Нидерландская революция

Вступление на престол Филиппа II окончательно поколебало их преданность царствующему дому. Они не чувствовали себя больше сподвижниками и «дружинниками» (antrustiones) государя. Они остались верными ему в силу наследственной лояльности, но у них не было и следа того душевного тепла и того энтузиазма, который вдохновлял когда-то Максимилиана Бюрена или Генриха Нассауского. Зато они стали тем большими бургундскими патриотами. Разрыв, происшедший между ними и государем, вынуждал их рассчитывать, так сказать, на самих себя, искать опоры в своей родной стране, на своей подлинной родине [61] , без независимости которой было немыслимо дальнейшее, сохранение ими своего привилегированного положения. Словом, они стали патриотами в силу своих классовых интересов и своего аристократического сознания. Чтобы защитить от короля свои прерогативы, свою власть в качестве штатгальтеров, свои привилегии в качестве рыцарей ордена Золотого руна, они отождествили свои интересы с интересами страны. Разумеется, среди них было немало интриганов, честолюбцев и смутьянов, но у большинства из них, как это всегда бывает во время кризиса, личные интересы в конце концов претворялись в политическую программу, более или менее подчиняясь ей.

61

Интересно отметить, что слово «родина» стало очень часто употребляться, начиная с 1555 г., в среде оппозиции для обозначения Нидерландов, без различия провинций. Это, разумеется, отчасти было связано с подражанием древним, но явно свидетельствовало также о резко выраженной национально-бургундской тенденции в политическом движении.

Совершенно иначе обстояло бы дело, если бы они были ревностными католиками, которые жертвовали бы всем ради сохранения «истинной веры» и из религиозных соображений мирились бы с испанским абсолютизмом, который они отвергали по традиции и из самолюбия. В действительности они в большинстве, хотя и были очень далеки от ереси, но обнаруживали исключительную холодность по отношению к церкви. Почти все они были воспитаны гуманистами [62] и получили поэтому чисто внешнее и поверхностное религиозное воспитание [63] . Самые образованные из них читали Эразма и Кассандера, этого апостола примирения между различными христианскими вероучениями, и все они, как образованные, так и необразованные, жадно проглатывали сочинения Раблэ [64] . Kpоме того распущенность их нравов немало содействовала ослаблению их интереса к религии, но в противоположность французскому дворянству они очень мало занимались галантными похождениями [65] . Любовь не играла почти никакой роли при брюссельском дворе: проводившие здесь свое время представители высшего дворянства были бравыми военными, которым нечего было делать и которые поэтому целыми днями играли в мяч, а ночи свои проводили в попойках или, вернее, оргиях [66] . Бредероде и даже Оранский пили так, что им нередко грозила смерть от пьянства.

62

Дворянство было гораздо более образованным, чем это принято думать. Многие молодые дворяне учились в «Коллеже трех языков» (N`eve, Coll`ege des Trois Langues, p. 325). Гвичардини указывает, что среди дворянства было немало гуманистов (Description des Pays-Bas., p. 93), и упоминает о том, что граф Гогстратен имел в своем дворце «прекрасную библиотеку» (Ibid., р. 205). Филолог Барланд был наставником маркграфа Берга. Касембродт, секретарь Эгмонта, был гуманистом и поэтом, и т. д.

63

Гр. ван Принстерер (Groen van Prinsterer, Archives…, t. II, Leyde 1885, p. 266) совершенно правильно отметил, что религиозное сознание было у них менее развито, чем политическое.

64

Pirenne, Histoire de Belgique, t. III, p. 315.

65

Я намеренно употребляю выражение «галантные похождения», а не «разврат». Как известно, некоторые из них вели крайне безнравственный образ жизни, так например Бредероде, которого его враги обвиняли даже в кровосмешении.

66

Poullet, Correspondance de Granvelle, t. I, p. З31.

Этими пиршествами, на которых эти «знатные господа» собирали вокруг себя обширную свиту из бедных дворян, управляющих их имений, и офицеров из своих милицейских отрядов, поддерживался контакт между высшим и низшим дворянством. Оно-то распространяло по городу слухи о разговорах, которые вельможи вели между собой за столом, об их критических замечаниях, их жалобах, их шутках по адресу правительницы, Гранвеллы или Виглиуса. Благодаря им узнавали о бурных спорах, происходивших в стенах государственного совета; знали, что самые именитые люди страны — принц Оранский, граф Эгмонт, граф Гогстратен, маркграф Берг, сир Монтиньи и сир Бредероде — подозревают правительство в тайном заговоре против независимости бургундских провинций, что они требуют созыва генеральных штатов, что они открыто выступают в роли защитников «родины» от происков испанцев. Благодаря этому их популярность все росла по мере усиления недовольства масс, искусно разжигаемого их пропагандой. Правда, не у всех представителей высшей знати их оппозиционность проявлялась с одинаковой силой. Так, графы Аремберг и Мегем и в особенности граф Мансфельд, который был чужд Нидерландам по своему происхождению и ревностный католицизм которого был прямой противоположностью религиозной индиферентности большинства нидерландских вельмож, обнаруживали гораздо большую сдержанность, чем друзья принца Оранского и графа Эгмонта. Но во всяком случае они предоставляли последним свободу действий и ничего не имели против того, что те подкапываются под авторитет Гранвеллы.

Бесконечные оттяжки с уводом испанских войск необычайно облегчили недовольным их работу. Действительно, это с самого же начала дало им удобный повод для жалоб на правительство и явилорь прекрасным агитационным средством. Напрасно Гранвелла и правительница предупреждали короля о растущем возбуждении умов; напрасно они заходили даже так далеко, что пророчили неизбежность восстания, — Филипп колебался, как всегда. Он великолепно понимал, что наличие преданных ему солдат лучше всего обеспечивает ему повиновение бургундских провинций и является самой прочной опорой его власти. Но как мог он, зная о вспышках ненависти против этих чужеземцев, продолжать дальше упорствовать и не выполнять обещания, торжественно данного им в прошлом году генеральным штатам? Поэтому он вынужден был в конце концов — хоть и против воли — уступить и отдать столь запоздалый приказ об уводе войск. 10 января 1561 г. испанцы покинули Нидерланды.

Но посеянное ими недовольство не исчезло: оно лишь направилось теперь на другой объект. Вопросу о новых еписконствах суждено было вызвать еще более серьезный конфликт.

Идея изменить организацию епископств в Нидерландах принадлежала отнюдь не Филиппу II. Эта организация, существовавшая почти в нетронутом виде с франкских времен, представляла ряд давно сознававшихся всеми неудобств. Шесть епископств — в Льеже, Турнэ, Камбрэ, Аррасе, Теруане и Утрехте — не только совершенно не соответствовали политическим округам и не только зависели от двух чужеземных архиепископств — Кельнского и Реймского, — но кроме того почти все они были столь велики и столь населены, что церковное управление сильно страдало от этого. Уже в средние века то тут, то там раздавались требования о создании лучшей организации. Так например, фламандцы во время войны с французским королем Филиппом Красивым пытались получить разрешение папы на возведение Фландрии в особое епископство, независимое от тогдашнего французского города Турнэ [67] . Начиная с XIII в. брабантские герцоги тоже делали неоднократные попытки изъять свою территорию из-под духовной юрисдикции льежского епископа [68] . Бургундские герцоги, находившиеся в непрерывной войне с льежцами, никогда не думали отказываться от этих планов. За них особенно взялись Карл Смелый, а затем Максимилиан, добившийся у папы разрешения на создание новых епископств в Маастрихте, Намюре, и Лувене [69] . Еще позже, в 1524 г., Маргарита Австрийская советовала Карлу V в целях ослабления светского влияния епископств раздробить старые диоцезы [70] . Итак, как видим, эти планы продиктованы были исключительно политическими соображениями. Они были вызваны не интересами церкви, а интересами народа или интересами короля.

67

Kervyn de Lettenhove, Recherches sur la part que l'ordre de Citeaux et le comte de Flandre prirent `a la lutte de Boniface VIII et de Philippe le Bel, «M'emoires de l'Acad'emie royale de Belgique», t. XXVIII, 1853, p. 91.

68

«Histoire de Belgique», t. I, 2-`eme 'ed., p. 209. B 1334 г. Иоанн III тщетно пытался получить разрешение на создание специального епископства для Брабанта. «Gesta episcoporum Leodiensium», t. II, Li`ege 1613, p. 410.

69

Гашар (Gachard, Correspondance de Philippe II, 1.1, p. XCV, p. 376) упоминает о такого рода проекте при Карле Смелом. О планах Максимилиана см. «Histoire de Belgique», t. III, p. 151. В 1505 г. Сенбавонский аббат Рафаэль Меркатель пыталсядобиться разрешения папы на возведение своего аббатства в особое епископство. Berli`ere, Les 'ev^eques auxiliaires de Cambrai et de Tournai, Bruges 1905, p. 142.

70

Fredericq, Corpus Inquisitionis, t. IV, Gand, 1900, p. 279; Gachard, Correspondance de Philippe II, t. I, p. XCIII etc.; De Hoop-Scheffer, Gesehiedenis der Kerkhervorming, S. 210; Marx, Studien…, S. 55. B 1553 г. все четыре «члена» Фландрии просили императора о создании епископства в Ипре. Gachard, Notices sur les Archives de Gand, p. 65; J. Laenen, Notes sur l'organisation eccl'esiastique du Brabant `a P'epoque de l''erection des nouveaux 'ev^ech'es, «Annales de l'Acad'emie d'arch'eologie de Belgique», 5-`eme s'erie, t. IV, 1904, p. 67 etc.

Разумеется, Филиппу II, когда он добивался у папы радикального изменения существовавшего в Нидерландах деления на округа, также не чужда была мысль об интересах государства; но все же, в отличие от своих предшественников, он в первую голову имел в виду религиозные нужды. Он хотел путем увеличения числа епископств и уменьшения вверенной каждому из них территории предоставить им возможность лучше воздействовать на верующих, дать им возможность лучше следить за строгим соблюдением католической веры и помочь ему таким образом в его походе на протестантизм.

На основании буллы, полученной им 12 мая 1559 г. [71] от Павла IV, наряду с прежними епископствами учреждалось 14 новых: в Намюре, Сент-Омере, Мсхельне, Антверпене, Генте, Брюгге, Ипре, Буа-ле-Дюке, Рурмонде, Гарлеме, Девентере, Левардене, Гронингене и Миддельбурге. Вместо 6 епископств для 3-миллионного населения теперь было 18 [72] , каждое из которых охватывало в среднем 160 тыс. жителей. Новые округа были по возможности приспособлены к границам отдельных провинций и к границе национальных языков страны. Кроме того они подчинены были трем архиепископствам, учрежденным в Камбрэ, Утрехте и Мехельне, причем последнему из них предоставлена была вся полнота духовной власти над всей нидерландской церковью, так что, избавившись теперь от вмешательства Реймса и Кельна, Нидерланды отныне стали представлять собой церковное единство, подобно тому как они составляли уже раньше единство политическое. Впрочем вся новая церковная организация должна была зависеть только от короля. Последний, по соглашению с папой, должен был назначать епископов, содержать их за свой счет, пока им не будут предоставлены постоянные доходы, и, наконец, должен был намечать кандидатов в епископы из среды докторов или лиценциатов теологии, не считаясь с их происхождением. Реорганизованная таким образом нидерландская церковь чрезвычайно напоминала (если отвлечься от различия во времени и в обстановке) церковную организацию, навязанную в X в. Оттоном I Лотарингскому герцогству. Как тут, так и там епископы являлись креатурами государя и послушными орудиями его воли. Само собою напрашивается сравнение между Гранвеллой, провозглашенным в 1561 г. архиепископом мехельнским, и Бруно, возведенным германским императором в 953 г. одновременно в сан архиепископа кельнского и в звание герцога Лотарингского.

71

Miraeus, Opera diplomatica, t. I, Louvain 1723, p. 472.

72

Можно было ожидать, что будет 20 епископств, так как имелось 6 прежних, к которым прибавилось 14 новых. Но начиная с 1553 г. Теруанское епископство, переведенное в Булонь, утратило свою юрисдикцию над Нидерландами, а, начиная с 1559 г., Льежское епископство также утратило ту юрисдикцию, которой оно раньше пользовалось в отношении части Брабанта, Намюрской провинции, Генегау, Люксембурга и Лимбурга.

Этого сравнения достаточно, чтобы понять, какой всеобщий взрыв негодования и какой поток жалоб тотчас же вызвала эта реформа. Разумеется, нельзя было отрицать, что с религиозной точки зрения она была превосходна. Но, с другой стороны, она нарушала интересы очень многих и в особенности чересчур усиливала королевскую власть, для того чтобы ее согласились спокойно принять. Ее встретили так яге враждебно, как в конце XVIII в. встретили судебную реформу Иосифа II. Непримиримый католицизм испанского монарха вызвал такую же бурю негодования, как и «просвещенный деспотизм» австрийского монарха. В планах Филиппа видели новые козни против свобод нидерландских провинций, вопиющее нарушение их привилегий. Дворянство было возмущено необходимостью отдать теологам низкого происхождения епископские должности, которые оно в течение долгого времени замещало представителями из собственной среды. Еще более возмущены были монахи тех монастырей, которые, согласно королевскому плану, должны были служить источником «епископских доходов» для новых прелатов. Действительно, чтобы обеспечить новые епископства доходами и одновременно облегчить свою собственную казну, Филипп получил от папы разрешение на передачу епископствам известного числа аббатств. Кроме того он видел в этой мере, идея которой внушена была ему Гранвеллой, огромную политическую выгоду. Отныне в провинциальных штатах должны были заседать уже не аббаты, на которых он не имел никакого влияния, а назначенные им и преданные ему епископы, которые могли составить здесь монархическую партию. Таким образом церковная реформа в конечном итоге способствовала усилению королевской власти, так как она вносила раскол в собрания штатов, обнаружившие за последние годы столь двусмысленное отношение к короне. Этого было достаточно, чтобы довести возбуждение умов до крайних пределов. Дворянство и городское население стали на сторону аббатов, интересы которых теперь совпадали с их собственными. В Брабанте оппозицию возглавили настоятели крупных монастырей, столь упорно защищавшие свои привилегии от централизаторских тенденций правительства [73] уже при Карле V; создалось парадоксальное положение, при котором само духовенство боролось против церковной реформы. «Аббаты так глупы, — писал Гранвелла в момент дурного расположения духа, — что неистовствуют, как буйволы» [74] .

73

Histoire de Belgique, t. III, p. 186.

74

Weiss, Papiers d''Etatde Granvelle, t. VII, p. 206.

Но народ встретил новые епископства враждебно не только из страха, что благодаря им провинциальные штаты начнут подпадать под влияние короля, а главным образом потому, что опасались, как бы они не явились шагом на пути к введению в Нидерландах испанской инквизиции. Уже одно это название внушало всем мистический страх. Отлично было известно, что брюггский епископ Петр Курций, ипрский епископ Мартин Ритовий, буа-ле-дюкский епископ Француса Сонний, гентский епископ Вильгельм Линдан, а также гаарлемский и миддельбургский епископы до своего назначения на эти должности исполняли в бургундских провинциях обязанности инквизиторов. Кроме того известно было также, что «брат» Лоренцо да Виллавиченцо и «контадор» Алонзо цель Канто переслали в Мадрид обширный список подозрительных лиц и донесли королю о слишком снисходительном отношении брюссельского правительства к ереси [75] . Не достаточно ли было этого для оправдания внушенных всем подозрений? Напрасно Маргарита и Гранвелла заявляли, что король невиновен в приписываемых ему планах: никто им не верил. Да к тому яге разве могли они в его оправдание официально заявить, что он считал инквизицию в Нидерландах более беспощадной, чем испанская инквизиция? [76]

75

Marx, Studien…, S. 221.

76

Gachard, Correspondance de Philippe II, t. I, p. 207.

II

Возмущение, вызванное Филиппом, всей своей тяжестью обрушилось на Гранвеллу. Не решались прямо нападать на монарха, который, несмотря на; свою все растущую непопулярность, был, однако, защищен еще своим правом законного государя. Зато представлялся слишком благоприятный случай избавиться от всемогущего министра, и этого случая нельзя было упустить. Его недавнее возведение в кардинальское достоинство (26 февраля 1561 г.), подчеркнувшее доверие к нему со стороны государя, еще сильнее разожгло ненависть, которую к нему питали и без того. Вельможи из государственного совета, соблюдавшие до сих пор приличие, решили, что настал момент открыто порвать с ним и объединиться в своих действиях с народом. 23 июля 1561 г. граф Эгмонт и принц Оранский послали королю свои заявления об отставке, мотивируя свой уход из государственного совета тем, что они не хотят больше нести ответственность за вызванные кардиналом события, которым они к тому же не могли оказать никакого противодействия, так как все государственные дела большой важности решаются без их ведома [77] . После того как оба вождя высшей знати открыто перешли таким образом на сторону оппозиционной партии, последняя стала считать все дозволенным ей. На Гранвеллу обрушился невероятный поток оскорблений. Градом посыпались листовки на французском и фламандском языках, клеймившие этого «красного дьявола», эту «презренную гадину», этого «красного дракона», эту «испанскую свинью», эту «папскую каналью». Их ярость была тем сильнее, что им не удавалось вывести Гранвеллу из себя, и он отвечал лишь презрительным молчанием.

77

Gachard, Correspondance de Philippe H, t. 1, p. 195. О мотивах личного характера, значения которых не следует однако преувеличивать, добудивших Эгмонта и принца Оранского порвать с Гранвеллой, см. Marx, Studien…, S. 148; Rachfahl, Margaretha von Parma, S. 96.

Неумелая политика Филиппа II еще ухудшала положение. Гораздо более озабоченный быстрыми успехами кальвинизма во Франции, чем волнением, царившим в Нидерландах, он решил предложить свою помощь Екатерине Медичи. В октябре 1561 г. он приказал Маргарите Пармской двинуть войска во Францию. Трудно было выбрать более неудачный момент для действий. Хотя Гранвелла отлично понимал, какими опасностями чревата была в такое тревожное для Нидерландов время религиозная война, вспыхнувшая во Франции, однако он, не колеблясь, стал убеждать короля отказаться от своего плана. Что касается правительницы, то она умоляла его подумать о продолжающемся истощении провинций. И наконец, главное было в том, что принц Оранский заявил перед советом, что нельзя двинуть отрядов милиции без согласия генеральных штатов [78] .

78

Kervyn de Lettenhove, Les Huguenots et les Gueux, t. I, Bruges 1883, p. 164.