Неугомонная мумия

– Господи! – воскликнула я. – Мы же не в Древнем Риме, сэр!

Я полагала, Иезекия не поймет намек, но, к моему удивлению, он ответил:

– То были язычники, но даже Лукреция понимала ценность женской чистоты. Поскольку в данном случае никакого вреда причинено не было, я забираю сестру Черити домой. Но раз уж я все равно в обители греха, то хочу высказать кое-какие соображения, пришедшие мне в голову.

– Да уж, избавьтесь от этой ноши, – серьезно сказал Эмерсон. – Боюсь, и более крепкая голова не способна выдержать столь тяжкое бремя.

– Что? Я по поводу христианского кладбища, на котором вы копаетесь. Вы должны это прекратить, профессор. Они были еретиками, но их похоронили, чтобы они покоились в Господе.

Нет, это уже переходит все границы! Эмерсон поднял брови.

– Еретиками? – повторил он ласково.

– Монофизитами, – ответствовал брат Иезекия.

Мне казалось, что выше брови Эмерсона подняться не могут, но я ошибалась. Брат Иезекия, неверно поняв причину его удивления, поспешил просветить нас:

– Наш Господь и Спаситель, профессор, имеет двойную природу – человеческую и божественную, которые соединяются в нем. Так постановил Халкедонский собор в 451 году от Рождества Христова. Таково учение, и его не обойдешь. Но копты не приняли святую доктрину. Они последовали за Евтихием, который настаивал на поглощении человеческой природы Христа божественной. Отсюда, сэр, термин «монофизиты».

– Я знаком и с этим термином, и с его значением.

– Вот как? Ну, вопрос не в этом. Пусть они еретики, но они христиане, в каком-то смысле, и я требую, чтобы вы оставили их могилы в покое.

Веселые огоньки в глазах Эмерсона сменились гневными искрами, и я решила вмешаться:

– Ваша сестра на грани обморока, брат Иезекия. Если вы не намерены ей помочь, то это сделаю я. Черити, сядьте, прошу вас.

Девушка послушно села. Брат Иезекия встал:

– Пойдем, девочка, служанка Господа не имеет права падать в обморок. Я все сказал, и теперь я ухожу.

– Нет! – во все горло гаркнул Эмерсон. – Я еще не все сказал, мистер Джонс...

– Брат Иезекия, сэр.

Эмерсон покачал головой:

– Неужели вы думаете, что я стану употреблять это нелепое обращение? Вы не мой брат, любезнейший. Однако вы такой же человек, как и я, и потому считаю своим долгом вас предупредить. Вы вызвали большое возмущение среди жителей деревни. И ночной пожар может оказаться не последней демонстрацией этого возмущения.

Брат Иезекия возвел очи горе:

– Господи, если мне суждено надеть мученический венец, то сделай меня достойным его!

– Если бы он не был таким забавным идиотом, я бы наверняка рассердился, – пробормотал Эмерсон себе под нос. – Видите ли, сэр, вы делаете все возможное, чтобы усилить раздражение местного священника, отца Гиргиса, у которого крадете паству...

– Я стараюсь спасти их от адского огня! – прокурлыкал брат Иезекия. – Они все прокляты...

Эмерсон повысил голос:

– Может, они и прокляты, а вот вы будете мертвы! И это не первый случай, когда протестантские миссии подвергаются нападению. Собственной персоной можете рисковать сколько вашей святой душе заблагорассудится, но вы не имеете права рисковать жизнью новообращенных и своей сестры.

– На все Божья воля!

– Несомненно. А теперь вон отсюда, мелкий маньяк, пока я вас не вышвырнул. Мисс Черити, если вам потребуется помощь, мы всегда в вашем распоряжении. Вы только свяжитесь с нами через Джона или через кого-нибудь еще.

Тут я поняла, что самообладания у брата Иезекии не больше, чем у моего несдержанного супруга. От последнего оскорбления маска спокойствия на лице миссионера дала трещину. Но выплеснуть свой гнев Иезекия не успел, ибо раздался глухой и грозный рык. Я грешным делом подумала, что Рамсес опять ослушался меня и выпустил львенка, но рычала обычно кроткая Бастет. Кошка, по своему обыкновению, возникла словно ниоткуда и явно собралась защищать Эмерсона до последнего издыхания.

Черити тоненько пискнула:

– Ой, уберите ее! Пожалуйста, уберите...

Доселе молчавший Дэвид покачал головой и заговорил:

– Черити, вы должны держать себя в руках. Это всего лишь кошка, обычная домашняя кошка, дружелюбное и... – Он протянул руку к Бастет. Та свирепо зашипела, и Дэвид испуганно отшатнулся. – ...и ласковое создание, – закончил он менее уверенно.

Черити попятилась, не сводя взгляда с Бастет.

– Брат Дэвид, вы знаете, что я сделаю все, чтобы угодить вам. Я пыталась. Но я не могу... не могу...

На лбу девушки бисеринками выступил пот. Ужас ее был столь же искренним, сколь и необычным. Ничего удивительного, что она потеряла сознание, когда упомянули про льва!

Я взглянула на Рамсеса, который спокойно сидел в углу. Я уже давно ждала, когда он вставит словечко, точнее, разразится нескончаемым монологом. Должно быть, Рамсес понимал, что я тут же выставлю его из комнаты, если он рискнет заговорить.

– Унеси кошку, Рамсес.

– Но, мама...

– Мы все равно уходим! – величественно пророкотал Иезекия.

Взгляд, которым он одарил Бастет, ясно давал понять, что брат во Христе с таким же трудом понимает страхи Черити, как и слабость брата Дэвида к домашним животным. Иезекия повернулся к Эмерсону:

– Не беспокойтесь о моей сестре, профессор, Черити получила правильное воспитание. Она знает, где место женщины. Напоминаю вам, сэр, первое послание к коринфянам, глава четырнадцатая, стихи тридцать четвертый и тридцать пятый: «Жены ваши... да молчат, ибо не позволено им говорить... Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих». Советую вам применить это правило к своей собственной семье, профессор, пока вы не пали жертвой более хитрых и пронырливых ее членов. – И он послал мне долгий взгляд.

Когда Иезекия со своей свитой удалился, Эмерсон разразился хохотом:

– Надо же! Оказывается, Пибоди, ты хитра и пронырлива! А я подкаблучник!

Я приподнялась на цыпочки и обвила руками его шею:

– Эмерсон, давно я говорила, что питаю к тебе самые теплые чувства?

Муж обнял меня:

– Ты упомянула об этом мимоходом несколько часов назад, но если у тебя есть желание углубиться в эту тему...

Он мягко отстранился и заговорил уже серьезнее:

– Пибоди, мы не можем позволить этим идиотам мчаться навстречу гибели.

– Думаешь, все обстоит так серьезно?

– Боюсь, что да. Ты слишком старательно изображала сыщицу и не замечала, что вокруг творится. Наши работники уже разделились на две группы. Новообращенные сторонятся своих односельчан. Абдулла сообщил мне о нескольких потасовках. У меня такое впечатление, что этот несчастный проповедник действительно стремится стать мучеником.

– Ну, этого можно не опасаться. Времена мучеников давным-давно миновали.

– Будем надеяться. Мы потратили слишком много времени на этого несчастного. Рабочие уже на раскопках. Я должен идти.