Никто нигде
Шрифт:
Но сейчас мысль о том, чтобы ездить по всей Европе в одиночестве, рождала во мне чувство страшной уязвимости. Незнакомец предложил мне пожить у его родителей, пока он не вернется. Мне было страшно, отчаянно хотелось спрятаться в безопасном убежище его комнаты. Но неспособность принимать дары все еще уродовала меня — принять его предложение было для меня невозможно.
Мне всегда хотелось побывать в Голландии; я представляла себе, как ношусь на коньках по бескрайним ледяным полям. Но паром, идущий в Голландию, я пропустила, а следующий шел в Бельгию. Название «Бельгия» я слышала впервые; однако в противном случае пришлось бы ночевать в порту — так что я села на последний паром, прибывающий в Бельгию почти в полночь.
На прощание незнакомец подарил мне пустую бутылочку, полную невидимых объятий — на случай, если мне вдруг станет
Я проснулась и вышла в туманное утро, на мощенные камнем улицы Остенде. Утки в подмерзших прудах, тележка с лошадью, кружева и старомодные вязаные салфетки в витринах магазинов. Я перешла через канал по узкому мосту, смеясь тому, как стены прибрежных строений уходят прямо в воду. А где же сваи? Ведь они наверняка стоят на сваях! — думала я. Как вообще живут здесь люди? На каком языке говорят? С какими странами граничит эта Бельгия?
Подойдя к одному магазинчику (по крайней мере, мне показалось, что это небольшой магазин), я осмотрелась в поисках двери. Но двери не было — только окно, а в нем множество разной еды непривычного вида. Продавец обратился ко мне через окно на языке, которого я не понимала; вдруг я сообразила, что не могу даже спросить его, где дверь, чтобы войти и что-нибудь купить. Потом мне пришло в голову, что по каким-то странным причинам в этом странном месте дверей для покупателей у магазинов нет. Все покупки делаются через окно. Рассматривая незнакомые банки и упаковки, я раздумывала, что может быть внутри и каковы шансы, что мне, с моими-то аллергиями, от всего этого станет плохо. Впрочем, если совсем не есть, от этого сделается еще хуже — так что в ответ на непонятную болтовню продавца я ткнула пальцем в первую попавшуюся упаковку и протянула ему горсть мелочи, полученной при покупке билета на паром.
Не зная, куда идти, я отправилась на вокзал. Здесь можно было сесть на поезд и куда-нибудь уехать. Путешествие — универсальный язык. Здесь не нужно говорить — достаточно двигаться. Поеду в Голландию, где лед.
Прислушавшись к голосам вокруг, я выхватила упоминание поезда, идущего в город, название которого было мне знакомо — Амстердам.
В Амстердам я приехала уже в сумерках. Какие-то потертые мужички совали мне в руки листовки с рекламой хостелов. Я купила себе хот-дог и остановилась, чтобы его съесть; подошел фотограф и начал меня снимать. Я бросила на него свирепый взгляд из-под черной шляпы. В черном пальто с высоким воротом, черной шляпе и с рюкзаком за плечами я напоминала квакера. Чем во мне заинтересовался фотограф, я не понимала, пока он не перевел свою камеру на играющих неподалеку детей. Что он увидел во мне? Может быть, невинность.
Мне показали, как пройти к христианскому хостелу, и дали несколько добрых советов о том, где в Амстердаме останавливаться не стоит и в каких районах лучше не гулять одной по вечерам.
У дверей своего номера я застыла, потрясенная тем, что мне предстоит делить комнату примерно с двадцатью женщинами.
На следующий день я отправилась искать работу. Почему-то мне не приходило в голову, что в других странах правила могут отличаться от английских. Мне казалось, найти временную работу секретаря или уборщицы — проще простого. Но я сильно ошибалась. В хостел я вернулась угнетенной и разочарованной. Для австралийцев в Амстердаме работы — по крайней мере, подходящей для меня работы — не было. Оставшихся денег хватило только на обед. Надо было найти банкомат и снять с карточки наличность. Но тут меня ожидало новое потрясение!
Я спросила, где тут можно снять деньги с банковской карты — и, когда услышала ответ, у меня упало сердце и подкосились ноги. Ни в Амстердаме, ни вообще в Нидерландах банкоматов нет. Ближайшее отделение моего банка — в Париже, но на
то, чтобы доехать до Парижа, наличных мне точно не хватит. На последние деньги я бросилась звонить в свой банк в Англию: слезы, ругань и взаимное непонимание сожрали оставшуюся у меня мелочь — и так я оказалась в чужой стране абсолютно без гроша в кармане.В хостел я вернулась в истерике. Работники хостела сумели меня успокоить и предложили помочь. Номер они мне предоставят бесплатно, а кроме того, готовы меня кормить в обмен на работу на кухне, пока мои деньги не придут из Англии. Еще они одолжили мне денег на новый звонок в банк.
На этот раз мне удалось объяснить, чего я хочу. В банке ответили: порядок есть порядок, чтобы они могли отправить мне перевод в Амстердам, я должна отослать им свое письменное согласие. Это займет несколько дней; кроме того, пересылать таким образом разрешается лишь ограниченные суммы.
Тем временем соседка по хостелу предложила мне пойти вместе посмотреть город. Может быть, это меня чуть-чуть приободрит? Обе мы хотели есть, и мне опротивело пользоваться чужой помощью. Я сняла шляпу, положила ее на тротуар у своих ног и запела. Словно манна небесная, в шляпу посыпались деньги. Не так уж много — но на бутерброд и чашку чая хватит.
Подвалил какой-то ушлый тип, явно с большим опытом уличной жизни, и принялся давать нам советы. Он поднял шляпу и сунул ее в руки моей подруге.
— Вот, смотри, как надо! — сказал он — и объяснил, что, пока я пою, надо подходить к прохожим и совать шляпу им под нос. Сам он давал уличные концерты уже года три и счастлив был похвастаться своими умениями и успехами. Я попела еще немного, а потом мы вместе пошли пить кофе.
С этого дня, пока мои деньги не пришли из Англии, я пела на улице по несколько часов каждый день. Изучила лучшие места для уличных концертов на улицах и площадях Амстердама. Каждый день покупала бутерброды и чай для себя и соседки, платила за место в хостеле и даже купила для себя кое-что такое, что всегда хотела — тамбурин.
Наконец пришли деньги — и у моей соседки появилась отличная мысль о том, как их потратить. Она предложила мне поехать с ней в Германию. Мы сели на поезд и отправились в Берлин, где жила какая-то подруга подруги ее подруги.
Эта девушка, студентка медицинского института, немало удивилась, когда столь отдаленная знакомая появилась у нее на пороге — и удивилась еще сильнее, когда вслед за ней на пороге возникла я. Но она оказалась очень милым человеком и не возражала, что мы свалились на нее, как снег на голову. Моя спутница с гордостью демонстрировала всем мои музыкальные таланты (хоть и не забывала предупредить, что я малость странновата); она решала, куда сегодня идти, а я охотно полагалась на ее решения. Мы вместе бродили по Берлину, я пела и угощала всех чаем с бутербродами. Видели мы и Берлинскую стену: я слышала о ней в новостях и рада была увидеть что-то знакомое. В то время с восточной стороны стену еще охраняли вооруженные пограничники — а с западной от нее уже отбивали осколки и продавали туристам.
Однажды вечером, когда я никуда не пошла, а сидела в квартире нашей гостеприимной хозяйки, слушая, как Крис де Бург поет «Borderline», моя амстердамская соседка познакомилась с двумя немками-путешественницами, направляющимися в сторону Австрии. Вернувшись, она рассказала мне об этом. К тому времени деньги у меня снова заканчивались, и я с облегчением узнала, что на дорогу много тратить не придется. На следующий день мы встретились с этими женщинами и вместе с ними двинулись на юг. Во Фрайбурге моя бывшая соседка решила поехать вместе с одной из этих женщин к ней на родину, в Чернолесье. Другая ехала в какую-то сказочную деревушку в земле Гессен. Средневековый замок, нависающий над узкими улочками — для меня это звучало, как мечта.
В это место я влюбилась с первого взгляда. Все улицы — узкие, мощенные камнем, все на разной высоте, так что с одной на другую нужно попадать по ступенькам. А вокруг — крутые холмы, и с каждого холма открывается вид на много миль вокруг. Смотришь — и кажется, что летишь.
Однако здесь мне негде было остановиться. Я стала ловить попутку; молодой немец остановился и подсадил меня. По-немецки я не говорила и чувствовала себя в безопасности, полагая, что и он не говорит по-английски. Однако выяснилось, что английский он знает, как родной. Он работал в детском доме, там же и жил — и сейчас как раз туда направлялся. Он предложил мне поселиться там, в свободной комнате. Меня поразила такая ирония судьбы: по собственной воле оказаться в стенах детского дома — в страшнейшем из моих кошмаров! Однако выбора не было, и я согласилась.