Никогда_не...

— Как для чего? Я в гостях, Петре. Может, совсем редко заезжать буду, от моего слова тут не должно всё зависеть. Оляна и сейчас деду как правая рука. Ему по здоровью больше отдыхать надо, а она всегда может подхватить и подстраховать. И все хозяйство вытянет. Неужели не примешь за главную?

— Ну… Не знаю… Шоб девка и в хозяева… Це у вас в городе отакие шашни крутятся, шо баба, шо мужик все одно. У нас тут порядки старые, правильные. А разве никто со старших не знайдется?

— Кого можешь предложить? — задумчиво глядя перед собой, Артур поигрывает стаканом, пока я, стараясь не шевелиться лишний раз, начинаю понимать, к чему он клонит, и о чем, возможно, они говорили с Оляной когда выезжали из усадьбы.

Неужели он ей все рассказал? Даже угрызения моей глупой ревности кажутся чем-то несерьёзным в сравнении с тем, что кто-то из присутствующих может знать все о нас и о наших планах.

— Та хоть Толяна, — упрямо не сдаётся Петро, явно не склонный подчиняться «девке».

— Толян запойный, — поглядывая на Петра, возражает Артур. — Для тебя он, конечно, лучший друг. Но как первый помощник хозяина — не вариант.

— Тогда Гришку!

— Гришка свою кузницу ни на что не променяет, с лошадьми возиться не будет и конюшни не потянет. Кто ещё?

— Марат!

— Марат о делах помнит до первой юбки. У него другое на уме, совсем не работа.

— Ну, не знаю, Артруку! Вообще, це твое дело, если честно, всем отэтим заниматься. Ну хай нема среди старших таких, шоб все потянули, так ты ж онук деда Гордея…

— Я городской, — гнёт свою линию Артур. — А Олянка своя. Так что Петре, не хочешь считать ее помощницей хозяину, считай помощницей мне. А я ее оставляю вместо себя, пока уезжаю. И прекращай это свое «девка, девка». На Руслана, кроме неё, ни один мужик из ваших до сих пор не сел. Так?

— Ну, так-то так, але…

— Никаких «але». Давай лучше выпьем с тобой за согласие. Чтоб не развалилось все, что так долго строили, из-за мелочей и глупостей. Мы ж одна семья. А в семье принято договариваться.

— Ну…не знаю. Ты молодый хазяин, тебе й решать…

— Вот именно. И я так решил. Давай, Петре. За будущее и за то, чтоб все были дружные. Полина, ты с нами?

Молча кивнув, я отпиваю из стакана, снова радуясь, что в нем безалкогольный напиток — уж слишком события разворачиваются стремительно и странно. Я-то думала, что Артур в родном хуторе будет вести себя спокойно и тихо, чтобы никто не догадался о будущих переменах. А он как будто нарочно подчеркивает, что скоро все будет по-другому — едва ли не напрямую сообщает Петру о том, что отходит от дел и передаёт свои права Оляне, прекрасно зная, что бойкий селянин раззвонит об этом всем и каждому. И Гордей Архипович тоже узнаёт. Очень скоро узнает.

На этом месте мне вдруг хочется передумать и всё-таки выпить сивухи, чтобы снять стресс — тем более глядя на Вэла, я понимаю, что это действенный вариант. Продолжая накидываться наливочками, он с задушевно-счастливым видом наблюдает, как Оляна и Гордей Архипович играют в забавную игру, по очереди опустошая рюмочки, наполненные для них главной по кухне, Глафирой. Незаметно подсев, она тоже с увлечением следит за соревнованием.

— Сливянка! — громко стуча донышком рюмки по деревянному столу, объявляет Гордей Архипович, утирая капли с усов.

— Малиновка! — выбирая наугад рюмочку с новым напитком, говорит Оляна, едва первые капли попадают ей в рот.

Длинный ряд наливок, стоящий на столе, такой весёлый и разноцветный, что мне тоже хочется присоединиться к ним, но я вовремя одергиваю себя. Вся эта вольная жизнь и свобода — лишь видимость, и я прекрасно знаю, что не могу просто так подсесть к ним, как в каком-нибудь баре. За право пить с Гордеем Архиповичем Оляна заплатила годами преданности и тяжёлой работы — и я это понимаю, в отличие от Вэла, который тянет было руки к яркому стаканчику, но Оляна, быстро шлёпнув его по кончикам пальцев, ждёт, пока хозяин воспользуется своей очередью.

— Шось с грушею! — снова объявляет Гордей Архипович, а Глафира, довольно смеясь, утирает лицо подолом длинного фартука. По всему видно, она ужасно гордится, с каким смаком хозяин пьёт ее наливки и безошибочно угадывает вкус. Значит, хорошие вышли, не скисли и не испортились.

— Клубничная! — Оляна пьёт быстрее, и угадывает быстрее, но старается не разгоняться, чтобы ее первенство не слишком бросалось в глаза.

— Абрикоса! — Гордей Архипович снова успешно использует свой ход.

— Малиновка!

— Смородиновка!

— А это… Это… — прищурившись, Оляна, задумчиво смотрит вверх, на лампочку под потолком длинного навеса, вокруг которой кружатся комары и ночная мошкара. — Какая-то ягода, да?

— Та ягода, ягода, Оляночка, — согласно кивает Глафира, но подсказок больше не даёт. — Але ж ягод багато.

— Хорошо-о… — тянет она. — Смородина?

— Та була ж уже смородина…

— Ну, то была красная. А это, может, белая?

— Ни, — Глафира горестно вздыхает, но я опять вижу, как довольно блестят ее глаза и розовеют щеки — ясное дело, что болеет она за хозяина, и победу хочет именно ему.

— Та шоб вам! Шо тут думать? Есть тут друга така ж? — нетерпение главы поместья вполне искреннее, в отличие от растерянности Оляны, которую, начинаю подозревать, она искусно имитирует. Потому что это будет слишком — сидеть рядом с хозяином, курить как хозяин, еще и выиграть у хозяина. И если ей это простит Гордей Архипович, не склонный к мелочный обидам, то односельчане — вряд ли.

Вэл, видимо, совсем не понимает причин такой хитрости и, повиснув у Оляны на плече, с непритворным волнением шепчет:

— Ну? Ну, скажи! Угадай! Ты же знаешь…

Хоть бы его попустило к утру. Еще никогда я не видела Вэла в таком ажиотаже, и это внушает мне не самые спокойные мысли.

— А ось така сама, — Глафира показывает на рюмочку с белёсой настойкой, самой светлой из всех.

— Щас разберёмся, — довольно причмокивая, Гордей Архипович берет рюмочку и залпом впивая ее содержимое, после секундного раздумья, громко объявляет: — Крыжовник!

— Так! — громко вскрикивает Глафира, выступающая судьей в этом споре, а все сидящие поблизости, радостно подхватывают и громко хлопают в ладоши:

— Ишь, нашего Гордея попробуй проведи!

— Отак вам! Отак! Сразу вгадав!

— Та я б сам не взнав крыжовника…

— А хозяин узнав!

И один растерянный, обиженный голос Вэла в общем хоре:

— Но ты же знала. Зачем поддалась? — после чего получает еще один заметный тычок от не склонной к сантиментам Оляны, посте чего, встречаясь со мной взглядом, что-то шепчет — и я безошибочно читаю по губам: «Она охуенная!»

Надеюсь, это он о наливке. Если об Оляне, дела совсем плохи.