Ниочема 4

В рации затрещало, затем раздался голос полковника Морта, возглавлявшего лёгкие силы корпуса:

— Господин генерал, передовой дозор обнаружил местного жителя с белым флагом. Он просит переговоров с командиром группы.

— Пусть лейтенант Гаррет переговорит.

Гаррет командовал тем самым передовым дозором. И в случае чего, заменить его можно было легко.

— Он пытался, — ответила рация. — Местный распознал уловку и говорить с Гарретом отказался. Так же он не стал разговаривать и с более старшими офицерами, включая меня. По-видимому, он обладает способностью чувствовать ложь.

— Он был вооружен? — спросил генерал.

— Никак нет. И других степняков на расстоянии выстрела не замечено.

— Хорошо.

Нолмер отдал приказ: останавливаться на ночлег. А сам отправился в голову колонны, туда, где обнаружился местный с белым флагом.

Лейтенант Гаррет был виден издалека, как и палка с белыми кальсонами. Солдаты, столпившиеся поглазеть на это зрелище расступились перед броневиком командующего. Офицеры напряглись в ожидании появления генерала, однако Нолмер не торопился выходить, разглядывая пленника.

Молодой парень в гражданском, совершенно европейского вида. Невысокий, щупловатый, но крепкий. Гаррет сумел это понять, потому что руки местного были связаны за спиной. Кроме того, на запястьях красовались антимагические браслеты. Скорее всего, предосторожность, но похвальная. С той же целью четверо солдат наставили на этого субчика винтовки.

Наконец, генерал решил, что увидел достаточно. Кивнул адьютанту. Тот отворил тяжелую дверцу, и придержал её, пока Нолмер выбирался наружу. Генерал подошел к пленнику, еще какое-то время разглядывал наглеца. Ему даже показалось, что он где-то видел этого парня раньше. Сам же местный бесцеремонно разглядывал генерала, и на лице его не было ни капли почтительности. Это бесило Нолмера настолько, что он был готов лично пристрелить негодяя, но благоразумие взяло верх: раз уж притащился сюда, надо узнать, что такого собирается рассказать ему этот парень.

* * *

Песцов разглядывал командира корпуса, явившегося завоёвывать его страну. Типичный солдафон. Уставы прописаны на подкорке мозга, по периметру единственной извилины, за годы службы натёртой фуражкой. И всё это усугубляется твердокаменным убеждением, что только в Европе живут полноценные люди.

Собственно говоря, можно было поступить с этой группировкой так же, как и с первой, но Олег уже подостыл, и не стремился во что бы то ни стало убить всех. К тому же, война должна приносить трофеи, а с этим пока выходило не очень. Кучу горелого железа трофеями считать никак было нельзя. Олег в этом плане очень рассчитывал на второй отряд европейцев.

После убедительной победы над первым отрядом Олег по-новому взглянул на свои возможности. Служба в спецназе, конечно, научила многому. Но сама специфика рода войск предполагала скрытность и точечные, хотя и мощные, удары. Так Песцов и относился к своим возможностям. Теперь же он ясно видел, что Кабановых, к примеру, мог особо не напрягаясь просто вырезать в течении полутора-двух часов. Да и большинство родов, имеющих высокоранговых, но уже стареньких магов, тоже серьёзными противниками не являлись.

Теперь, имея в распоряжении дары Предков, Олег и вовсе стал уникальной боевой единицей. И предела своих возможностей просто не знал, да и постигать их не собирался. Слишком уж разрушительной штукой была его магия. Конечно, всегда существовала возможность столкнуться с киллером, с теми самыми пулями с тремя синими полосками на боку. Но для того имеется собственная охрана, пусть небольшая, но армия. Да и простые жители степи, видя личную выгоду от правления нового хана, старались по меньшей мере предупредить о чужаках и подозрительных людях. Пустота степи относительна и обманчива. Исконные обитатели этих мест всё видят, всё знают, и пройти через их земли незамеченным никому ещё не удавалось.

В общем, почувствовав свою силу, Песцов решил действовать прямо. Позволил заметить себя передовому дозору, позволил связать и даже навесить антимагические браслеты — всё равно это врагам не поможет — и потребовал самого главного генерала.

После нескольких наивных попыток обмануть, генерал всё же явился. Вывалился из душного, жаркого чрева броневика и принялся буровить Песцова маленькими, глубоко посажеными глазками. Насмотревшись, рявкнул, не спросив даже имени:

— Чего тебе надо?

— Ничего особенного. Письмо от хана передать.

— Давай!

Генерал требовательным жестом протянул руку.

— Не могу, твои подчиненные отобрали. Наверняка уже вскрыли и всё прочли.

Генерал нахмурился. Рявкнул еще раз, на этот раз на своих, и вскоре держал в руках большой конверт плотной бумаги. Разумеется, вскрытый. Вынул из него несколько фотографий, размером с конверт, и некоторое время их разглядывал.

— И что это? — спросил он.

— Это, — ответил Песцов, — всё, что осталось от первой группы вторжения. Несколько тысяч тонн мёртвого железа и тонны две-три пепла. Если вы продолжите движение, то с вами будет то же самое. Но вы можете избежать подобной участи. Для этого бросаете свою технику прямо здесь, оставляете нетронутым всё: машины, оружие, боеприпасы и прочее. Офицеры могут оставить себе личное стрелковое оружие. Потом вы берете запас еды и воды дней на пять и пешком уходите обратно, туда, откуда пришли. Нарушение этих условий неизбежно приведет вас к закономерному результату. Ваши коллеги умерли примерно за час. И это была не самая лёгкая смерть.

Олег говорил громко, так, что слышали все собравшиеся вокруг офицеры, унтеры и рядовые. Реакция у всех была различная, но в словах переговорщика никто не сомневался: фотографии видели практически все.

На несколько секунд все замолчали. Повисла тягостная пауза. И тут прорезался Песец.

— Слушай, Потомок, тут ко мне Лев явился, лично. Говорит, у его подопечного какие-то большие проблемы. Такие, что сам он не справляется. Просит, чтобы ты помог, а за ним не заржавеет. За Львом, в смысле.

— Не вопрос, сбегаю, помогу. Сейчас тут разрулю, и сразу в Питер, во дворец.

Песец отключился. Песцов, на несколько секунд выпадавший из реальности, оценил перемены. Генерал стоял весь красный, как переспелый томат, все прочие тоже стояли, но были при этом бледны, как обезжиренная сметана. Видимо, пауза, всё ещё длилась, но была близка к завершению. Ибо генерал целеустремленно набирал в грудь воздуха и явно готовился вернуть его в атмосферу вместе с набором непечатных выражений, повсеместно царящих в командном языке всех стран мира. Хан заранее поморщился, и тут снова выпал Песец.

— Потомок, у Львова, похоже, наступает полный кирдык. Сейчас ко мне летучая змеюка прибегала, шибко просила поспешать. Иначе всё может кончиться до крайности печально. Ну и, разумеется, обещала воздать сторицей^[7] в случае успеха. Но даже если будет десятерица, тоже выйдет неплохо.

Олег чиниться не стал:

— Понял, бегу. Только девчонок моих предупреди. И пусть без меня никуда не лезут.

Вернувшись в действительность, Песцов понял, что пропустил нечто важное. Генерал стал еще краснее, окружающие его офицеры — еще бледнее. Кроме того, командующий группой вторжения нервно дёргал застёжку кобуры, пытаясь вытащить пистолет. Было интересно, что лопнет первым: кожаный ремешок или терпение генерала. Но ждать, чем всё закончится, было уже некогда. Мнимый пленник наскоро произнес прощальную речь: