Ночь Бармаглота

И вновь его стакан опустел. Этому трюку мне следовало научиться, сколько бы времени это ни заняло и сколько бы виски я не пролил. Но в первый раз — наедине.

Я выпил свой виски, третий с тех пор, как я вернулся домой пятнадцать минут назад; и я начинал ощущать выпитое. Не то чтобы я ощущал три порции с нуля, но в этот начинались они не с нуля. Я пропустил их уже немало в начале вечера, прежде чем свежий воздух прогулки вкупе с Бэтом и Джорджем не прочистили мою голову, а потом ещё несколько у Смайли.

Теперь они влияли на меня. Не сильно, но определённо.

Комнату окутал туман. Мы вновь говорили о Кэрролле и математике, или, точнее, говорил Иегуди Смит, а я пытался сосредоточиться на его словах. На мгновение он как будто слегка расплывался и то приближался, то отступал, пока я смотрел на него. И голос его тоже расплывался, распадаясь на синусы и косинусы. Я встряхнул головой, чтобы слегка прояснить её, и решил, что лучше на время отложить бутылку.

В этот момент я понял, что сказанное им только что было вопросом, и извинился.

— Часы на вашей каминной полке, — повторил он, — идут верно?

Я постарался сосредоточить взгляд на них. Без десяти минут двенадцать.

— Да, верно, — сказал я. — Ещё рано. Конечно, вам незачем думать об уходе. Я пока немного охмелел, но...

— Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться туда? У меня, конечно, есть указания, как туда доехать, но вы, возможно, рассчитаете необходимое нам время лучше меня.

Секунду я смотрел на него пустым взглядом, пытаясь понять, о чём он говорит.

Затем вспомнил.

Мы направлялись в дом с привидениями охотиться на Бармаглота или кого-то вроде.

Глава девятая

Изловить эту рыбку нетрудно —

Ребёнку под силу.

И купить эту рыбку нетрудно —

Гроша бы хватило.

Быть может, вы не поверите, что я мог забыть об этом, но я забыл. С тех пор, как я ушёл из дома, и до того момента, как вернулся, произошло столько всего, что, пожалуй, лишь чудом я помнил даже своё имя — и Иегуди.

Без десяти минут двенадцать, а нам, по его словам, надо там быть в час.

— У вас есть машина? — спросил я.

Он кивнул.

— В паре домов ниже. Я вышел не там, где надо, чтобы посмотреть номера домов, но оказался достаточно близко, чтобы не перегонять машину.

— Тогда мы доберёмся туда минут за двадцать-тридцать, — ответил я.

— Отлично, доктор. Тогда, рассчитывая на полчаса, у нас есть ещё сорок минут.

Приступ хмеля быстро проходил, но на сей раз я наполнил только его стакан. Я хотел протрезветь слегка, а не до конца, поскольку, протрезвей, я мог бы одуматься и решить, что не поеду, а этого я не хотел.

Смит, не глядя на меня, откинулся на спинку кресла, а я смотрел на него и задавался вопросом, что я делаю, слушая его абсурдную историю о «Стрижающих мечах» и старом доме Уэнтвортов.

Он не был сбежавшим сумасшедшим, но это не значило, что он не сбрендил — а я и того больше. Какого чёрта мы собираемся там делать? Попытаемся выманить из норы Брандашмыга? Или пройдём сквозь зеркало, или нырнём в кроличью нору, отправляясь охотиться на нечто в его родной стихии?

Ну, пока я не протрезвел настолько, чтобы всё испортить, дела шли замечательно. Безумный или нет, я отлично проводил время. Лучшее с того Хеллоуина почти сорок лет назад, когда мы... Но не стоит об этом; признак старости — вспоминать о том, что ты делал в молодости, — а я еще не стар. По крайней мере, не сильно.

Да, мои глаза снова нормально фокусировались, но туман всё ещё висел в комнате, и я понял, что это не туман, а дым. Я покосился на окно и подумал, достаточно ли сильно я хочу его открыть, чтобы встать и сделать это.

Окно. Чёрный квадрат, обрамляющий ночь.

Полночь. С кем ты в полночь? С Иегуди. Кто такой Иегуди? Человечек, которого там не было. Но у меня есть карточка. Посмотри-ка, док. Хм-м-м. Какой у тебя номер жучка? Мой номер жучка?

И чёрная ладья берёт белого коня.

Дым определённо слишком помутнел, как и я сам. Я подошёл к окну и поднял нижнюю створку. Свет позади меня превратил её в зеркало. В нём было моё отражение. Незначительный человечек с седеющими волосами, в очках и с сильно перекошенным галстуком.

Он улыбнулся мне и поправил свой галстук. Я вспомнил тот стишок Кэрролла, что цитировал мне в начале вечера Эл Грейнджер:

«Папа Вильям, — сказал любопытный малыш, — Голова твоя белого цвета. Между тем ты всегда вверх ногами стоишь. Как ты думаешь, правильно это?»

И это заставило меня думать про Эла Грейнджера. Я задавался вопросом, есть ли ещё шанс, что он появится. Я говорил ему, что он может прийти в любое время до полуночи, а она уже наступила. Теперь мне хотелось, чтобы он пришёл. Не ради шахмат, как мы планировали, а чтобы поехать с нами в экспедицию. Не то чтобы я боялся, но мне, пожалуй, хотелось, чтобы Эл Грейнджер появился.

Мне пришло в голову, что он мог зайти или позвонить, а Иегуди забыл упомянуть об этом. Я спросил его.

— Нет, док, — покачал он головой. — Никто не приходил, а единственный звонок был ваш, перед тем, как вы вернулись.

Так и будет, разве что Эл покажется в ближайшие полчаса или я позвоню ему. А я не хотел этого делать. Я уже достаточно выказал себя трусом за этот вечер.

И тут я ощутил некую пустоту...

Бог мой, я пуст. Я съел днём бутерброд, но прошло уже восемь часов, а с тех пор я ничего не ел. Неудивительно, что меня так разверло от последней выпивки.

Я предложил Иегуди совершить набег на холодильник, и он сказал, что ему это кажется прекрасной идеей. Такой она и была, поскольку оказалось, что голоден он не меньше меня. На двоих мы прикончили фунт варёной ветчини, большую часть ржаной буханки и средних размеров банку солений.

Когда мы закончили, была почти половина первого. Самое время выпить на посошок, что мы и сделали. С едой в желудке виски имело куда более приятный вкус и спускалось вниз куда легче предыдущих порций. Оно было таким вкусным, собственно говоря, что я решил взять с собой вторую, уже начатую нами, бутылку. В конце концов, мы можем угодить в метель.

— Вы готовы идти? — спросил Смит.

Я решил, что лучше закрыть окно. В его отражении я мог видеть стоящего за моим плечом у двери, дожидаясь меня, Иегуди Смита. Отражение было ясным и чётким; оно подчёркивало мягкую округлость его лица, дорожки, прочерченные смехом вокруг губ и глаз, округлую нелепость его тела.