Никто об этом не узнает

— Да, Ренатик, ты молодец, — Кристина поцеловала и его. А потом и Ника, и Кирилла, лукаво поглядывая при этом на Максима. Но тот уткнулся в телефон — младший опять одолевал его смс-ками. Где ты? С кем ты? Когда домой? Достал!

Вечером, когда Максим вернулся домой, выяснилось, что эта дура и правда разболелась. Затемпературила. Даже врача вызывали.

Тем лучше, решил Максим. Хоть в школе появляться не будет какое-то время.

Глава 6

Алёна и вспомнить не могла, когда в последний раз болела.

Однажды, ещё маленькой, жестоко отравилась грибами, и всё. А так — её никакие вирусы не брали. Даже когда эпидемия гриппа свирепствовала, Алёна хоть бы чихнула раз. Закалилась, привыкнув к холоду, сквознякам и прочим прелестям их захудалой избы.

А тут вдруг заболела. Причём слегла так внезапно.

После разговора с Максимом она позвонила отцу, хотя еле выдавила из себя эти слова, потому что думала, что врёт папе, а этого ей очень не хотелось. А получилось, что и не соврала.

Папа в самом деле отправил за ней водителя, другого, не того, что вёз их утром.

Этот приехал на белом джипе и вообще был весёлый и разговорчивый. Просил называть его дядей Юрой. Алёна улыбалась в ответ на его непрерывную болтовню, но улыбалась через силу. Ей реветь хотелось в голос, а не улыбаться. И знобить её начало ещё в машине.

Сама она списывала всё на пережитый ужас. Но папа разволновался не на шутку — даже по телефону это явственно слышалось — и распорядился насчёт врача. Тот приехал быстро — и получаса не прошло. Осмотрел, смерил температуру, велел лежать и много пить. Какие-то препараты назначил, но список свой отдал Жанне Валерьевне.

До позднего вечера к Алёне в комнату никто не заходил, если не считать Веры, которая заглянула разок — принесла на подносе графин с морсом и стакан. Может, не хотели тревожить, а, может, всем было плевать. Папы же нет, он на работе, а остальным она кто?

Врач советовал ей побольше спать, но как назло не спалось. Да и как тут уснёшь, когда внутри всё болело нестерпимо?

Не то чтобы она не приняла всерьёз слова Максима, когда он угрожал ей. Очень даже приняла и поверила, но всё равно не ожидала, что всё будет настолько ужасно. Никогда в жизни и ни от кого она не слышала таких отборных гадостей, никогда не встречалась с таким враждебным отношением. И ведь что самое обидное — она же им ровным счётом ничего плохого не сделала. Так почему они её возненавидели с первого взгляда? За что так унижали?

Хотя можно догадаться. Это же он их настроил против неё, Максим. Как бы ни было больно, совершенно очевидно, что это он подговорил весь класс. Одна из них ведь даже прямо так и сказала: «…она не такое страшилище, как ты говорил».

Значит, рассказывал о ней своим, науськивал, натравливал…

Лёжа на кровати, Алёна раз за разом прокручивала утренний кошмар, терзая и без того измученное сердце. И озноб вновь поднимался изнутри, охватывая всё тело. Слёзы струились, противно затекали в уши и никак не останавливались.

Наверное, она могла бы не пойти в ту школу, как-нибудь уж уговорить отца, но ведь Максим будет здесь всегда, рядом. И его ненависть никуда не денется. Он будет всё так же отравлять ей жизнь, мучить, унижать, день за днём. И она ничего не сможет с этим поделать. И терпеть это тоже нет уж сил.

Вечером её навестил папа. Заглянул буквально на пять минут, но сразу стало легче. Ненамного, конечно. То, что произошло в школе, то, как над ней измывались эти золотые мальчики и девочки, по-прежнему давило и сжимало грудь, словно тисками. И казалось, от этого тяжёлого чувства никогда теперь не избавиться.

— В школе тебя не обижали? — спросил папа.

— Нет, — тихо ответила она. Почему-то было стыдно признаться ему, как её сегодня унизили. И просто не хотелось, чтобы он узнал об этом позоре.

— Ты отдыхай. Выздоравливай, — пожелал он и вышел из комнаты.

Почти сразу же к ней поднялась Вера, видать, папа послал. Засуетилась, постель поправила, десять раз спросила, не надо ли чего. Но Алёне ничего не хотелось.

Потом она вдруг снова расплакалась и тут же разозлилась на себя. Сроду себя не жалела, а сейчас так раскисла. Однако никакие самовнушения не помогали. Такой несчастной она давно себя не чувствовала.

Измученная температурой, тяжкими думами, рыданиями, она наконец уснула. Но сон был больной, тревожный, чуткий. И ближе к полуночи, уловив тихий скрип, Алёна проснулась. Испуганно распахнула глаза, и сердце ёкнуло. От волнения или от страха — непонятно.

В освещённом дверном проёме она увидела силуэт Максима. Узнала его сразу и безошибочно.

Он затворил за собой дверь, прошёл в комнату, не зажигая света. Но во дворе ещё горели фонари, и уличный свет неплохо разбавлял темноту.

Максим присел на подлокотник кресла у самой кровати.

Алёна в ужасе смотрела на него, не зная, что ждать. Сердце бухало в груди, а от озноба даже зубы поклацывали. И трясло её сейчас вовсе не от температуры.

В полутьме его глаза казались совершенно чёрными, и невольно хотелось спрятаться от его взгляда.

— Ты как? — поинтересовался он вполне миролюбиво, что уже обескураживало.

Алёна и не знала, что ответить. Как она? Плохо, очень плохо, ужасно, отвратительно. Но зачем ему об этом знать? Позлорадствовать или что?

— Не били тебя? — спросил, не дождавшись ответа.

— Нет, — голос её прозвучал глухо, будто кто-то сдавил шею.

— Хорошо, — кивнул он и отвёл глаза.

Хорошо?! Да её прилюдно с грязью смешали, оскорбили всячески с его подачи. Один из них задрал ей подол юбки, второй — ущипнул за грудь, а потом навалились всем скопом, схватили за руки, прижали к лицу тарелку с пирожным и держали так, пока она не начала задыхаться. Масляный крем забился в ноздри, в рот, залепил глаза. И все при этом хохотали. Это хорошо?!

Безобразные сцены вновь встали перед глазами. Хотелось всё это выкрикнуть ему в лицо, но горло перехватило спазмом так, что даже вдохнуть не получалось. Она закашлялась.

Максим дотянулся до графина с морсом, плеснул в стакан и подал ей.

— Ты простыла, что ли? Или… — он не договорил, но Алёна поняла и так.

Морс был брусничный. Вкусный, в меру сладкий и хорошенько процеженный.

— Или, — сухо ответила она.

Её вдруг осенило, откуда такое беспокойство с его стороны. Он просто испугался того, что перегнул с дружками палку. Испугался, что теперь, когда она заболела, папа может узнать правду и тогда…

Папа ведь сказал, что ещё хоть один промах с его стороны и доучиваться он будет в какой-то закрытой школе. Вот Максим и встревожился, как бы она не сдала его.