Неженка

Я зарываюсь пальцами в его волосы, и подставляю губы под поцелуи, удобнее устраиваюсь в его руках.

— Я не сомневаюсь в этом, — смеюсь я в ответ.

Наши игрища прерывает, писк телефона. Матвей шарит рукой, и глядит на экран. Тут же встаёт, и без слов вылетает из комнаты, идёт к матери. Я тоже встаю, но робко топчусь у входа. Он выходит, через несколько минут, следуя мимо, на кухню.

— Матвей, давай я помогу. Что сделать? — иду за ним.

Он наполняет стеклянный стакан водой.

— Всё в порядке, — отвечает он, уставшим голосом, — давление скакнуло, сейчас выпьет лекарство, а потом посмотрим. Иди, ложись, я скоро приду.

И проходит мимо, а я так и остаюсь стоять на кухне. Делать нечего, иду спать. Забираюсь под одеяло, свернувшись калачиком. Не люблю спать вне дома, даже у отца плохо засыпаю, а здесь и подавно. Чужая атмосфера, непривычные запахи, диван сильно жёсткий. Я верчусь, но всё же, забываюсь в тревожном сне. Чувствую, как рядом ложиться Матвей, и тут же сгребает меня в объятия.

— Ну как? — спрашиваю я, уткнувшись в его грудь.

— Нормально, — отвечает он, и вздыхает. — Знаешь, каждый раз боюсь заходить, когда срабатывает эта хрень. Спешу, и боюсь, на секунду на пороге замираю, вслушиваюсь, дыхание распознаю, а потом уже захожу. Почему мне так страшно?

— Потому что ты любишь её, — отвечаю. — Я понимаю тебя!

Он прижимает меня крепче.

— Всё бы отдал, только чтобы она здорова была. Не ценил раньше, а теперь, как маленький ребёнок, боюсь остаться без неё.

— Матвей, — я обхватываю его лицо, руками, — всё будет хорошо!

Целую его глаза, щеки, губы.

— Она обязательно поправится, — приговариваю я.

— Ты очень добра ко мне, Люба, — говорит он, — я не заслуживаю тебя.

— Ну что ж, утром отвезёшь меня домой, трахнешь, и можешь быть свободен, — шучу я.

— А трахать обязательно? — тоже дурачится он.

— Ещё как обязательно, — смеюсь я, и замираю в его объятиях, слушаю гулко стучащее сердце и мерное дыхание.

— Спасибо, — шепчет он.

Но я уже не отвечаю, потому что проваливаюсь в сон. Оказалась что для спокойствия, нужны были крепкие руки, и стук сильного сердца.

6

Его будит ощущение пустоты рядом.

Всю ночь он сжимал в объятиях Неженку, а она согревала его, успокаивая и развеивая его тревоги.

Такая трогательна, маленькая, лакомая.

Даже глядя на неё в его футболке, ему хотелось её, а уж когда она прижималась к нему своим телом!

Как он держался, сам не понимал. Член стоял колом. Но он обещал ей, хотя она сама изнывала от желания. Но он не хотел повторения того, что было в кафе, и поэтому он держался.

И вот сейчас он остро ощущает, что её нет рядом. Открывает глаза, и убеждается, что он один, бережно накрыт одеялом.

Матвей трёт глаза и шарит под подушкой, смотри на телефон. Ещё рано. Половина седьмого, и на улице ещё темно. Он садится, ерошит волосы на голове, потом потягивается до хруста. Встаёт и только сейчас слышит тихий плеск воды, и женский говор, что доносится из кухни. Он озадаченно плетётся на кухню, и застаёт сидящую за столом мать, и Любу, порхающую у плиты. Она переоделась в свою одежду. Свежа и бодра.

Они любезно болтают, обсуждают какую-то книгу. И мама выглядит очень хорошо.

Первой его замечает она.

— Матвей, — говорит ему, — оденься.

Люба тут же оборачивается, и улыбается ему.

— Привет, — говорит она.

— Смотрю, уже познакомились, — ворчит он, и отворачивается, идёт в ванную, и улыбается. Блядь! Как дурак!

Возвращается на кухню, одетый и умытый, как раз, когда Люба накладывает в тарелки кашу.

— Каша? — вскидывает он брови.

— Вкусная каша, — говорит Люба, и ставит перед ним тарелку, — ешь!

Хотя по хрен, из её рук он и яд бы съел.

Берёт ложку, и замечает ироничный взгляд матери.

— Зачем ты встала? — ворчит он.

— Я хорошо себя чувствую, — отвечает она, — пока есть возможность, надо двигаться.

— Ага, только не переусердствуй, — бурчит он, и принимается за завтрак.

Люба молчит, тоже ест.

— Услышала, что кто-то хозяйничает на кухне, думаю, неужто мой сын сподобился до готовки, встала, а тут очаровательная девушка, — и мама разулыбалась.

Люба покраснела.

— А, между прочим, Люба, он прекрасно умеет готовить, — продолжила мама.

Неженка метнула на него взгляд, но Матвей невозмутимо продолжал, есть, действительно вкусную кашу.

— Мам, ты ешь, а то каша остынет, — вставил он.

— А вот манеры, у него так себе, — усмехнулась мать.

— Я заметила, — пискнула Люба.

Спелись, блядь!

Они, молча, продолжили. Люба первой встала из-за стола, и собрала грязные тарелки.

— Ольга Борисовна, чай? — спросила Люба.

Мать кивнула.

— А тебе кофе? — спросила у Матвея.

— Садись, я сам налью, — решил он поухаживать за ними.

— Там булочки сын, Галя вчера стряпала, — встряла мама. — Галя это моя сиделка, — пояснила она, присевшей Любе.

Матвей налил маме чай, а им с Любой кофе. Достал булочки, поставил на стол, сел.

— Люба рассказала мне, что работает в издательстве, — мама отламывает кусок сдобы, — не правда ли прекрасная профессия? Матвей?

— Ты намекаешь, что моя профессия не очень прекрасна, — отозвался Матвей.

— Какая у тебя профессия, Матвей! — фыркнула мама. — Кто ты, директор?

— Да, мам, я директор, — раздражённо пожал Матвей плечами, — Люба, между прочим, тоже управленец, так чем я хуже неё.

— Ну, ты тоже сравнил, — опять фыркнула мама, — у неё диплом филфака с отличием.

Люба только успевала, переводит взгляд с одного на другую.

— А вы кем работаете? — вставила она, тем самым оградив мать от колкого ответа, что готов был сорваться с языка Матвея.

— Я уже на пенсии, а работала учителем истории, — ответила мама, — я так мечтала, чтобы Матвей выучился в институте, но…