Никита Хрущев
Шрифт:
Петровский район перевыполнял план. Хрущева можно было видеть на шахтах, в общежитиях, на проводах сезонников, на крестьянских рынках, на гулянках молодежи. Ему приходилось налаживать производство прочных лаптей для шахтеров и ремонт крестьянских телег и плугов. Райком помогал в создании первых колхозов, партийных и комсомольских ячеек в селах. Это было время успехов нэпа, быстрого развития деревни, хороших урожаев.
В декабре 1925 года Хрущев впервые побывал в Москве. С правом совещательного голоса он приехал сюда в составе украинской делегации XIV съезда ВКП(б). В день открытия съезда Хрущев не сразу нашел Кремль, и все же он был одним из первых в зале заседаний. На съезде, как известно, происходила острая борьба между большинством ЦК и так называемой ленинградской оппозицией, возглавляемой Г. Зиновьевым. Хрущев с энтузиазмом поддержал «генеральную линию». Вместе с другими делегатами от Украины он аплодировал Сталину, которого видел впервые. Сталин
Успехи Петрово-Марьинского райкома и активность Хрущева заметили в Донбассе. Его перевели в окружной центр (Юзовка была уже переименована в город Сталино). Масштаб деятельности Хрущева в окружкоме значительно расширился. Донецкая организация по численности членов партии занимала одно из первых мест в Союзе. К началу 1927 года Донбасс превысил довоенный уровень добычи угля. Здесь строили дома культуры, радиостанцию; в окружном центре появился трамвай и водопровод. Обладая энергией, природным умом и находчивостью, Хрущев был одним из лучших партийных работников Украины. Однако ему явно не хватало образования. Вероятно, он так бы и остался работником среднего звена, если бы, по его собственному выражению, ему не повезло «вытащить счастливый лотерейный билет».
В 1928 году Генсеком ЦК КП(б)У был избран С. В. Косиор, который начал свою работу с перестройки партийного аппарата. Он вызвал, в частности, заворготделом ЦК Н. Демченко и сказал ему примерно следующее: «У тебя в орготделе 6 человек, и все они из интеллигенции. Тебе нужно иметь хорошего заместителя из рабочих. Пошли кого-нибудь в Донбасс. Пусть тебе дадут шестерых партийных работников из рабочих. Но остерегайся, что тебе подсунут худших, и тщательно проверь каждого кандидата. Я потом сам отберу из них нужного работника».
В Донбасс поехал работник орготдела ЦК А. В. Снегов. Он выбрал шесть человек, в том числе и Хрущева. Все они были на приеме у Косиора в Харькове, тогда столице Украины. Выбор Косиора пал на Хрущева, который и стал заместителем заведующего орготделом ЦК КП(б) Украины [59] .
В то время люди недолго работали на одном месте. Н. Демченко вскоре стал секретарем Киевского окружкома партии. Он взял с собой в Киев и Хрущева, теперь уже в качестве заворготделом. В 1929 году в Москве была открыта Промышленная академия, в задачи которой входила подготовка кадров партийно-промышленного руководства. Выходцам из рабочих везде отдавали предпочтение, и Хрущев вскоре стал слушателем Промышленной академии.
Еще в 1928 году Хрущев поддержал приговор, вынесенный по так называемому Шахтинскому делу, он был еще слишком неопытен, чтобы усмотреть в этом деле элемент провокации. В Промакадемии Хрущев активно участвовал в борьбе против так называемых правых уклонистов, которые преобладали в партийной организации Академии и победили при выборах делегатов на Бауманскую районную партконференцию. После двух выступлений «Правды» партийная организация Промакадемии «признала» свои ошибки, отозвала делегатов с районной конференции и избрала новое бюро, которое возглавил Н. С. Хрущев, горячо и, надо полагать, искренне защищавший «генеральную линию» [60] . Конечно, руководимая Хрущевым партийная организация полностью поддержала и сталинскую коллективизацию в деревне, и все остальные кампании начала 30-х годов. Однако Хрущеву повезло в том отношении, что всю эту «борьбу» он вел главным образом на словах, тогда как многим из его друзей на Украине пришлось лично проводить коллективизацию и раскулачивание. Впрочем, Хрущеву пришлось приложить руку к исключению из Промакадемии группы студентов, обвиненных в «правом» уклоне.
Согласно данным исследователя А. Пономарева, который опирается на документы Московской партийной организации, Хрущев стал секретарем партячейки Промакадемии через два дня после того, как был в мае 1930 года вызван к главному редактору «Правды» Л. З. Мехлису. Там Хрущеву был предложен для ознакомления текст заметки в газету, в которой избрание на районную партконференцию в числе делегатов нескольких человек, считавшихся в свое время сторонниками Бухарина, квалифицировалось как попытка засевших в Промакадемии правых «перейти к открытым выступлениям». Хрущев согласился с такой оценкой и подписал заметку, выдержав тем самым первую проверку на преданность Сталину. После этого он приступил к изгнанию
«правых» из партячейки. В подписанном им письме к слушателям Промакадемии, уезжавшим на практику, в частности, говорилось: «События в нашей ячейке за последний год наложили на каждого из нас позорнейшее пятно. Ячейка проявила невиданную беспринципность, давшую возможность вылазке правых и примиренцев.Ячейка Промакадемии при наличии “болота” не сумела принять бой за четкость большевистских принципов. Этот позор нам необходимо решительно смыть» [61] . Несколько десятков коммунистов были в итоге исключены из партии и из Промакадемии за причастность в прошлом к «правому» уклону или по подозрению в причастности к нему.
В первый состав Промакадемии вошла и Н. С. Аллилуева. Мало кто знал, что молодая женщина, приезжавшая в Академию на трамвае, была женой Сталина. Хрущев думал, что именно Аллилуева обратила внимание мужа на энергичного парторга. Позднее он говорил в своих воспоминаниях: «Я ее очень хорошо знал… В Промышленной академии… она была избрана студентами групоргом. Поэтому она часто приходила ко мне за директивами и разъяснениями по тому или другому политическому вопросу. Тогда жизнь в Промышленной академии была бурной. Это были 1929–1930 годы. Шла борьба с правыми, а Промышленная академия была засорена правыми и одно время поддерживала правых неофициально. Потом академия стала твердыней Центрального Комитета, и в этом моя роль была, как говорят в таких случаях, не последняя. А отбрасывая скромность, моя роль была первой. Поэтому меня и выбрали секретарем партийной организации. Я возглавлял группу, которая твердо стояла на позициях генеральной линии Центрального Комитета, которую проводил Сталин. Это, видимо, и сближало со мной Надю, как мы ее называли. Потом мы ее стали называть Надеждой Сергеевной. Когда мы учились и разговаривали по партийным вопросам, то она ничем не проявляла своей близости к Сталину, она умела себя держать. Когда я стал секретарем Московского комитета и часто встречался со Сталиным, бывал у него на семейных обедах, то я понял, что о жизни Промышленной академии и о моей роли в борьбе за генеральную линию в академии она много рассказывала Сталину. Сталин в разговорах другой раз мне напоминал о событиях, о которых я уже далее не вспоминал, забыл. Я тогда понял, что это, видимо, Надя рассказывала Сталину.
Я считаю, что это определило отношение ко мне Сталина. Я называю это лотерейным билетом. Я вытащил счастливый лотерейный билет и поэтому остался в живых, когда мои сверстники, мои однокашники, мои друзья, с которыми я вместе работал в партийных организациях, в большинстве сложили головы как враги народа.
Я сам себе задавал вопрос: “Что же меня пощадило?” То, что я действительно был предан партии, – в этом нет сомнения, я сам себя знаю. Но те товарищи, которые со мной работали, они также были преданы партии и такое же участие принимали в борьбе за генеральную линию партии, за Сталина. Но все-таки они погибли.
Сталин наблюдал за моей деятельностью через Надежду Сергеевну, с которой я учился, был на равной ноге. Она видела меня каждый день и с уважением относилась ко мне, к моей политической деятельности. Об этом она рассказывала Сталину, и это послужило Сталину основой доверия ко мне. Другой раз он нападал на меня, оскорблял, делал грубые выпады; но опять возвращался к хорошим отношениям, и до последнего дня своей жизни он ко мне все-таки хорошо относился. Говорить о любви со стороны этого человека – это слишком сентиментально и для него нехарактерно, но он, безусловно, проявлял ко мне большое уважение. Это уважение выражалось в поддержке, которую он мне всегда оказывал» [62] .
Возможно, что в данном случае Хрущеву изменяет память, а, возможно, – он немного лукавит. Когда Хрущев стал секретарем городского и областного комитетов партии и бывал на семейных обедах у Сталина, Надежды Аллилуевой уже не было в живых. В газете «Вечерняя Москва» за 2 июня 1932 года была помещена заметка «Комбриги и начдивы по хозяйству» о выпуске из Промакадемии. Среди выступавших на вечере назван и секретарь МГК ВКП(б) «тов. Хрущев». Но Хрущев был в те месяцы лишь вторым секретарем горкома, и маловероятно, что он уже тогда мог бывать на обедах у Сталина. Жизнь Аллилуевой оборвалась в ноябре 1932 года. Не исключено, что она рассказывала в 1930–1931 годах Сталину о делах в Промакадемии. Однако она не была фанатичной большевичкой, которая горела желанием вести борьбу с «левой» или «правой» оппозициями. Да и Сталин слишком мало считался с мнением своей жены, чтобы обратить на ее рассказы большое внимание.
Хрущева продвигали в этот период вперед не Сталин и Аллилуева, а Л. М. Каганович, который был членом Политбюро и секретарем ЦК ВКП(б), а также первым секретарем Московского обкома и который знал Н. С. Хрущева еще по работе на Украине. Кагановичу нужен был в Москве энергичный помощник, и поэтому он отозвал Хрущева из Промакадемии, чтобы использовать на партийной работе в Москве. Позднее Хрущев не раз вступал с ним в конфликт и не хотел, чтобы его считали выдвиженцем Кагановича.
Работа в Московской партийной организации