Никита Хрущев
Шрифт:
В ночь на 28 октября Советское правительство без консультаций с Кастро решило принять условия Кеннеди, по которым в обмен на демонтаж и вывоз советских ракет американцы обязались не нападать на Кубу и удержать от подобных действий своих союзников. США также негласно согласились убрать свои ракеты с территории Турции и уменьшить военное присутствие на военной базе Гуантанамо.
«Последнее письмо Председателя Совета министров СССР Н. С. Хрущева, – вспоминает Алексеев, – было передано открытым текстом по Московскому радио. Позднее, во время визита Ф. Кастро в СССР в мае 1963 года, Хрущев рассказывал, что такая поспешность была вызвана полученными из США достоверными данными о принятом американским военным командованием решения начать 29 или 30 октября бомбардировку советских ракетных установок и кубинских военных объектов с последующим вторжением на остров. Хрущев сказал, что ночь на 28 октября все члены Президиума ЦК КПСС провели в Кремле, готовя последнее письмо американскому президенту. По его словам, текст послания начал передаваться по радио, когда его конец еще не был отредактирован. Поэтому,
Кастро, однако, тогда не поддержал решение советского руководства. Он избегал встреч с А. И. Алексеевым, проводя в то же время совещания с кубинскими военачальниками и выступая на митингах с призывами «крепить единство» и «быть готовыми к отпору». В это же время Кастро предъявил США весьма радикальные «Пять требований кубинского народа», которые американцы не стали даже рассматривать. СССР формально поддержал эти требования о немедленном прекращении всех форм давления на Кубу, но не стал настаивать на том, чтобы они легли в основу переговоров с США. В этих условиях позиция Кастро, фактически блокировавшего достижение окончательной договоренности, ставила под угрозу мирное преодоление кризиса.
Требовался умелый, авторитетный, пользующийся доверием как кубинского, так и советского руководства посредник, способный придать новый импульс готовым зайти в тупик переговорам. Выбор Хрущева пал на Микояна, который еще в 1959 году немало времени провел на Кубе, где он подписал первые, очень важные для нее торговые договоры и соглашения о хозяйственной помощи молодой республике. Микоян открыл здесь и первую советскую выставку. Он установил личные дружеские отношения с Фиделем Кастро и другими кубинскими руководителями, способствовал нормализации дипломатических отношений между нашими странами.
29 октября Микоян вылетел в США, а 2 ноября прибыл в Гавану. За день до его приезда Кастро категорически отверг предложение посетившего Кубу исполняющего обязанности Генерального секретаря ООН У Тана об инспекции демонтажа и вывоза советских ракет.
Вначале Кастро встретил Микояна довольно холодно. Но перед первой же рабочей встречей 3 ноября, раньше, чем об этом сообщили самому Микояну, Кастро стало известно о поступившей из Москвы телеграмме от Н. С. Хрущева, в которой сообщалось о смерти жены Микояна Ашхен. Хрущев выражал Микояну свои соболезнования и писал, что Микоян должен сам принять решение – возвращаться в Москву или нет.
Микоян прервал переговоры и уединился в своем номере в посольстве. Когда спустя несколько часов он вышел к сотрудникам посольства, его ответ был таким: в Москву вылетит прибывший вместе с ним сын Серго, а сам он останется вести переговоры.
Этот поступок Микояна сломал лед в начавшихся переговорах. Кастро не стал протестовать против одностороннего решения советского руководства, хотя и занимал по-прежнему радикальные позиции. Переговоры шли трудно, Микоян вел их почти круглосуточно. Путем взаимных уступок и компромиссов в конце концов удалось достичь соглашения по ключевым вопросам. Советские ракеты, самолеты «Ил-28» и торпедные катера были вывезены с Кубы. Инспекция могла фотографировать и наблюдать незачехленные ракеты на советских судах в международных водах. США, со своей стороны, гарантировали безопасность Кубы, на которой был также оставлен советский военный учебный центр.
20 ноября президент Кеннеди объявил о снятии блокады, а Хрущев отменил состояние повышенной боевой готовности в советских войсках. Карибский, или кубинский, кризис был преодолен.
О некоторых подробностях тех драматических дней их участники смогли рассказать только через три десятилетия. Так, А. Н. Шелепин вспоминал: «В течение нескольких суток кризиса все руководство страны находилось в Кремле, по сути дела, на казарменном положении. И все шифровки в США и из США рассматривались незамедлительно и коллегиально в Кремле.
Как только разразился Карибский кризис, было созвано экстренное заседание Президиума ЦК. Присутствовал на нем и я в качестве секретаря ЦК КПСС. Все собрались, заранее не зная зачем. Появился красный, очень взволнованный Хрущев, и первая фраза, которую он произнес, была: “Товарищи! Дело Ленина погибло!” И это понятно, ибо, начнись в то время война, мы бы действительно погибли, так как США имели значительное превосходство в ядерном и другом вооружении» [157] .
Бесполезно рассуждать о том, что Хрущев проиграл этот раунд с Кеннеди, что удаление ракет стало унижением для СССР и т. п. Лишь очень немногие журналисты писали тогда о «капитуляции» Советского Союза. Сам Кеннеди вовсе не был настроен праздновать победу. Ответственность за возникновение кризиса несли и советские, и американские руководители, но и Хрущев, и Кеннеди проявили в решающие часы разумную сдержанность, сохранив контроль над ходом событий и не позволив им перерасти в разрушительную войну. В Вашингтоне немало влиятельных государственных деятелей с самого начала настаивали на действиях, ведущих только к войне. Можно предполагать, что и в окружении Хрущева не все были согласны с его решением – удалить ракеты с Кубы. И если престиж Кеннеди после Кубинского кризиса заметно поднялся, то поднялся и международный престиж Хрущева, который сумел вовремя остановиться и уступить. Компромисс был достигнут усилиями обеих сторон. Но не следует забывать и о том, что о согласии СССР демонтировать и увезти ракеты и бомбардировщики с Кубы стало известно в Вашингтоне менее чем за сутки до назначенной правительством США атаки военно-воздушных сил, морских и сухопутных частей, атаки, которая вместе с советскими ракетами, офицерами, специалистами уничтожила бы и новое кубинское государство,
а стало быть, привела и к ответным мерам со стороны СССР. В послевоенный период мир еще никогда ни до, ни после Кубинского кризиса не подходил так близко к пропасти новой мировой войны.Международные дела после Кубинского кризиса
В первые недели после Кубинского кризиса Ф. Кастро сделал несколько заявлений с критикой действий Хрущева. Однако ни Куба, ни Советский Союз не стремились обострять возникшие разногласия в их отношениях. Напротив, страны нуждались в демонстрации, свидетельствовавшей об укреплении отношений между ними. Такой демонстрацией явился визит Фиделя Кастро в СССР весной 1963 года, визит, продолжавшийся 40 дней. Пожалуй, никого из зарубежных деятелей Хрущев не встречал и не принимал так радушно. Самолет «Ту-114» приземлился в Мурманске, где Ф. Кастро встречал Микоян. Через день сотни тысяч москвичей приветствовали руководителя Кубы, который вместе с Хрущевым и Брежневым проехал в открытой машине в Кремль. Затем состоялся грандиозный митинг на Красной площади. Еще через несколько дней – 1 мая 1963 года – Кастро снова стоял имеете с Хрущевым на трибуне Мавзолея, наблюдая за большим парадом Советской армии и приветствуя демонстрантов. Несколько дней Хрущев и Кастро отдыхали и охотились в подмосковном угодье Завидово. Надо сказать, что Хрущев любил охоту и был очень метким стрелком даже в свои 69 лет. 5 мая Кастро отправился в продолжительную поездку по стране. 23 мая он вернулся в Москву, где на стадионе им. Ленина состоялся большой митинг и честь советско-кубинской дружбы. В обширном коммюнике, подписанном Хрущевым и Кастро, сообщалось о расширении сотрудничества СССР и Кубы во всех областях. Также в нем говорилось: «В ходе бесед между Н. С. Хрущевым и Ф. Кастро с советской стороны был подтверждено, что если в нарушение принятых президентом США обязательств о невторжении на Кубу на нее будет совершено нападение, то Советский Союз выполнит свой интернациональный долг перед братским кубинским народом и окажет ему необходимую помощь для защиты свободы и независимости республики Кубы всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Организаторы агрессии должны отдавать отчет, что вторжение на Кубу поставит человечество перед разрушительной ракетно-термоядерной войной» [158] .
31 мая Кастро и Хрущев побывали в расположении крупного подразделения советских ракетных войск стратегического назначения. Два дня они провели в Грузии, после чего вылетели в Мурманск, и оттуда Кастро вернулся в Гавану.
Кубинский кризис многому научил руководителей СССР и США, определив более четко пределы, за которые нельзя выходить, чтобы не поставить мир перед угрозой разрушительной войны. Хрущев заметно ослабил теперь свое давление по германским проблемам и перестал угрожать быстрым заключением сепаратного мира с ГДР, что могло привести к новому опасному кризису.
Изменение общей атмосферы ускорило такое важное событие, как подписание СССР, США и Великобританией договора о частичном запрещении испытаний атомного и водородного оружия. Переговоры по этой проблеме происходили давно, но без видимого прогресса. СССР настаивал на запрещении всех испытаний, включая и подземные, а также на том, чтобы новый договор подписали все ядерные державы. Но Франция не желала участвовать в переговорах, а США не хотели полного запрещения испытаний. Чтобы подчеркнуть свою искренность, Советское правительство еще в 1958 году объявило об одностороннем прекращении всех испытаний атомного оружия и заявило, что не возобновит этих испытаний, если их не будут проводить США и Англия. Они последовали примеру СССР, который, однако, первым нарушил этот добровольный мораторий в 1961 году в разгар Берлинского кризиса. В это время в СССР завершилось создание нескольких особо мощных ядерных зарядов, которые еще не испытывались. Желание продемонстрировать Западу военное могущество Советского Союза побудило Хрущева назначить новую серию испытаний в районе Новой Земли. Академик А. Д. Сахаров, один из создателей водородной бомбы и участник прежних испытаний, писал позднее об этом: «Начиная с 1957 года (не без влияния высказываний по этому поводу во всем мире таких людей, как А. Швейцер, Л. Полинг и некоторых других) я ощутил себя ответственным за проблему радиоактивного заражения при ядерных испытаниях. Как известно, поглощение радиоактивных продуктов ядерных взрывов миллиардами населяющих землю людей приводит к увеличению частоты ряда заболеваний и врожденных уродств. При попадании радиоактивных продуктов взрыва в атмосферу каждая мегатонна мощности ядерного взрыва влечет за собой тысячи безвестных жертв. А ведь каждая серия испытаний ядерного оружия (все равно – США, СССР, Великобритании или Китая и Франции) – это десятки мегатонн, т. е. десятки тысяч жертв…
Я вспоминаю лето 1961 года, встречу ученых-атомщиков с Председателем Совета министров Хрущевым. Выясняется, что нужно готовиться к серии испытаний, которая должна поддержать новую политику СССР в германском вопросе (Берлинскую стену). Я пишу записку Хрущеву: “Возобновление испытаний после трехлетнего моратория подорвет переговоры о прекращении испытаний и разоружения, приведет к новому туру гонки вооружений, в особенности в области межконтинентальных ракет и противоракетной обороны” – и передаю ее по рядам. Хрущев кладет записку в нагрудный карман и приглашает присутствующих отобедать. За накрытым столом он произносит импровизированную речь, памятную мне по своей откровенности, отражающей не только его личную позицию. Он говорит примерно следующее: “Сахаров – хороший ученый, но предоставьте нам, специалистам этого хитрого дела, делать внешнюю политику. Только сила, только дезориентация врага. Мы не можем сказать вслух, что ведем политику с позиции силы, но это должно быть так. Я был бы слюнтяй, а не председатель Совета министров, если бы слушался таких людей, как Сахаров”» [159] .