Нидерландская революция

Мы уже отмечали выше католицизм и легитимизм Пиренна как непосредственное продолжение его национализма. Эти положения широко отражены и в настоящем томе, где автор всячески спешит «воздать должное» личным качествам и соблюсти «справедливость» по отношению и к Филиппу II, и к Гранвелле, и к герцогу Альбе и к «эрцгерцогской чете».

Однако Пиренн широко воспроизводит конкретный материал, и факты говорят за себя под его мастерским пером, делающим его книгу доступной для широкого круга читателей.

* * *

В заключение два слова об оформлении книги. Она обнимает последние главы III тома и IV том, кончая Мюнстерским миром. В нашей книге дана внутри этих книг единая последовательная нумерация глав, соответственно расходящаяся с нумерацией подлинника.

Иллюстрации к книге заимствованы из специального альбома старинных гравюр, выпущенного Пиренном в качестве приложения к его «Истории Бельгии».

Я. Косминский.

Начало восстания против Филиппа II

Глава первая. Филипп II в Нидерландах (1555–1559)

При восшествии на престол Филипп II получил, как известно, лишь часть наследства своего отца. Дом Габсбургов разделился на две ветви: одна в лице Фердинанда имела своим местопребыванием Вену, другая в лице Филиппа — Мадрид. Титулы императора и католического короля, объединенные во время предшествующего царствования в одном лице, принадлежали теперь двум различным монархам, и это внезапное изменение европейского равновесия получило немедленное отражение в истории Нидерландов [2] .

2

Совершенно правильное освещение важности этого вопроса является большой заслугой Госсара. Gossart, L'Etablissement du r'egime espagnol dans les Pays-Bas, Bruxelles, 1905, p. XI etc.

Бургундские провинции, включенные в обширные владения Карла V, однако не растворились в них, а сохранили почти в полной неприкосновенности свою внутреннюю автономию. Благодаря частому посещению Карлом V Брюсселя во время постоянных его путешествий, к которым его вынуждало положение подвластных ему земель, они не переставали видеть в нем своего национального государя. Филипп же — хотел ли он того или нет — мог быть в их глазах только чужеземцем. Если бы его воспитание и характер даже не отдалили его от его бургундских подданных, то он уже в силу политической необходимости вынужден был подчинить их Испании. Разумеется, он никогда не любил бельгийцев, свободомыслие которых в политическом отношении и веротерпимость в религиозных вопросах, находились в резком противоречии с его абсолютизмом и непримиримым католицизмом. Кроме того его постоянное отсутствие, начиная с 1559 г., сильно настроило их против него. Наконец, его посредственный ум, его колебания, его неискоренимая медлительность, его склонность к бумажной волоките, маленьким хитростям и маленьким интригам мешали ему своевременно принимать необходимые меры или делали его действия очень неискусными. Но по существу все это играло лишь очень второстепенную роль в жестоком кризисе, разразившемся во время его царствования. Сводить этот кризис к восстанию, которое якобы было вызвано деспотизмом государя, с одной стороны, и честолюбием некоторых крупных знатных вельмож — с другой, значило бы не понять ни сущности, ни значения его. Корни его лежали глубже, и ни одна человеческая воля не могла справиться с обстоятельствами, его вызвавшими.

В действительности за антагонизмом между Филиппом II и Вильгельмом Оранским скрывалось другое принципиальное противоречие — между Испанским и Бургундским государствами, совершенно отличными друг от друга по обычаям, традициям, идеям и интересам. И как бы ни было велико личное значение обоих этих людей в возникновении этого конфликта, но оно отступает на задний план перед двумя крупными коллективными силами, представителями которых они были.

Если бы Филипп II даже не был тем человеком, каким он был на самом деле, он все равно не мог бы поддержать равновесие между Испанией и Нидерландами. Будучи чисто испанским государем, он неизбежно должен был жертвовать интересами Нидерландов ради Испании, и следовательно должен был обращаться с ними не как с особым государством, а как с «владением», предназначенным служить опорным пунктом и операционной базой для испанского государства на севере Европы, и соответственно пытаться лишить их автономии и независимости. Но именно поэтому катастрофа становилась неизбежной, ибо объединенные общностью интересов и единой политической организацией 17 провинций не могли допустить своего порабощения. Преобразованные в государство Филиппом Добрым, Нидерланды были достаточно сильны, чтобы противостоять напору Филлипа II, тем более, что сам Карл V еще крепче сплотил их, подготовив их таким образом помимо своего желания к борьбе со своим сыном.

С первых же дней нового царствования началась борьба между Бургундским государством и Испанией. Когда к этому присоединился вопрос о кальвинизме, это привело лишь к переходу борьбы в новую и решительную фазу. Но схватка между враждующими сторонами началась еще до этого, и в течение довольно продолжительного периода борьба носила скорее национальный характер, чем религиозный.

I

Карл V уже с давних пор подготовил вое, чтобы обеспечить своему сыну обладание Нидерландами. Аугсбургский религиозный мир, Прагматическая санкция и наконец признание Филиппа провинциями в 1549 г. заранее устранили все трудности, которые могли произойти в решительный момент в Германской империи или в самом Бургундском государстве. Словом, никогда еще вступление на престол не происходило при более нормальных и более мирных обстоятельствах, чем это было при восшествии на престол нового испанского короля. Ничего подобного не было со времени смерти Карла Смелого. Мария Бургундская, Филипп Красивый и Карл V принимали бразды правления либо в разгар политического кризиса, либо призывались к власти еще детьми вследствие неожиданной смерти предшественника и должны были мириться с долгими годами регентства, прежде чем приступить к самостоятельному управлению государством. В данном случае 28-летний король получил власть из рук своего отца перед лицом генеральных штатов, в обстановке всеобщей преданности монарху.

В момент, когда он принял государственную власть, политическое положение было настолько прочным, что лучшего нельзя было и пожелать. Восельское перемирие положило конец войне с Францией. Никаких опасностей нельзя было ожидать со стороны Германской империи, где царствовал дядя нового государя, Фердинанд Австрийский. Что касается Англии, дружба которой была особенно необходима Нидерландам, так как они поддерживали с ней очень оживленные экономические отношения, то брак Филиппа с Марией Тюдор гарантировал со стороны Англии полнейшую безопасность. К этому надо прибавить еще, что Гельдерн и Льежский край, столько времени беспокоившие Бургундское государство, теперь содействовали увеличению его мощи, поскольку первый был аннексирован и стал составной частью его, а второй согласился на признание над собой протектората, который при епископе Георге Австрийском перешел в полное подчинение брюссельскому двору.

Таким образом — и притом впервые за столетие — государь при вступлении на престол не должен был думать ни о защите Нидерландов от внешних врагов, ни о борьбе внутри страны с мятежниками или с какими-нибудь претендентами. Объединение 17 провинций было завершено; все территории крепко держались друг за друга, составляя одно сплоченное целое. Все они признавали теперь власть одного и того же государя, все они приняли ради него один и тот же закон о порядке престолонаследия. Все они были в одинаковых политических отношениях с Германией и Францией. Все они подчинялись одним и тем же общим указам и правительственным советам и наконец вое они считали себя отныне отдельными, но неделимыми членами бургундского наследия.

^{Карл V (гравюра Бегама)}

Сначала могло показаться, что новому государю нетрудно будет добиться мира и согласия, ибо на первых порах своего царствования Филипп II пытался ничего не менять в системе управления, установленной его отцом.

Карл V и Мария Венгерская, отправившиеся в Испанию лишь 15 сентября 1556 г., присутствовали при начале царствования Филиппа II, разумеется, помешали ему своим присутствием предаться тем новшествам, которыми почти всегда ознаменовывается вступление на престол нового государя. Кроме того самый влиятельный из императорских министров. Гранвелла, остался при сыне своего повелителя, помогал ему своими советами и разъяснял ему, насколько важно не задеть общественного мнения при этой первой ветрено короля со своими подданными. Поэтому Филипп тщательно избегал вносить какие бы то ни было изменения в привилегии провинций [3] . Он не сместил ни одного чиновника. И хотя он включил в состав государственного совета иностранца Гранвеллу, но зато он позаботился о включении в него также молодых вельмож, указанных ему его отцом: принца Оранского, графа Эгмонта, маркграфа Берга, графа Бусси, сира Глажена и Амонового штатгальтера, Симона Ренара. Не произошло никаких изменений и в официальной организации борьбы с ересью: Филипп ограничился опубликованием вновь (20 августа 1556 г.) «плаката» от 25 сентября 1550 г. [4] . И, наконец, он избрал на место Марии Венгерской приемлемого для высшей знати принца, прекрасного военачальника, щедрого и блестящего, высокое происхождение и характер которого являлись залогом того, что он не станет политическим орудием в руках монарха. Это был герцог Эммануил Филибер Савойский, назначенный через, два дня после отречения Карла V, 27 октября 1555 г., генеральным штатгальтером Нидерландов [5] .

3

Е. Poullet, Histoire de la joyeuse entr'ee de Brabant, Bruxelles, 1862, p. 336.

4

«Placcaeten van Brabant», B. I, S. 45.

5

Gachard, Le duc Emmanuel Philibert de Savoie, gouverneur g'en'eral des Pays-Bas, «Etudes et Notices», t. III, Bruxelles 1890, p. 9. Назначение Филибера было продиктовано соображениями чисто внешней политики: его избрали потому, что он был врагом Франции.

Однако все эти проявления высочайшей милости были встречены с плохо скрываемой холодностью. Они не снискали новому государю доверия его подданных. Ему явно не доверяли, и не без оснований. Действительно, иногда «то, как дают, дороже того, что дают». Филипп же явно давал против воли. Все его поведение находилось в резком противоречии с выставлявшимися им намерениями. Замкнувшись от всех в брюссельском дворце, исключительно среди испанского окружения, он настолько мало общался с вельможами, недавно призванными в государственный совет, что уже в ноябре у них сложилось убеждение, что их включили в него «только для формы» [6] . Хотя Филипп II ограничился лишь подтверждением ранее изданных «плакатов» против еретиков, однако было очевидно, что он не потерпит в дальнейшем той снисходительности, с которой они до сих пор применялись: 28 ноября 1555 г. он возобновил и усилил инструкции для инквизиторов, а 30 сентября 1556 г. приказал судебным советам беспощадно применять указ от 20 августа, начать преследование слишком снисходительных чиновников, отбирать имущества у лиц, эмигрировавших по религиозным причинам, строго следить за странствующими ораторами и певцами и, наконец, тайно казнить осужденных, «которые считают делом чести подвергнуться публичной казни, так как благодаря своему упорству им еще лучше удается привлечь простых людей к своим проклятым сектам и лжеучениям» [7] . За несколько недель до того (20 августа 1556 г.) он разрешил иезуитскому ордену обосноваться в Бельгии, хотя председатель тайного совета Виглиус предупредил его, что мера эта будет враждебно встречена в провинциях [8] . Кроме того он не сумел привлечь на свою сторону герцога Савойского, который вскоре сблизился с бельгийской знатью, крайне недовольной, в свою очередь, презрительным высокомерием короля и его отвращением к ней, чего король не умел скрыть. И, наконец, несомненно, в Нидерланды проникли слухи о плане, который Филипп в это время обсуждал со своими ближайшими советниками относительно превращения Нидерландов в отдельное королевство, но не для того, чтобы обеспечить им независимость (о чем в свое время уже поднимался вопрос), а, наоборот, чтобы подчинить их чисто монархическому строю [9] . Всего этого достаточно было, чтобы распространилось убеждение, будто король в глубине души осуждает проводимые им официально мероприятия. Чувствовалось, что он играет роль, и играет ее против воли, не вносит в нее искренности и сочувствия, которые могли бы привлечь к нему сердца. Но главной причиной недоверия была ненависть, которую испанцы внушали воем слоям населения.

6

Gachara, Des anciennes assembl'ees nationales de la Belgique, «Revue de Bruxelles», d'ecembre 1889, p. 30.

7

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 2-`eme s'erie, t. XI, 1859, p. 284.

8

A. Gauchie, Notes sur quelques sources manuscrites de l'Histoire belge `a Rome, ibid 5-"eme s'erie, t. II, 1892, p. 160.

9

Gachard, Correspondance de Philippe II, t. II, p. 148. Cp. Gossart, Projets d''erection des Pays-Bas en royaume sous Philippe II, «Bulletin de l'Acad'emie royale de Belgique», Classe des lettres, 1900, p. 558 etc.

Если уже в 1549 г. надменная сдержанность и высокомерие сопровождавших Филиппа в Нидерланды придворных шокировали местную аристократию, то стало еще хуже, когда Карл V в 1553 г. призвал на север для участия в войне против Франции целые полки испанской пехоты. Эта невыносимо наглая военщина вела себя в провинциях, как в завоеванной стране. Ее оскорбительное поведение усугублялось еще озлоблением, оставленным в Испании корыстолюбивыми действиями бельгийцев в 1517 г Все это вскоре Породило в Нидерландах национальную ненависть против испанцев, усиливавшуюся с каждым годом. Чем больше приходилось бояться этих иностранцев, тем больше их ненавидели. Особенно резко выраженную антипатию к военщине питали фламандцы, занимавшиеся. почти исключительно промышленным и земледельческим трудом. Они ненавидели от всей души этих солдат, гордившихся тем, что они только солдаты. Вместе с ними в Нидерландах появился новый тип воина. Это не были уже наемники, нанимавшиеся для одного похода — вроде известных до этого времени швейцарцев или ландскнехтов — и сражавшиеся за деньги как за Францию, так и за императора: испанцы представляли народную армию, храбрую и в то же время надменную, гордившуюся своим презрением ко всему, за исключением своего государя.