Невыносимое счастье опера Волкова

Оглядываюсь.

Снял стресс? Так снял, что вдогонку нового навешали. И это еще не понятно, что сейчас в отделе творится. Может, там уже мой стол из кабинета выносят? Сразу в дежурку, чтобы наверняка. ВасГен и не такую показательную “порку” устроить может. Н-да.

Выхожу из отеля и, запрыгивая в тачку, вспоминаю, что забыл куртку в номере. Черт! Но возвращаться точно не вариант, я же не смертник. Благо, документы все в машине. Телефон начинает трезвонить уже по десятому кругу. Завожу мотор и срываюсь с места, параллельно отвечая не глядя на экран:

– Волков.

– Тебя где черти носят?

– Герыч? Что там, начальство сильно лютует?

– У нас тут угон, а старшего на месте нет. Мне к кому на поклон прикажешь идти?

– Шумилов?

– Полкан уехал, кого-то к нам из Москвы прислали. Скоро к нам подсадят командировочного. А тебя, кстати, пару раз недобрым словом вспоминал за утренний выпад на оперативке. Злой, как черт! Ты бы лучше задницу свою на рабочее место притащил, Витёк, а то так недолго и до лейтенанта долететь. Понизит и глазом не моргнет.

– Да понял я, понял. Через десять минут буду. На место отправили кого?

– Вовчик поехал разбираться с потерпевшими.

– Понял. Все, отключаюсь.

Сбрасываю вызов и топлю в сторону отдела. Уже там бросаю тачку на парковке. Тихо, мышью, не отсвечивая, залетаю в управу. Здороваюсь с дежурным, который мне вслед явно неодобрительно машет головой, обмениваюсь рукопожатиями с марширующими мимо меня коллегами и по стеночке стекаю в кабинет.

Маневр уже почти прошел удачно, я уже почти занес ногу над порогом, когда за спиной на весь коридор раздалось грозное:

– Волков!

Замираю.

Вот и все. Рухнуло. С треском. Моя карьера в том числе, судя по тону начальства.

Уехал, значит? Как бы ни так!

Пздц. И все из-за какого-то мудака, который вполне себе заслуженно получил от меня в нос. Ну, кто же знал, что он дальний родственник седьмого колена друга нашего полкана?!

Поджимаю губы. Натягиваю лыбу во все свои белоснежные тридцать два и оборачиваюсь, заявляя как можно добродушней:

– Товарищ полковник!

Мои потуги не оценили.

– Ко мне в кабинет. Пулей, Волков! – рыкнул Шумилов, что прозвучало почти как “к ноге”.

Ладно, мы не гордые. Пулей так пулей. Главное, чтобы подобным образом со службы не выперли, а уж распинания я как-нибудь перетерплю. Но не факт…

В кабинете Шумилова Василия Геннадьевича – начальника местного УВД – было все для еще большего устрашения его подчиненных. Массивный стол, на котором педантично был разложен листочек к листочку, неприятно давящая атмосфера и хмурый взгляд самого Шумилова, который, заложив руки за спину, замер у стола, расстреливая меня взглядом.

Нет, вообще человек он был неплохой. Мент честный. Руководитель справедливый. Да и ладили мы с ним последние пять лет сносно. До сегодняшнего утра, когда дернул меня черт при всех его подчиненных вступить с ним в открытую перепалку. Сам дурак. Сам виноват. Знаю. Частенько мне говорят, что я вовремя язык и мнение свое в задницу засунуть не умею. Ну, какой уродился…

Да и это не отменяет того, что я был прав, когда врезал мудаку, который откровенно напирал на девушку в баре. И тот факт, что врезал я ему при исполнении, а с этой девушкой потом провел сногсшибательную ночь, совсем Шумилова раздраконили.

– Пройду? Или мне на пороге постоять, товарищ полковник?

– Волков, ты совсем бессмертный, что ли?

– Никак нет.

– Тогда какого вшивого гоблина нарываешься-то, а?

– Экстрима в жизни не хватает, товарищ полковник.

– Волков! Мать твою! Ну-ка, закрыл за собой дверь.

– С той или с этой стороны?

– Виктор! – грохнул по столу ВасГен. Да так, что письменные принадлежности забойно звякнули, бросаясь в разнобой.

– Понял, – поднял руки, проходя в кабинет и закрывая дверь. – Готово.

– Ты дошутишься, Волков, – стуча пальцем по столешнице, прогремел начальник. – Скажи спасибо, что до рядового опера год назад не разжаловал. Только благодаря мне ты все еще старший в отделе. Я твою задницу прикрыл, я же ее и отпущу. Ясно?

– Понятно, – киваю, вытягиваясь по стойке смирно.

Пусть потешит свое эго товарищ большой начальник.

– На твое счастье, опер из тебя хороший. А то бы уже давно, как… – сжал зубы, замахнувшись папкой, продемонстрировал Шумилов, что бы сделал со мной, будь я не гением отдела сыска. – Только потому, что таких, как ты “кадров”, в городе мало, я все еще терплю твои выходки. Но мое терпение тоже не железное.

– Принял, Василий Геннадьевич.

– Раскаиваешься?

– За стычку с вами раскаиваюсь, за сломанный нос Савченко – нет.

– Ты опять?!

– Чистая констатация факта.

Шумилов, скрежеща зубами, проглатывает мой выпад. Зыркает из-под бровей и молчит.

Пауза затягивается.

Я набираюсь наглости, которой во мне хоть отбавляй, и спрашиваю с надеждой:

– Могу идти?

– Я тебе пойду щас. В качестве наказания за твою утреннюю выходку сейчас ключи в зубы и гонишь в аэропорт. Встречать майора Ларина.

– Какого еще Ларина?

– Слишком много вопросов, – петушится Шумилов, но в итоге, махнув рукой, декларирует:

– А, старший оперуполномоченный. По особо важным делам. Леонид Рустамович Ларин, отправили к нам из Москвы, в командировку. Чую, с проверкой по мою душу.

– Вы шутите? Я и извоз? Товарищ полковник…

Это вот уже вообще не смешно!

– Я похож на клоуна, Волков?

Машу рукой, мол, “такое себе”.

– Виктор, ну-ка скройся с глаз моих. В направлении аэропорта! И чтобы без Ларина я тебя не видел. Встретить, с обустройством помочь, до отдела доставить в целости и сохранности. И, кстати говоря, тебе и твоим операм с ним работать, так что “наводи мосты”. Все, разворот на сто восемьдесят и шагом марш отсюда.

– Василий Геннадьевич, ну…

Дохлый номер.

– Волков, не беси меня. Если я сейчас моргну, а ты не исчезнешь из кабинета, лишу премии и всех надбавок за этот месяц.

– Произвол, товарищ полковник!

– А еще выговор в личное дело за рукоприкладство припишу.

Выговор – это весомо. Если с премиями я худо-бедно бы смирился, чай, не бедный, то на карьерный рост я все еще лелею надежду. Лишние “кляузы” в личном деле – эта перспектива меня совсем не прельщает. Поэтому показательно недовольно скрипнув стиснутыми челюстями, засовываю свой гонор туда, где света белого не видно, рычу: