Невеста проклятого волка
Шрифт:
— Ну пусть помиловала. Не страшно. Может, они осознают свои ошибки и без тюрьмы.
— Всё может быть, — Турей встала, отряхнула юбку, — Я лучше завтра пораньше приду, айя. Или Миха пришлю, пусть вас караулит. А то ещё что учудите. Айту с вами и так нескучно.
— А до сих пор что я натворила? — удивилась Катя.
— Не мне судить, конечно. Но весь Манш отчего-то шепчется, что айт Данир Саверин просил у Богини-Матери милости для приговорённых по вашей просьбе.
— И что в этом страшного? Разве это не хорошо получилось?
— Может, и хорошо. В этот раз. Но приговор был
— Это глупости, Турей! — рассердилась Катя.
— Я все-таки скажу вам, айя Катерина, — Турей взглянула на неё необычно строго. — Вам надо знать. Если бы Мать не была милостива, если бы она сказала «нет», айту Даниру пришлось бы заплатить. А как же? Его меч, его кровь, он хозяин Манша. За суд Матери платят. И правильно. А то все, кто ни попадя, дергали бы её из-за любой глупости! Так нельзя. Зато суда не просят те, кто сомневается в своей правоте.
Как надоели недомолвки.
— Чем бы он заплатил, Турей? — Катя кашлянула, потому что у неё сел голос.
— Жизнью, конечно. Так бывает чаще всего. Или как мать решит. Она может забрать голос, зрение, ноги…
— Ты ведь не шутишь сейчас, Турей?!
— Нет, клянусь, айя. Когда шёл суд, я молилась. И не только я. Надо бы и вам, но вы, я вижу, ничего не знаете! Будьте осторожны, прошу вас, айя Катерина.
А Катя кивнула и ушла в дом, прилегла на кровать. Она и разозлилась, и испугалась. И этого сумасшедшего мира испугалась, и за Данира. Как тут жить?! Если Турей сказала правду.
А она, конечно, сказала правду.
Турей затеяла варить суп и кушу, ароматную, с травами. Возилась и всё погладывала на Катю, а потом в комнате запахло чем-то пряным и остро-винным. Турей принесла чашку:
— Выпейте, айя. Это винный чай. Вы успокоитесь, и все станет проще.
— Ты меня напоить решила? Это выход, — хмыкнула Катя.
— Нет-нет, не напоить! Просто успокоитесь. Поверьте.
— А, ладно. Давай, — она выпила предложенное питьё.
Оказалось вкусно, похоже на сладкий насыщенный грог.
— Прости меня, Турей. Я свалила на тебя все дела, а сама бездельничаю.
— А тогда зачем я здесь? — рассмеялась женщина. — Не тревожьтесь. Надо жить, а не тревожиться о жизни, айя.
— Ты философ? — усмехнулась Катя.
— Я простая женщина. Родилась здесь, и точно знаю, что нет земли лучше Манша. Хоть бы не пришлось переселяться! А вы пугаетесь, ведь у вас дома всё иначе. Так мало ли! Тут живут люди, и они счастливы. И вы могли бы.
«Не могла бы, — подумала Катя, — если мой муж собирается расстаться со мной через два месяца, потому что на нём проклятье. И может умереть оттого, что спросил что-то у Богини. Это глупость. Это дикость. Так вообще не бывает».
Так и подумалось — мой муж. Ну да, а кто ещё? Если он — не муж, то ей тут делать вообще нечего. А что он волк — уже такие мелочи.
— Ладно, Турей, — согласилась она вслух. — Ты права, люди у вас как-то живут. Плесни мне ещё немного?
Питье действительно не пьянило, но успокаивало.
Большую часть времени котёнок спал в корзине, когда ненадолго просыпался —
лакал молоко и ел мясо, которое Катя выудила из супа и мелко нарезала. Он явно предпочитала Катю и жался к ней, а когда та попыталась занести его в дом, испуганно вцепился в её рубашку и истошно замяукал — и было не оторвать. А пару раз он принимался с мяуканьем тереться о Катины колени и заглядывал ей в лицо, словно что-то просил — так же, как это делают все кошки.Чудесный зверёныш, ласковый и уютный, как плюшевая игрушка. Наигравшись, «игрушка» сама уползла в корзину спать. Катя оставила корзину снаружи, у стены. А потом…
Потом что-то случилось. Котёнок проснулся с жалобным мяуканьем. Он заметался, выгибаясь, тёрся о стенки корзины — Катя его поспешно вытащила и положила на брошенное прямо на жухлую траву одеяло. Зверёнышу явно было больно. Помаявшись немного, он обессиленно лёг и затих, иногда вздрагивая от короткой судороги. Ранки, которые уже закрылись, снова стали кровоточить.
Турей не вмешивалась, лишь смотрела и хмурилась. И волчица, которая так и не уходила и даже не пряталась, подошла и легла у самого порога. И остальные волки, Катя видела, тоже были неподалёку.
— Что с ней, Турей, ты понимаешь? — спросила Катя. — Болезнь такая? Что?
— Вряд ли болезнь. Но пусть лучше айт Данир сам решает. Уже скоро смеркается, айя. А я схожу-ка за водой, пока не стемнело… — она схватила вёдра.
— Данир разбирается в болезнях кошек? Турей! — Катя преградила ей дорогу.
— Я точно в них не разбираюсь, айя. И в делах оборотней тоже. Может, это и болезнь, а может, маленький оборотень не может совершить оборот.
— Что-о?..
— Это только догадка, сохрани нас Мать. Темнеет. Айт скоро придёт…
Когда сумерки совсем сгустились — а в горах это происходит так быстро, — Катя всё-таки переложила котёнка в корзину и внесла в дом, поставила у порога и открыла дверь, рискуя выстудить комнату. Ей пришлось почти переступить через волчицу, и вся волчья стая по-прежнему была где-то рядом.
Он пришёл совсем скоро.
— Привет, моя, — сказал так же ласково, спокойно, как обычно.
Не подошёл обнять, просто посмотрел, и тут же безошибочно нашёл взглядом корзину с котенком. Присел на корточки, разглядывая неожиданного гостя, потом положил на колено и осмотрел, повертел в пальцах круглую подвеску и взглянул на Катю.
— Турей проверяла на клеймо?
— Она сказала, что клейма нет. Тебе уже всё рассказали, да? Турей?
— Нет, волки. Я говорил, эти куматы рады не ставить клеймо, если удаётся. Моя, расскажи теперь ты, что случилось?
Её короткий рассказ он выслушал внимательно. Уточнил:
— Говоришь, раны были свежими и кровоточили?
Катя кивнула.
— Знак на амулете мне незнаком. Возможно, кумата поймали значительно раньше, где-то вдоль дороги. Просто раны уже открывались заново, когда начинался спонтанный оборот. Раны мешают, вот и не получается.
— Но ты не уверен, что это вообще… оборотень?
— До конца — нет, не уверен. По запаху не различишь. Просто ты описала яркие признаки. И судя по всему, жить ему недолго, если не доставить к их знахарям.