Нейтрал: падение
Шрифт:
По Организации она ходила с гордым видом, полностью распрямив спину и постукивая своими каблуками, даже не оглядываясь по сторонам. Людей она вообще опасалась. Но это за всей ее напускной маской никто никогда бы и не заподозрил. И всем было абсолютно безразлично, что было у нее на душе. Все же считали ее просто пустышкой Барби, яркой обложкой. А разве может человек подумать, что за таким ярким образом может скрываться хоть что-то кроме хрустального, не знающего ни жалости, ни сострадания категоричного холодного самовлюбленного жестокого сердца?
Да и в принципе, существуют люди, по своей натуре одиночки, которые впускают в свой мир лишь избранных. Быть может,
Вот и Линде было свойственно надумать что-то о человеке, и вычеркнуть его просто из круга своего возможного общения, воспринимая все крайне утрированно, субъективно и категорично.
Дениел она просто не любила. Возможно, потому что она ненавидела ее мать, Светлану. И просто не хотела понять всех смыслов жизни этой семьи. В отличие от Ден, для которой очень важна была дружба, как возможность прийти к кому-то в тяжелый момент, как к своей семье. Линда же предпочла бы умереть у себя дома в своих мягких розовых тапках с помпончиком и с бокалом любимого белого вина в руке, нежели чем идти к кому-то или оказывать самой помощь другому, обременять себя контактами. Любовь она ставила выше дружбы. Но в итоге, ни того, ни другого у нее не было.
Все же желая докопаться до сущности Максима, к которому она впервые в жизни отнеслась с какой-то даже родительской любовью, даже называла его своим "эмбрионом", она решила обратиться к Каре. Катрин она не переваривала всеми фибрами своей души, а вот к последней участнице их Тройки она относилась хотя бы немного благосклонно. Да и с кем-то ведь хоть необходимо разговаривать.
Подсев к Каре в Столовой, Линда завела разговор, начав сначала издалека.
– Ты же знаешь, Кара, у меня совсем нет друзей.
Кара молча сидела и смотрела на Линду, затем опустила свою теплую руку на ее холодную и промолвила:
– Почему нет? Я твой друг. Все мы в Организации семья и друзья. Все тебя здесь всегда поддержат. Почему ты так говоришь? Не надо себя накручивать.
– Да перестань,- махнула рукой Линда, в очередной раз снова накрашивая губы блеском и причмокивая.- Ты знаешь, я когда-то давно верила в одного человека до последнего, считала нас друзьями. Но потом поняла: с одной стороны, а ей оказалась моя сторона, был дружеский порыв, а с другой - выгода. Притворяться другом, но хотеть только удовлетворить себя: вот чего хочет большинство. Все равно все проповедуют разные приоритеты, ценности. А дружба, по-моему, ведь - понимание человека. Ты понимаешь его, а он тебя. Это будет разделено. Он тебе даст совет, ты ему дашь. А если используешь, то тот, кто использует, лишь смотрит с улыбкой, и тебя не воспринимает. Нет, я не верю в дружбу.
Кара покачала головой. Ей было обидно за Линду, и она страстно желала, чтобы сердце Линды остыло, боль отлегла, и оно смогло исцелиться.
– Линда, но ведь главное: умение прощать. Я буду молиться за тебя и за то, чтобы смогла, наконец, поверить в настоящие чувства и впустить тем самым их в свою жизнь. Ведь пока во что-то свято не веришь, этого и не произойдет. Пойми это. Осознай.
Линда лишь причмокнула и, подняв яростный взгляд на Кару, смотрела на нее крайне осуждающе, прямо, как на какую-то прокаженную или умалишенную. Для нее они
разговаривали на разных языках, и переубедить ее в этом было просто невозможно.– Ну да ладно, я не об этом. Я пришла сюда не обсуждать себя. У каждого свое мнение.
– Да, да, разумеется, Линда,- снова попыталась погладить ее по руке Кара, но та лишь отдернула свою в ответ.- Все, перестань, не злись.
Линда снова одарила ее уничтожающим взглядом, затем все-таки пересилила себя и, наконец, задала интересующий ее вопрос.
– Насколько ты хорошо знаешь что-то о моем новом воспитаннике, Максиме?
– Линда, прости, но я не хочу, чтобы ты заблуждалась.
– Что ты имеешь в виду?- в недоумении спросила Линда.
– Он тебе не воспитанник. Ты можешь стать ее координатором, если он станет наставником. Не более.
– А, ты об этом,- махнула рукой Линда.
– Да перестань. Он - мое дитя.
– Ты ему безразлична. Он тебя ненавидит, ничто в тебе он не понимает и не принимает. Пойми это.
Но Линда, не слышала слов Кары, упрямо продолжала:
– Нет, мне кажется, что он никого пока не готов принять. Его не любили. В него необходимо просто вливать любовь. Понять, что никто не отречется от него. Что он никого не потеряет. Я дам ему веру в это.
– Он не твой ребенок, Линда. Он чужой человек. Вы чужие. И не знаю, сможете ли вы когда-то стать близки. Слишком уж вы разные.
– Ну, а я и не хочу его любви. Я просто буду о нем заботиться и помогать найти себя в этом мире.
Кара снова покачала головой и загадочно улыбнулась.
– Что? Что снова?- обратилась к ней Линда.
– Мне кажется, он себя уже давно нашел.
Линда поджала губы и промолчала в ответ.
– Максим уже обрел свою семью. Я в этом полностью уверена. Не имея сам всего того, что создали Шветские в своей жизни и семье, их дом, модель семьи, пусть даже и созданная искусственно, была его сбывшейся мечтой, тем, чего он был лишен. С приходом этой семьи в его жизнь, он вроде как получил все, к чему стремился, почувствовал, наконец, принадлежность к чему-то.
– Да о чем ты,- начала Линда, но Кара перебила ее.
– Ты не станешь Максу ни мамой, ни тетей, никем. Ты не его идеал. И мать его не была его идеалом. Он считал ее слабой. Той, которая не могла удержать ни его отца, ни быть крепкой при жизненных ветрах. Размазня. Пусть и святая, но размазня. Ему нужно ее понять и простить. Иначе тяжело ему придётся. И вообще, я больше чем уверена, что он втайне мечтал, что Светлана когда-то полюбит его как своего собственного сына.
– Светлана?
– голос Линды пискнул от такой неожиданности.- Да ты в своем уме, Кара? Что ты вообще такое говоришь?
– То, что слышала. И именно потому и было ему еще больней. Он не мог никак смириться с самим собой, разрываясь между ненавистью ко всей ситуации, созданной этой женщиной, и его недавними мечтами и планами о том, что наступит когда-то момент, когда Светлана поменяет к нему отношение. Он ждал, что она подарит ему ту же доброту и нежность, которой она так щедро одаривала свою дочь и мужа всю свою жизнь. Ведь он был лишен этого тепла всегда. У него никогда особо и не было друзей. Родственники не ценили его и абсолютно не пытались познать его внутренний мир. Время он проводил вдали от матери, к бабушке и дедушке он и то был более благосклонен. Так и существовал он абсолютным одиночкой, даже опасаясь сближаться со своим полом. Его педагогом была просто жизнь. Дом, в котором он рос, был к нему очень жесток. Родным он для себя отметил лишь дом Шветских. В нем Сергей принял его как своего сына.