Нидерландская революция
Шрифт:
В начале XVI в. власть попадает в руки сильнейшего государя Европы Карла V. В то же время Нидерланды делаются коммерческим центром Европы. Антверпен приобретает в европейской торговле значение, какого до этого времени не имел ни один город. Нидерланды стали международным рынком «terre commune `a toutes les nations».
В то же время промышленность Нидерландов стала перестраиваться на новой, более широкой, национальной базе, преодолевая партикуляризм привилегированных городов. Антверпен делается ее главным рынком. Местные рынки пустеют, ряд городов приходит в упадок. Развитие новой индустрии происходит в деревне. Расцвет ее относится к тридцатым годам XVI в. Развивается свободная от цеховых стеснений новая шерстяная промышленность, металлургия, добыча угля. В деревне начинает развиваться промышленный пролетариат. Но и в городе возникают новые отрасли промышленности на капиталистической основе. Пролетариат бесправен и угнетен. Временами он заявляет о себе волнениями,
К проблеме Нидерландской революции Пиренн подходит главным образом с точки зрения создания бельгийской нации. Больше всего его, интересует вопрос, каким образом создавшаяся в бургундскую эпоху нидерландская нация распалась на две — голландскую на севере и бельгийскую на юге.
Бельгийская нация отделилась, по его мнению, от голландской потому, что южные Нидерланды остались под властью Испании и католичества, в то время как северные стали протестантскими и добились независимости. Надо сказать, что то сравнение, которое здесь приходится делать Пиренну, далеко не лестно для национальной гордости бельгийцев, Освободившаяся от испанского владычества протестантская Голландия переживает эпоху небывалого экономического расцвета и принимает все меры к тому, чтобы подорвать хозяйство испанской Бельгии. В то же время испанский деспотизм встречает в Бельгии пассивное повиновение. Политическая жизнь замирает. Испанские короли интересуются только поступлением налогов. Начинается общий упадок культуры. Руководство духовной жизнью в южных Нидерландах переходит в руки церкви, которая сама скоро впадает в состояние маразма. Для католических Нидерландов наступает пора долгого упадка. Их испанские, а потом австрийские государи пренебрегают их интересами и втягивают их во все европейские войны. Их разоряет Голландия, расчленяет Франция, отобравшая Артуа и часть Фландрии.
Но все же Пиренн старается показать, что Бельгия сохранила «независимость». Нельзя говорить об иностранном владычестве в Бельгии до ее аннексии Французской республикой. Как испанские, так и австрийские Габсбурги, — государи Бельгии — прямые наследники бургундских герцогов. Они владеют страной в силу законного права, которого никто у них не оспаривает. Но они пренебрегают интересами страны, не считаются с интересами населения, разрушают национальное сознание. Опять торжествует партикуляризм, опять надает сознание общего отечества.
Огромное значение для Бельгии имел факт французского завоевания (1794), которое Пиренн по его результатам сравнивает с римским завоеванием. Бельгия централизована и унифицирована. Она резко отличается от прежних австрийских Нидерландов и Льежской области с их почти суверенными провинциями с пестротой привилегий, учреждений и кутюмов.
Создание Нидерландского королевства из Бельгии и Голландии (1815) как бы возродило Бургундское государство. Но к XIX в. между обеими странами уже не было ничего общего. Их разделяли и религия и исторические судьбы. Богатство Голландии выросло на бедности Бельгии. Бельгийская революция 1830 г. разорвала это искусственное объединение и тем завершила создание бельгийской нации.
Последний — седьмой — том «Истории Бельгии» посвящен изображению экономического и культурного расцвета бельгийской нации после 1830 г. Пиренн сам соглашается, что он несколько приукрасил этот период, дал его «en beau». Он обходит темные и позорные пятна в истории бельгийской буржуазии, как например страшную эксплуатацию населения бельгийского Конго. Он подробно останавливается на борьбе партий — либералов, католиков и социалистов, стараясь занять объективную позицию. В основном его симпатии на стороне либеральной идеологии. Либеральная партия кажется ему партией ума и образованности. Но он считает ее недемократической, цензовой, которая неизбежно должна уступить место демократии. Он отрицательно относится к идеям, которые он обозначает как «экономический либерализм» — к идеям «закона спроса и предложения», фритреда, манчестерства. Он иронизирует над попытками смягчить социальное зло путем частной благотворительности, религиозного патроната и «просветительных мероприятий». Носителями новой демократии для Пиренна являются католическая и социалистическая партии, поставленные им рядом. Последнюю Пиренн одобряет за ее. умеренность и оппортунизм, за ее сопротивление коммунистическим идеям.
Пиренну прекрасно известна печальная роль, сыгранная католичеством в истории его народа. Но он находит слова симпатии и для современной католической партии, как партии «демократической»; с симпатией он перечисляет заслуги католичества и в прошлом…
G либерализмом Пиренн сочетает монархизм и легитимизм. Для него не только идеализируемые им бургундские герцоги, не только Карл V, но и Филипп II, и последующие испанские и австрийские Габсбурги — законные государи Бельгии.
Леопольд II для него не «коронованный купец», не бесчеловечный эксплуататор черных рабов, а благодетельный монарх. «Никогда не было государя, посвятившего себя благу своего народа с большим пониманием, преданностью и патриотизмом», «Эра демократии и эра… Леопольда начались одновременно». С энтузиазмом говорит он об общении короля Альберта с народом…При всех своих огромных, исключительных знаниях, большом историческом чутье, несомненном демократизме, широкой гуманности и космополитизме Пиренн все же оставался бельгийским буржуа и не в силах был вырваться из своего ограниченного круга.
Историю Нидерландской революции Пиренн берет в том же плане истории бельгийской нации. Собственно говоря, почти можно сказать, что у Пиренна отсутствует самая тема; он дает не «Нидерландскую революцию», а «Нидерландскую революцию в бельгийских провинциях». В его изложении отсутствует история северных провинций, которые были главным центром революционной борьбы, потому что для него это уже история Голландии, не имеющая прямого отношения к истории Бельгии.
Вместе с тем для Пиренна по сути дола не существует самой проблемы Нидерландской революции, как революции буржуазной. Характерно даже внешнее построение изложения: тема Нидерландской революции не выделена в отдельный том, а входит частично в III том, частично в IV том; подразделение на главы также дается не по внутреннему ходу борьбы, а сообразно смене правителей бельгийских провинций.
Пиренн выясняет ряд причин, вызвавших революционное движение в Нидерландах. Он указывает на экономическую причину — эксплуатацию Нидерландов Испанией, на политическую — стремление Нидерландов (особенно нидерландской знати) к восстановлению «бургундских вольностей», ущемленных политикой испанского абсолютизма, не говоря уже о множестве второстепенных обстоятельств, вплоть до «психологических» мотивов — бестактной и неискренней политики Филиппа II, неспособной Маргариты Пармской и т. д. Но главным стержнем революции является для Пиренна религиозный вопрос.
Нидерландская революция протекала в сложной исторической обстановке. Самая передовая по капиталистическому развитию страна Европы, Нидерланды, была политически подчинена одной из самых феодально отсталых стран. — Испании. Борьба против феодализма здесь неизбежно сливалась с национально-освободительной войной против Испании. В условиях той эпохи социальное и национальное движение в Нидерландах так же, как и потом в Англии, приняло резковыраженную религиозную окраску, как борьба кальвинизма и анабаптизма против господствующей католической церкви.
В глазах буржуазных историков политическая и религиозная борьба заслонили социальную, как мы видим это и в историографии английской революции, которая даже для передовых английских историков все еще остается в первую очередь «пуританской». Поэтому борьба между Нидерландами и Испанией, борьба между протестантами и католиками, изучена гораздо лучше, чем классовая борьба в самих Нидерландах.
И у Пиренна социальная сторона Нидерландской революции заслонена политической и особенно религиозной. При этом, хорошо понимая социальную сущность анабаптизма, Пиренн не выясняет классового характера кальвинизма. Он видит в нем лишь религиозную и политическую сторону. Кальвинизм обращается, в изображении Пиренна, ко всем классам и особый успех имеет у «промышленного пролетариата». Классовый характер кальвинизма как религии буржуазии остается невыясненным, невыясненным остается и общий характер движения, как буржуазной революции. Пиренн не уклоняется от аналогий между Нидерландской революцией и Великой буржуазной революцией во Франции, но как раз эти аналогии показывают, как далек он от понимания их действительного содержания и исторического родства. Он сравнивает — и не однажды — герцога Альбу с… Робеспьером, испанский террор в Нидерландах с террором французской революции, казнь Эгмонта и Горна с казнью Людовика XVI. Гезов он сравнивает с вандейцами, резню гезов с сентябрьскими казнями во Франции. Другими словами, он считает возможным проводить аналогию между революционным террором и жестокостями феодальной контрреволюции. И здесь и там он видит жажду человекоубийства под давлением долго сдерживаемой ненависти. Стоя на позициях расплывчатой буржуазной «гуманности», Пиренн допускает грубые исторические ошибки, сближая факты, совершенно противоположные по своей исторической сущности.
Религиозный момент выдвинут у Пиренна на первый план не случайно. Он служит развитию основной его темы истории образования бельгийской нации. Религиозная борьба провела резкую границу в самих Нидерландах, границу между католическим югом и протестантским севером. Бельгия осталась верной католичеству. Социальная борьба у Пиренна покрывается борьбой религиозной. Восстания плебейства в бельгийских городах рассматриваются как захват власти кальвинистским меньшинством, опирающимся на «разнузданную толпу», преследующим католичество и стремящимся восстановить городской партикуляризм. Но это ведет в последнем счете к восстановлению испанского владычества в Бельгии и к торжеству католицизма.