Нидерландская революция

Ответ Маргариты был продиктован этой демонстрацией силы. Она обещала послать к королю делегацию для изложения ему требований петиционеров и «смягчить» пока указы против еретиков. И хотя она была смущена появлением демонстрантов, у нее все же хватило твердости отказаться одобрить их поведение, как они того добивались.

Вечером подписавшие «компромисс» устроили банкет во дворце Кулембурга. Большинство их остригли себе «по-турецки» бороды и надели на себя такие же нищенские котомки с мисками, какие носили бродившие по стране нищие и оборванцы (gueux). Что означали эти странные эмблемы, которые должны были — как в свое время форма недовольных Гранвеллой вельмож — служить отличительным признаком членов союза? Явилось ли толчком к принятию этого символа бранное слово, произнесенное в это утро графом Берлемоном? Не более ли вероятно, что, переодеваясь нищими, дворяне намекали на то, что королевская политика вскоре приведет страну к гибели? Никто не может дать точного ответа на этот вопрос. Во всяком случае именно в этот вечер впервые раздался клич: «Да здравствует гёз!», в течение стольких лет йотом повторявшийся в нидерландских провинциях [188] .

188

Gachard, 'Eludes el notices historiques, t. I, p. 130.

Все недовольные приветствовали гёзов. Медали их из золота, серебра, меди и олова, украшенные бургундским огнивом — старым национальным символом — и двумя руками, протянутыми с двух сторон для рукопожатия в знак союза, получили широкое распространение во всех слоях общества. Шапки украшались изображениями мисок, эти украшения встречались также на упряжи лошадей; даже дамы носили их в виде серег. Но этот первый взрыв энтузиазма вскоре улегся. Дело в том, что далеко не вое, кричавшие «да здравствует гёз!», имели одни и те же цели. Одни из них были «политическими», другие — «религиозными гёзами». Первые, сплошь католики, добивались только политических реформ; вторые, ревностные кальвинисты, прежде всего стремились к свободе богослужения и к борьбе с «римским идолопоклонством». Так как последние очень скоро получили перевес, то союзу, заключенному благодаря всеобщему возбуждению умов между столь различными элементами, суждено было просуществовать очень недолго.

III

В то время как Маргарита Пармская подготовляла с помощью тайного совета «смягчение» указов против еретиков, в то время как делегаты ее — барон Монтаньи и маркграф Берг, — скрепя сердце, собирались ехать в Испанию, в стране происходили необычайные события.

Успех гёзов, принятие их петиции, обещания правительницы вызвали у кальвинистов уверенность, что свобода богослужения уже допущена или по крайней мере будет предоставлена в будущем. 20 апреля было сфабриковано и распространено по всей стране якобы воззвание рыцарей ордена Золотого руна, в котором заявлялось, что «городские управления и инквизиторы не будут больше ни арестовывать, ни конфисковывать имуществ, ни изгонять из страны по вероисповедным причинам» [189] . Убежденные в безнаказанности, кальвинисты сбросили теперь маску.

189

Poullet, Correspondance de Granvelle, t. I, p. 217.

Многие тайно перешедшие в новую веру католические священники «с церковной кафедры отрекались от католических догматов, которые они раньше проповедовали, заявляя, что они не могли до сих пор ни проповедовать, ни говорить, а теперь молят у бога прощения за то, что под давлением принуждения вводили в заблуждение и обманывали народ» [190] . Их примеру последовали все те, кто был обращен проводившейся за последние годы неустанной пропагандой. Они теперь открыто заявляли об этом. Оказалось, что они были очень многочисленны в Фрисландии, Гельдерне и даже в Льежской области, т. е. в провинциях, которые еще 3 года назад оставались совершенно незатронутыми кальвинистской пропагандой [191] .В мае в некоторых сельских приходах Фландрии — священники констатировали, что сотни верующих не являлись к причастию [192] . Кальвинистов нельзя было встретить только в Намюрской провинции, Люксембурге и в аграрных районах Генегау и Артуа. Они сотнями прибывали из Англии в Антверпен, Лилль, Турнэ, Валансьен, озлобленные изгнанием, разоренные конфискацией их имуществ и одушевленные жаждой мести; на кораблях и повозках они приводили попутчиков в ужас своими резкими речами и распевавшимися ими песнями [193] .

190

Ibid., t. II, p. 17.

191

Кальвинизм проник в Льежскую область с севера и в 1566 г. завоевал себе много сторонников во фламандских частях ее. В частности Гассельт примкнул к повстанческому движению, разразившемуся в Нидерландах. Lenoir, Histoire de la R'eformation dans l'ancien Pays de Li`ege, Bruxelles 1861; Dans, Histoire du dioc`ese et de la principaut'e de Li`ege pendant le XVI si`ecle, Li`ege 1884, p. 272 etc.; cp. A. Paquay, La r'epression des troubles calvinistes a Hasselt par G'erard de Groesbeek, «L'ancien pays de Looz», t. VI, 1902, p. 35 etc.; J. Hansen, Jesuitenakten, S. 526; Gachard, Analectes…, p. 174 etc., 265 etc.

192

Poullet, Correspondance de Granvelle, t. I, p. 253.

193

Ibid., p. 231.

Между тем Маргарита обещала только смягчить указы против ереси и никогда не собиралась предоставить свободу протестантского богослужения. Составленный тайным советом и предложенный на усмотрение провинциальных штатов проект «смягчения» не допускал исповедания другой веры, кроме католической. Он ограничивался тем, что оставлял в покое еретиков, «поскольку они будут воздерживаться от нарушения спокойствия», т. е. предоставлял им возможность жить так, как жили при Карле V представители высшей знати и иностранные купцы. Впрочем, эта веротерпимость в отношении кальвинистов, как бы ограничена она ни была, полностью соответствовала желаниям большинства народа [194] . Эгмонт открыто одобрил проект; и провинциальные штаты, за исключением некоторых оговорок, склонны были принять его. Правительница, разумеется, не могла идти дальше этого. Она и так считала, что превысила свои полномочия. Разве некоторые из ее советников не осуждали ее за слабость, и разве король не писал ей, что никогда не уступит еретикам? [195]

194

Небольшое меньшинство, состоявшее из ревностных католиков, считало эту веротерпимость чрезмерной. Potillet, op. cit., t. I, p. 341. Зато все остальные были явными сторонниками ее.

195

Gachard, Correspondance de Philippe II, t. I, p. 415. Одновременно он посылал ей и другие письма, которые предназначались для предания их широкой гласности и с помощью которых он пытался обмануть общественное мнение относительно своих планов, сообщая о своем предстоящем приезде в Нидерланды и обещая тогда проверить, целесообразно ли изменение указов против еретиков: «ибо одному богу известно, что я ничего так не избегаю, как кровопролития». «Suppl'ement `a Strada», t. II, p. 849.

Но кальвинисты с презрением отвергли эту уступку, которая казалась чрезмерной Филиппу II. Они полагали, что настал час добиться наконец торжества истинной веры. Чувствуя за собой поддержку значительной части дворянства и видя критическое положение правительства, они поддались порыву своих пасторов и не отступали теперь перед мыслью о восстании. Они смело противопоставили силе силу и выступили против правительницы. Никто не повиновался распоряжению от 27 апреля, приказывавшему вернувшимся эмигрантам тотчас же покинуть страну.

Оппозиция, перешла теперь с национальной платформы на религиозную. «Религиозные гёзы» получили перевес над «политическими гёзами». Во главе движения стояло теперь уже не дворянство, а консистории, и движение направлялось уже не против испанского абсолютизма, а против «римского идолопоклонства». В связи в этим множество католиков, подписавших «соглашение» дворян, «полагая, что оно направлено было против инквизиции и за сохранение нидерландских привилегий», стали отходить от союза с гёзами, считая, что «они идут гораздо дальше того, что они давали им раньше понять, желая заманить их» [196] .

196

Poullet, Correspondance de Granvelle, t. I, p. 806; cp. ibid., p. 358. Зато множество простых людей носило теперь значки гёзов. Ibid., р. 307.

И действительно, начиная с июня 1566 г. кальвинистская часть дворянства не скрывала больше своей игры. Она явно добивалась торжества новой веры. В Артуа и на юге Фландрии в районе Бетюна, Мервиля, Ла Торг и в промышленном районе Армантъера рассеяны были пасторы, поддерживаемые дворянами — Эскердагом, Дангастром и д'Оленом. Консистории, скрывавшиеся под названиями, заимствованными у «камер риторики», называвшие себя в Армантьере «Бутон», в Лилле «Роза», в Антверпене «Виноградник», в Валансьене «Орел», в Генте «Меч» [197] , находились в оживленных сношениях друг с другом и с иностранными консисториями, посылали друг другу проповедников и получали их из Женевы, Франции и Англии. Дом принца Оранского в Брюсселе был переполнен подобными проповедниками, к которым «очень благоволил» Людовик Нассауский и против которых правительство не решалось ничего предпринять. Антверпен до такой степени наводнен был кальвинистами, что 30 мая Гранвелла писал королю, что их здесь больше, чем в Женеве [198] . Все ждали восстания, резни духовенства, разграбления церквей. 13 июня антверпенские кальвинисты пытались совершить богослужение в соборе как раз в то время, когда по улицам города проходила торжественная процессия со святыми дарами. К этому времени кальвинистские проповеди говорились также и в Нижней Фландрии, и из этого очага, где религиозные страсти усугублялись недовольством и нищетой рабочих масс, пожар распространялся все дальше и дальше. Он захватил Турнэ, Валансьен, Оденард, Гент и в конце июня распространился по всей Фландрии.

197

Kervyn de Lettenhove, Les Huguenots et les Gueux, t. I, p. 324.

198

Poullet, op. cil., p. 288; cp. Gachard, Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. II, p. 384.

Примеру Фландрии тотчас же последовали другие провинции. В середине июня проповеди велись в Геле, сеньерии графа ван ден Берга, вблизи Буа-ле-Дюка и в районе Маастрихта; затем движение захватило также Голландию, где первая проповедь состоялась 14 июля в окрестностях Горна. Даже в Брюсселе обнаружены были тайные сборища кальвинистов благодаря «некоторым ревнивым женам, отправлявшимся вслед за своими мужьями, которые вставали в 3 часа утра и уходили туда» [199] .

199

Poullet, Correspondance de Granvelle, t. I, p. 326.

Перепуганные власти бездействовали. «Правосудие дремлет», — заявлял Морильон [200] . Тщетно Маргарита Пармская 3 июля запретила кальвинистские проповеди под угрозой самых тяжелых наказаний для участников и виселицы для проповедников: эта мера лишь увеличила число участников и возбудила смелость пасторов. Созывавшиеся кальвинистами собрания напоминали теперь военный лагерь. Люди стекались на них сотнями, вооруженные пиками или пистолетами; мужчины окружали кольцом женщин, стоявших возле пастора, восседавшего на груде одежды шли взбиравшегося на лестницу ветряной мельницы. Во время проповеди на близлежащих полях, в разбитых на скорую руку палатках продавались кальвинистские брошюры, тут же неподалеку вынимались втулки из бочек с пивом и готовилась трапеза для присутствующих. Вечером все возвращались в город, распевая псалмы и с возгласами «да здравствует гёз!». Слушателями этих проповедей были теперь уже не только бедняки, среди них встречались также адвокаты, богатые горожане, дамы «с золотыми цепочками». Никому теперь уже не приходило в голову, как когда-то, маскироваться или переодеваться при посещении кальвинистских проповедей: о них публично возвещалось по всей стране, и были специальные лодки для перевозки отправлявшихся на них [201] .

200

Ibid., p. 326.

201

Я заимствую различные подробности этой картины из живописного рассказа ван Варневика (van Vaernewijck, Beroerlicke tijden, passimb Во французском переводе этих мемуаров, сделанных ван Дизом (Гент, 1905—1906 гг.), имеется множество очень интересных иллюстраций, сделанных по гравюрам и рисункам того времени. Ср. также D. Jacobs, Het wonderjaar te Gent, «De Tijdspiegel», 1906.

Смелость кальвинистов росла с каждым днем. 23 июля в Генте они заявили эшевенам протест против «плакатов», запрещавших проповеди, «так как мы обязаны прежде всего повиноваться повелениям бога, а не повелениям людей» [202] . 1 августа к председателю фландрского совета явились в сопровождении толпы верующих пасторы с просьбой предоставить им одну из городских церквей, так как в связи с приближением зимы придется вскоре прекратить собрания в поле.

Эта смелость объяснялась лишь смятением, царившим в лагере правительства. Если бы правительство не было в такой панике, оно поняло бы, что как бы внушительно ни было число приверженцев кальвинистов, они все же составляли по сравнению с основной массой католического населения ничтожное меньшинство. Но благодаря их активности и решительности у всех получалось другое впечатление, и правительница была ими терроризирована. Она не решилась применить силу, чтобы быстро разогнать пасторов и руководителей консисторий. Боясь развязать религиозную войну наподобие французской, она не желала опереться на недавно возникшую в среде высшего дворянства чисто католическую партию, представителями которой были Мансфельд, Арсхот, Берлемон, Аремберг, Мегем и Нуаркарм. Хотя она потеряла всякое доверие к принцу Оранскому, графу Эгмонту и графу Горну, однако не решалась порвать с ними. Она рассчитывала на их популярность в народе, надеясь восстановить спокойствие без кровопролития. 13 июля она направила именно принца Оранского в Антверпен, где кальвинисты как будто приготовились к восстанию, а несколько дней спустя она поручила опять-таки принцу Оранскому и графу Эгмонту договориться с дворянами, участниками «компромисса», созывавшими на 14 июля новое собрание на территории льежского епископства в Сен-Троне.

202

Gachard, Notices sur les Archives de Gand, p. 114.