Неумышленное ограбление

* * *

В середине сентября, чего я никак не ожидала, мне позвонил Алексей Степанович. Предложил встретиться. Степаныч сказал мне, что дело Дроздовцева на нуле и для него уже нашлось место на полке «безнадежных дел». Азарт, с которым они бросились отлавливать «порнографических» дельцов, плавно улетучился, так как дальше верхнего пласта расследование не пошло. Все связи и нити, уходящие вглубь, внезапно обрывались: у Степаныча сложилось впечатление, что он оказался перед мягко захлопнувшимся герметическим люком, который отрезал его от настоящих режиссеров спектакля, истинных воротил порнобизнеса.

— Видно, у них была прекрасно отрегулированная система аварийной безопасности. Сдали нам всех, кто имел неосторожность засветиться и особой ценности для организации не представлял. Олег был главным, это да, но, кроме него, ни на одну крупную фигуру мы не смогли выйти. Грешным делом, несколько раз думал на вашего Тупольского: как же так, работал с Дроздовцевым бок о бок и ничего не знал? Подозрительная неосведомленность, не младенец ведь он все-таки… Несколько раз разговаривал с ним. Но он оказался хорошим парнем… Порядочные люди сейчас редкость.

— Да, Олег подмочил нам репутацию основательно. Тупольский, наверное, должен будет несколько лет отмываться. Хотя нет, сейчас такие времена и такие дурацкие законы, что намек на связь с мафией, наоборот, заставляет многих относиться к человеку с уважением. Извращенная психология.

— Да.

И в тот же день позвонила Эванжелина. Из Калифорнии! Солнышко мое. Я прекрасно ее слышала — все подробности ее всхлипываний, рыданий, покусываний телефонной трубки отдавались в моем ухе с поразительной четкостью.

Справившись с чувствами, эмигрантка поведала, что и любви, и денег здесь оказалось больше, чем она ожидала. Магазины были роскошнее, чем можно было бы нафантазировать, люди, знающие русский, попадались гораздо чаще, и единственная проблема, с которой она столкнулась, — невозможность общения со мной. При этом заявлении гордость и осознание собственной значимости расцвели во мне буйным цветом, словно зеленые листья, вырвавшиеся из толстой почки при внезапном скачке температуры. Я взволнованно задышала: общественное признание — как это важно для меня, даже если общественность представлена в единственном лице Эванжелины.

Подруга сообщила, что Катя уже дважды сходила в школу и произвела там фурор. Преподаватели были удивлены, весь мужской состав колледжа охотился за ней в коридорах, столовой и на зеленых лужайках, так как с появлением «маленькой русской» все американские девочки, в одинаковых майках, лосинах и с нечесаной спиральной химией, претерпели резкое падение курса акций. Скромная и серьезная Катерина, ветеран республиканских олимпиад по математике, доказала империалистам, что даже в не лучший период своей истории русская земля способна рождать гениальных детей. В этом месте мы патриотично всплакнули от умиления.

Потом я в замаскированной форме рассказала американской миллионерше, что дело Олега, по словам Степаныча, «на нуле». И через пару лет можно будет возвращаться. Если, конечно, Эванжелина найдет в себе силы расстаться с бассейном, киви-ананасами, смокинговыми приемами и собственным реактивным самолетом и вернуться в грязную, заплеванную Москву, где семь месяцев в году нет горячей воды и головокружительные цены. Эванжелина сказала, что ей и тут пока нравится. С помощью кредитной карточки она сейчас ведет подготовку к свадьбе. Потом шепотом поведала, что американские мужчины, если судить по Дэниэлу, гораздо более сдержанны в постели, чем это пытаются представить режиссеры американских фильмов.

Проболтали мы примерно полчаса — интересно, на сколько уменьшился счет Дэниэла в банке? У меня появилось опасение — а вдруг этот бизнесмен, скаредный, наверное, как и все американцы, привыкший считать каждый цент и экономно расходовать даже туалетную бумагу, скажет моей дорогой Эванжелине «адье, рыбка, ты слишком дорого мне обходишься» и отправит ее посылкой обратно в Москву — в объятия правоохранительных органов?

— Эванжелиночка, умерь свой пыл, не скупай все подряд, — посоветовала я ей, прервав подробное перечисление того, что она уже успела приобрести.

— Да нет же, — беззаботно засмеялась Эванжелина в трубку, — Дэниэлу для меня ничего не жаль.

Тоже хочу в Америку, и чтобы Сергей был миллионером. И в магазины! Положив трубку, я огляделась. Комната, прежде такая родная и уютная, показалась мне после красочных Эванжелининых описаний трехэтажного особняка какой-то убогой. Shabby, как сказал бы Дэниэл. Шторы из иранского тюля на окнах — столь тщательно подобранные — безвкусными, любимая арабская кровать — плацдарм военных действий между мной и Сергеем — громоздкой, а ковер на полу — прежде мягкий и пушистый — весь в затяжках.

Досталось, как всегда это бывает, самому беззащитному.

— Антрекот, — заорала я, — а ну иди сюда!

Антрекот появился мгновенно, и на его лохматой морде читалось удивление, почему это я вопреки негласному закону вдруг решила выдать ему куриную ногу не на кухне, а прямо в спальне?

— Антрекот, — я взяла бедного кота за шкирку, — ты, блин, когда прекратишь цеплять ковер когтями?

Ну, мой кот тоже не лыком шит. Он одарил меня примерно таким взглядом: ты что, больная? Отпусти сейчас же одежду и не хами. И он прав. Чем преследовать животное, лучше купить новый ковер. Завтра же распечатаю дискету, накопаю разоблачений, продам их американской Эн-би-си, куплю ковер.

Нет, я точно не меняюсь — сплошная маниловщина!

* * *

А распечатать текст с дискеты оказалось не так-то просто, как я думала. В среду я отправилась в гости к давнему знакомому — Евгению Васильевичу. У Евгения прогрессирующая близорукость от постоянного общения с дисплеем компьютера, очки уже где-то минус двенадцать.

Себя он в контексте называет компьютерным гением, хотя собратья программисты тоже не отрицают его некоторых способностей в этом плане.

В огромной прохладной комнате (а на улице было довольно жарко) мерцали в полумраке разноцветные экраны пяти или шести компьютеров. Евгений священнодействовал — некоторые люди стремятся любое свое телодвижение или высказывание обставить с максимальной значительностью. Нехилая конторка, подумала я, оглядываясь.

Евгений сразу и решительно мне отказал:

— Нет, нет, нет, родная, и не проси! На мне сеть из тридцати восьми компьютеров фирмы. Я, конечно, несказанно рад тебя видеть, я даже и не мечтал об этом последние три года, но твою дискету, которую ты неизвестно откуда выдрала, я смотреть здесь не буду. Ты что, родная, я не самоубийца. Я только что внедрил исключительно остроумную программу, можно сказать, програм-мищу, мне за нее, возможно, дадут Нобелевскую премию, а тут ты со своей дискетой. А вдруг она грязная? Где ты ее взяла? Что на ней?