Ночь со звездой гламура
Шрифт:
Мрачный фасад и густая кованая ограда навели Инну на мысль о том, что мокрый зеленый дом – не обыкновенный, жилой, а, скорее всего, какая-нибудь больница. Точно… Вон же и вывеска… Только невозможно ничего прочитать из-за сгустившейся темноты и дождя.
– Переждем дождь? – спросил Инну Берт, и ей показалось: он рад тому, что можно отсрочить посещение этого дома.
– Непохоже, что он скоро закончится, – ответила она.
– Пожалуй, – согласился Соколовский и повел автомобиль вдоль ограды, пояснив: – С другой стороны дома есть въезд для машин.
Несмотря
На звонок Берта тяжелую бурую дверь распахнула пожилая женщина в белом больничном халате и голубой косынке, скрывающей абсолютно все волосы.
– Ой! Альберт Сергеич!! – всплеснула она руками. – Разве можно в такую худую погоду-то?! Проходите-ка быстрей!! Давайте ваш зонтик…
Инна с Бертом попали в вестибюль, пахнущий хлоркой и одновременно общепитовской едой: чем-то слегка пригорелым и сладким.
– Может быть, сначала чайку? – предложила женщина. – У нас сегодня творожная запеканка на полдник. Хотите?
Вполне возможно, что Берту не хотелось горелой запеканки, но он сказал:
– Конечно, мы выпьем чаю, Валентина Степановна. С дороги все-таки, да и промокли насквозь. Хоть согреемся…
– И то верно. Вешайтесь и айда в столовую! – сказала женщина и открыла крашенный белой краской шкаф, совершенно пустой, если не считать болтающихся на перекладине нескольких старинных деревянных «плечиков».
Инна с большой опаской отправила в рот кусочек запеканки с удивительно рыжей корочкой, но она оказалась вполне съедобной: сладкой, рассыпчатой, с изюмом и ванилином.
– А Верочка будто чуяла, что вы приедете, – сказала вдруг Валентина Степановна. – Сегодня прямо никак от окошка не оторвать. Все глядит и глядит в сад, будто ждет кого. Я думала, что так просто, а оказалось, у нее предчувствие. Я ей говорю…
– Нины Андреевны, конечно, нет? – прервал ее Берт.
– Нет. Суббота же. Ушла уже.
– Я лекарства привез, белье… – Он положил на стол ключи от машины. – Все в багажнике. Попросите кого-нибудь принести… хоть Петра… Петр-то, надеюсь, есть?
– Есть! Куда ж ему деваться! – согласилась женщина и вдруг неожиданно громко гаркнула во всю силу своих легких: – Петро-о-о!! А Петро-о-о!!
– Че вопишь? – возмутился вошедший в кухню крошечный мужичонка в синем рабочем халате, но увидел Берта и тут же радостно улыбнулся щербатым ртом. – Альберт Сергеич! Наше вам почтение!
Соколовский тоже ему улыбнулся и попросил:
– Будь добр, Петр Семеныч, возьми там… в багажнике… в большой коробке… Там и тебе есть, и Валентине Степановне… ну… ты знаешь…
– Само собой, – радостно отозвался мужичонка и цепкой ручонкой сграбастал ключи от машины.
– А я вот вам еще запеканочки положу, – пророкотала Валентина Степановна и, несмотря на протесты Инны и Берта, плюхнула им на тарелки еще по огромной рыжей краюхе.
– Ну куда столько! – возмутился Соколовский.
– А оставите, если не съедите! – не растерялась женщина. – У нас все уже покушали.
Инна ела удивительно вкусную запеканку и утверждалась во мнении, что Верочка Берта не просто больна, а больна смертельно. Иначе Соколовский не стал бы обхаживать таким образом весь персонал этого заведения.
Теперь понятно, кому он вез еще и дорогую водку, коньяк и коробки конфет… Может быть, это заведение – хоспис? При эдакой мысли Инне вдруг сразу расхотелось есть. Она осторожно отодвинула тарелку от себя. В это время в кухню вошел Петр, накрытый огромной военной плащ-палаткой. С очень довольным лицом он поставил на белую казенную табуретку картонный ящик с подарками Берта. На самом верху лежала прозрачная пластиковая коробка с куклой. Валентина Семеновна, увидев ее, опять всплеснула руками и воскликнула:– Это Верочке! Вот уж обрадуется! Вот обрадуется!
Альберт то ли кивнул, то ли нервно дернул головой, взял в руки нарядную коробку с куклой и сказал, бросив быстрый взгляд на Инну:
– Ну… пойдемте, что ли…
– Да… – чужим голосом отозвалась Инна. У нее заранее сжалось сердце от предчувствия печального зрелища смертельно больной маленькой девочки.
– Сами найдете или проводить? – спросила Соколовского Валентина Степановна.
– Конечно, сам, – сказал Берт.
– Ну тогда держите ключ… – Женщина сняла его с белого щита в кухне у двери.
Инна с Бертом медленно поднимались по лестнице, чистой и застеленной слегка потертой ковровой дорожкой. Инна размышляла о том, зачем закрывать маленькую девочку на ключ. Не тюрьма же. Если она маленькая и больная, то вряд ли убежит.
Когда они дошли до третьего этажа, Берт повернул в коридор, застеленный такой же старенькой, но очень чистой зеленой дорожкой с веселой желтой каймой. У одной из белых дверей, из-за которой не раздавалось ни звука, он остановился и повернулся лицом к Инне. Она удивилась тому, каким оно у него стало белым. Даже губы слегка посинели.
– Не надо так волноваться, Альберт Сергеевич, – сказала она, – я же уже все поняла…
– Думаю, что не все, – ответил Берт и вставил ключ в замочную скважину.
Когда Инна, соорудив на лице приветливую улыбку, вошла в комнату, то поняла, насколько Соколовский был прав. Того, что увидела, она не ожидала. Прямо против двери в инвалидной коляске полулежала излишне худая женщина с некрасиво вывернутыми ногами и руками, похожими на ласты. Голова, повязанная такой же голубой косынкой, какая была на Валентине Степановне, склонялась набок. Синевато-белое лицо было покрыто отвратительными воспаленными прыщами, глаза без всякого намека на ресницы – закрыты. Из угла тонкогубого рта тянулась на грудь нитка слюны.
Инна с трудом сдержала возглас испуга и, пожалуй, омерзения, но быстро взяла себя в руки и даже спросила:
– Это ваша жена?
– Это моя дочь, – ответил Берт, шагнул к чудищу на коляске, присел перед ним и позвал: – Верочка…
Верочка вздрогнула и открыла глаза, которые оказались на удивление чистыми и… синими, и Инна тут же уверилась в том, что она действительно дочь Соколовского. Как ни странно, при всей своей уродливости она была очень похожа на него. И та синева, которая в глазах Берта только угадывалась, в Верочкиных глазах сияла небесной первозданностью. Альберт достал из кармана платок и вытер дочери рот. Верочка явно узнала его, потому что улыбнулась совершенно беззубым ртом и что-то радостно промычала, и даже сделала несколько беспорядочных движений руками.