Невидимые знаки

Взято из блокнота «Narrabeen Apartments».

...

БИП-БИП.

Бип-Бип.

Я была одержима идеей позвонить по номеру, который Дафна Мур дала мне (любезно предоставленный капитаном информационный пакет) для поиска отца Гэллоуэя.

Поездка на такси по новому адресу. Беготня от журналистов, которые меня окружали. Я вошла в тесную двухкомнатную квартиру, где стены были отделаны керамогранитом, а кухня украшена белыми глянцевыми шкафами, отражающими полуденное солнце.

Она была стерильной.

Не жилой.

И я ненавидела ее, потому что Гэллоуэя здесь не было.

Моя тюремная надзирательница покинула меня, как только убедилась, что ее задача выполнена. Положив ключ на кухонную стойку, она пробормотала какие-то нелепые извинения за то, что разлучила мою семью, и ушла.

Она поступила мудро, уехав.

Я не проронила ни слова. Я не отвечала на ее неуклюжие попытки завязать светскую беседу. Не смотрела на нее, когда она потянулась к Коко и издавала успокаивающие звуки в такси.

Я игнорировала её.

Потому что, если бы я этого не сделала.

Я бы убила её.

Тогда Гэллоуэй был бы не единственным осужденным за убийство.

Моя душа болела из-за Пиппы, мне её не хватало — моей компетентной няни, Коко кричала и рыдала от новизны в своей жизни.

Я ворковала с ней. Укачивала ее. Делала все возможное, чтобы остановить ее слезы, пока снимала телефон с подставки и набирала номер.

Всего было слишком много. Слишком тяжело. Слишком сложно.

Но я прижала телефон к уху, ожидая, ожидая, ожидая, что он соединит меня с моей последней надеждой.

— Алло? — ответил сонный голос.

К черту часовые пояса. К черту сон и резкие пробуждения.

Я не стала утруждать себя представлениями.

Я израсходовала всю цивилизованную утонченность, и у меня не осталось сил.

— Мистер Оук. Ваш сын задержан, и завтра его депортируют. Он мой муж, отец моего ребенка, я австралийка, но ему не дают въезд в страну из-за криминального прошлого. — Я издала икающий всхлип, едва держа себя в руках. — Пожалуйста... Гэллоуэй сказал, чтобы я позвонила вам. Он сказал, что вы знаете, что делать. У вас есть документы, доказывающие, что он не тот, за кого его выдают, и вы найдете способ, чтобы ему разрешили остаться.

Целую вечность никакого ответа.

Потом послышалось тяжелое дыхание, когда человек, которого я никогда не видела, всхлипнул.

Казалось, в эти дни меня преследуют слезы.

— Вы сказали, что вы его жена? Что у вас есть... дети? Что он жив.

— Да, мы вместе потерпели крушение. Мы выжили, и у нас родился ребенок. Девочка. Кокос... долгая история. И да. У нас нет этой дурацкой бумажки, делающей наш брак официальным, но мы вместе. Мы женаты. Я люблю его всем сердцем.

— Мой сын жив. — Громкое сопение. — И у него есть семья. Не знаю, кто ты, но я обожаю тебя.

Я рассмеялась... такая странная реакция, но почему-то я успокоилась.

— Так вы мне поможете?

— Дитя... я точно смогу тебе помочь. — Он замолчал. — Во-первых, мне нужен номер электронной почты или факса тех ублюдков, которые задержали моего сына. Во-вторых, мне нужно знать все о том, где вы были и как выжили. И, в-третьих, я хочу познакомиться с женщиной, которая стала моей невесткой.

Я улыбнулась впервые за несколько дней.

— У меня есть визитная карточка людей, которые его забрали. Я продиктую информацию. И... меня зовут Эстель.

— Приятно познакомиться, Эстель.

— Мне тоже, мистер Оук.

— Нет. Ничего подобного. Зови меня Майк. — Послышалось шарканье, за которым последовал зевок. — А теперь... дай мне адрес их гребаной электронной почты, и давай вытащим моего сына из тюрьмы. Снова.

…

Я сделала все, что могла.

Вкратце описала последние три с половиной года.

Продиктовала требуемый адрес электронной почты.

Я повесила трубку.

Я верила, что Майк Оук во второй раз вызволит сына из тюрьмы, и сосредоточилась на том, чтобы успокоить свою обделенную вниманием дочь.

Кокос потребовалась целая вечность, чтобы успокоиться. Даже теплая ванна (которая была все еще в новинку) не помогла.

Она не хотела плюшевую черепаху (любезно предоставленную компанией «P&O»). Она не хотела сыр (который был ее любимой едой с тех пор, как она попробовала его четыре дня назад). И она не хотела иметь ничего общего со стерильной, безжизненной квартирой, в которой мы сейчас живем.

Это была полная противоположность нашему дикому острову с его резкими направлениями и неумолимыми границами.

В белых-пребелых стенах не было свободы.

Даже я почувствовала клаустрофобию и беспокойство.

В конце концов, я открыла балконную дверь и вышла из квартиры на двенадцатом этаже в двух улицах от пляжа Наррабин, где я раньше жила. Смеркалось, а люди все еще бегали трусцой по песчаному берегу, напоминая, что это не частный пляж. Этот пляж нам не принадлежал. Отныне нам придется делиться.

Я вздохнула так, словно мои легкие сейчас разлетятся на бетонную парковку внизу.

Коко выскочила на воздух, остановилась и придерживала мою ногу под фиолетовым платьем в горошек, которое подарила круизная компания.

Мы стояли и слушали.

Просто слушали.

Дышали.

Думали.

Находя что-то знакомое в бризе, в океане, в просторе дикой природы.

Волны успокаивали ее. Маленькие плечи расслабились, выражение страха исчезло с ее лица, и она положила голову мне на бедро, погружаясь в дремоту под звуки нашего старого дома.

Я всегда жила у океана. Всегда была связана с водным горизонтом, который невозможно приручить. Я бы не подумала, что волны станут моим сердцебиением, дыханием, надеждой.

Я вздохнула... Пиппа, Коннор, Гэллоуэй... все ушли.

Я не была одна три с половиной года.

Когда-то давным-давно я наслаждалась тишиной. Я жаждала покоя. Я жестко, оберегала свое время. Даже бедняжку Мэди держала на расстоянии, когда жизнь становилась слишком шумной. Но сейчас... Я бы все отдала за компанию. Я бы вплавь добралась до ФиГэл, если бы это означало, что мой мир вернется в прежний рай.

До того, как наши тела лишились питательных веществ.

Прежде, чем смерть попыталась нас уничтожить.