Неудачный персонаж

— Кстати, Алексей Константинович, — пробормотал я, — тут в кустах совершенно случайно стоит рояль, изволите ли сыграть?

Игра — абсолютно точно — подстраивалась под мои действия. Светка однажды прочла бульварную книжку про “квантовую психологию” и неделю сводила меня с ума, рассказывая про “формирование реальности нашим мышлением”. Потом ее попустило: после того, как я нашел и сбросил ей годный ролик, где какие-то бодрые чуваки стебали и разбирали по косточкам эту самую книжку, а заодно проходились и по мутной личности автора. Но разговаривать со мной об этом потом отказывалась.

Сейчас я чувствовал себя как в реальности из той самой книжки. Формирующейся. Беда была в том, что, подстраиваясь, игра одновременно и повышала ставки. Я мог выиграть. Но при проигрыше терял вообще всё…Ладно, пора начинать.

Я тихонько поднялся на ноги, балансируя на ветвях. Ламиа продолжала что-то там громыхать про возрождение древнего культа и обращение всех неверных в рабов, а я попытался представить, куда мне бить. Хэ зэ, куда. И как.

…И тут на плече у чудовища возник Амра. Он выбрался откуда-то из-за загривка, пошатываясь: вынырнул из плотных клубов темноты и пружинисто утвердился в той точке, где бесформенное крыло сопрягалось с сотканным из мохнатого мрака туловом. Оказавшись тем самым рядом с головой твари, вернее — близ человеческого женского торса, на котором сидела еще одна голова.

Ему явно было несладко — он прикладывал большие усилия, просто чтобы не сверзиться вниз. “Аура Прародительницы суккубов”, вспомнил я. Понятно.

Торс богини развернулся к ослабевшему пирату.

— О, ты еще здесь, — насмешливо произнесла Ламиа. — Столько жизненных сил в упыре! Невероятно. Что же, я не ошиблась — ты нам пригодишься. Я сделаю тебя Королем Ночи… О, не ревнуй, дитя! — последняя фраза предназначалась Грибусу-первожрице, который так же стоял на коленях. — Маленьким королем ночи… кукольным…

— Арргх! — взревел Амра и, прыгнув вперед, схватил богиню за горло.

…И выпустил, едва не рухнув в овраг.

— Заморозила мою кровь, нечестивое ты отродье! — рявкнул он, так яростно вытаращившись на свою правую руку, будто хотел ее оторвать.

Ламиа переливчато расхохоталась. Теперь ее голос и смех звучали нормально, звонко, и даже больше того — привлекательно. В отличие от ее слов.

— То ли еще будет, молодой пират! Твое тело познает тысячи состояний: ты будешь молить меня, и чтобы это остановилось, и чтобы никогда не кончалось!

— Как бы не так, ведьма!

Я не мог этого видеть, но буквально шкурой почувствовал, как у Амры на максималках включается его боевое безумие, или как там зовется эта абилка. Как если бы мы были с ним в одной пачке и я мог читать логи.

…А я, кстати, теперь и мог. Потому что в следующий момент, когда Амра зарычал: “Крум!”, в овраге, вырвавшись, как черт из коробочки, из листвы, Лухрасп закричал: “Грим!..” — и подбросил монеты вверх; а я, активировав “Воззвание к Светлым” (не услышит — и хрен с ним! а вдруг?!) метнул свое копьецо Амре.

— ЛОВИ!

Амра поймал. И игра объединила нас троих в пачку.

…Левой рукой, на крохах удачи Грима, ярости бешеного берсерка и — главное — на логике сюжетного образа, где Конан обязательно побеждает и Саломею, и Акивашу, — Амра поразил цель. “Погремушка” ударила Ламиа в грудь, и на алебастровом торсе раскрылась кровавая рана.

Ламиа ужасающе закричала. Вместе с ней пронзительный крик издала первожрица. Вырвавшись из тела Грибуса, которое кувыркнулось в овраг, призрак метнулся к своей богине и беспорядочно закружился вокруг, не в силах помочь.

Амра, нанеся свой удар, покачнулся и начал падать с тела чудовища вниз. Но он успел еще раз воткнуть короткое копьецо в тело Ламиа — ее темную аморфную тушу — и несколько невероятных мгновений скользил по ней, замедляя свое падение и буквально распарывая клубящийся мрак пополам когтем ловчего. Потом древко “Погремушки” сломалось, и Амра просто камнем канул в овраг.

Ламиа преображалась и никла, как ранее капитан Гвоздь. Полотнища тьмы, окружавшие торс богини, распоротые копьем, истончались и исчезали, открывая овраг яркому свету двух лун. Тело гигантской мыши, ее крылья, увенчанные когтями, — все это растворялось у нас на глазах. Сгусток тьмы, скрывавший верхнюю половину головы Ламиа, тоже раскручивался, точно чалма, и рассеивался. Наконец, остался лишь обрубленный, раненый торс богини — и с глухих стуком он тоже упал с высоты в овраг. Призрак жрицы с криком метнулся следом.

Я с трудом сел, опершись спиной о ствол. Фух-х… Но ведь это еще не конец.

Внизу, в овраге, Лухрасп метнулся к упавшему Амре. Я видел, как он полоснул себя по руке ятаганом и поднес запястье к бледному запрокинутому лицу своего друга, лежащего без движения. И Амра зашевелился.

Мне тоже нужно было лезть вниз: в темпе, в темпе! Там — опять раскатившиеся монеты, которые Лухрасп был должен подбросить, взывая к богу удачи, и что важнее — травы, собранные Грибусом. Без них мы не сварим зелье, а без него галера не поплывет. И я не выберусь с острова.

Все остальное — лут с капитана Гвоздя и с Ламиа — меня интересовало слабо. Тем более я полагал, призрак жрицы отнюдь не утратил своей опасности. Вот перестанет она горевать по богине, отойдет от первого шока — и… мало нам не покажется. Соберись, Лёха!

Обдирая ладони, я кое-как соскользнул вниз и поковылял вглубь оврага: как же, в самом деле, эта локация надоела! Вскоре я вышел к пиратам.

Лухрасп привел Амру в чувство, но сам выглядел не ахти как.

— Монеты собрал? — спросил я.

— Не все, — устало мотнул головой усач, — осталась последняя. Седьмая.

Он сунул мне в руку Коготь: мою монетку, примотанную к “копью”, усач извлек.

— Седьмую никак не могу найти…

— Ребята, — я обращался к неписям по простому, снова забыв, что это не более чем куски кода, сложные и обширные, впрочем. — Ребята, я предлагаю валить. Ищем Грибуса: у него в сумке травы. Берем его самого или только сумку. И к лодке. Черт с этими монетами, кладом, со всем этим островом. Я хочу только с него уплыть.

Из глубины оврага — от двери — доносились причитания призрачной жрицы. На неизвестном мне языке она снова пела, оплакивая свою богиню. Низкие стоны, из которых состоял плач, звучали тоскливо и жутко.

— Без седьмой монеты я не уйду, — упрямо сказал усач. — Я к этому кладу полжизни шел. У нас с тобой уговор!

Я вздохнул.

— Ладно… Ты умеешь по лунам время суток определять? Полночь скоро?

— Уже почти, — обреченно отозвался усач, взглянув в небо.

— Тогда поздравляю. Подозреваю, что в полночь начнется. И это будет еще хуже, чем Ламиа.