села, снова подобрав под себя ноги; пальцы её вслепую трогали камни, пока не нащупали тяжёлый осколок скалы; размахнувшись, она с такой силой метнула его далеко в море, что Флип смутился.
– Замолчи, Вэнк…
– Нет! Не желаю молчать. Во-первых, мы здесь одни, а потом, мне хочется кричать, ведь мне есть о чём кричать, ты не находишь? Ты притащил меня сюда, потому что тебе не терпелось рассказать, обновить в памяти всё, чем ты с ней занимался, – просто ради удовольствия послушать самого себя, повторить какие-то слова, говорить о ней, называть её имя, а? Её имя и, может, ещё…
Внезапно она по-мальчишески двинула его кулаком в физиономию, да так, что он чуть не набросился на неё и не отлупил от всей души. Но произнесённые ею слова удержали его, а чувство мужского достоинства принудило отступить перед Вэнк и тем, что она поняла сама и без околичностей дала понять ему.
«Она говорит, что мне было бы приятно рассказывать ей обо всём, что случилось, и сама верит в подобную чушь… О, и это Вэнк, Вэнк могла такое вообразить…»
Она на минуту умолкла, закашлялась и покраснела до самого выреза платья. Две слезинки показались в уголках её глаз, однако время молчания и сладких грёз ещё не настало.
«Надо же, значит, я так никогда и не понимал, что у неё на уме? – подумал Флип. – Всё, что она говорит, так же обескураживает, как и тот напор, с каким она иногда плавает, прыгает, бросает камни…»