Ночная

– Ты все еще можешь отказаться от участия, — напомнила я ему, отложив отмычки. По большому счету, Раинер был нужен только в качестве рабочей силы: я бы ни за что не успела вырыть подходящую могилу за столь короткий отрезок времени. Забросать ее землей, пока нахцерер грызет вожделенный саван, куда проще, и провернуть это вполне реально в одиночку. Зачем тащить за собой храмовника? Это мне нужно, чтобы все прогнозы сбылись в точности, а он-то тут причем?

– А ты так уверена, что все пройдет по плану? — насмешливо поинтересовался брат Раинер, словно подслушав мои богонеугодные эмансипистские мыслишки, и ненавязчиво-естественным жестом положил руку на рукоять храмового меча.

Выглядел он в этот момент словно сияющий рыцарь с лубочной картинки (да и чувствовал себя, судя по всему, так же), и мне бы радоваться, что можно не лезть на рожон, но…

До мысли, что какая-то ничтожная женщина может переживать за чью-то сурово-брутальную мужскую шкуру, не говоря уже о том, что какая-то женщина способна справиться с погребением нахцерера в одиночку, Тангарре оставалось еще пять-шесть веков планомерного развития. Раинер подобный подход точно не оценил бы.

Я удрученно потерла лоб. Там давно уже ничего не болело, но ощущение утраченных возможностей (хотя бы оглушить чертова упрямца и утащить куда-нибудь подальше!) саднило куда хуже лопнувшего магического канала.

Увы, сделать с Раинером я ничего не могла, а на препирательства времени не оставалось, так что я беззвучно сняла открытый замок с петель.

Из склепа пахнуло застоявшимся воздухом, заставившим нас одинаково сморщиться и побледнеть. Ступеньки уводили вниз, в темноту. Я машинально пошарила рукой по стене, и щелчок выключателя прозвучал пушечным выстрелом — но светлее, естественно, не стало.

– Что это было? — бдительно спросил Раинер, оттеснив меня в сторону, и провел факелом из стороны в сторону.

Я промолчала, смущенно пожав плечами, и прижалась к стене. Идти вперед он мне предсказуемо не позволил — да и саван не отдал. Оставалось только плестись в арьергарде и предаваться ядовитым размышлениям на тему корреляции средней продолжительности жизни мужчин и патриархальных тезисов о проявлении благородства.

В мертвецкую при храме попадали в основном самоубийцы, жертвы несчастных случаев, неопознанные и обвиненные в ереси — сплошь клиентура карателей — а потому с погребальными церемониями здесь не слишком заморачивались. С тем же успехом можно было выбросить труп на помойку — разве что считалось, что освященная земля не позволит покойнику подняться, потому мертвецкая была несколько более популярным местом.

Поначалу каратели все-таки соблюдали какое-то подобие порядка. Самые старые тела аккуратно лежали вдоль стен, завернутые в саваны, но эпидемия устанавливала свои правила. Спускаться в рассадник чумы ради правильного погребения каких-то неудачников, Темным облаком помеченных, каратели определенно не горели желанием.

Трупы посвежее валялись у подножия лестницы.

Я думала, что три года учебы в Иринейской школе младших целителей и два — периодических подработок у мамаши Жизель подготовили меня к подобным зрелищам, но переоценила крепость своей нервной системы — и, что немаловажно, желудка.

– Ты в порядке? — осторожно спросил брат Раинер, обернувшись на характерный звук и чуть опустив факел.

Трепещущее пятно света подползло ближе к его ногам, выпустив обратно в темноту переплетение мертвых тел.

– Нет, — честно ответила я и сплюнула на лестницу.

Брат Раинер убедился, что очень даже да, и отвернулся. Пятно света снова поползло вперед, и я машинально отвела взгляд — и разозлилась сама на себя.

Еще ведь собиралась сюда в одиночку лезть!

– Ничего не слышно, — удрученно вздохнула я.

– Этому-то нахцереру чавкать нечем, — заметил брат Раинер и вытащил меч из ножен. Помедлил на нижних ступенях лестницы и обернулся. — Подожди-ка лучше здесь. Или наверху, заодно последишь, чтобы в коридоре никого не оказалось в самый неподходящий момент.

Похоже, наши мнения о том, кому нечего делать в мертвецкой, расходились еще кардинальнее, чем я думала поначалу. Я честно попыталась представить ситуацию с его точки зрения: все привычные приемы и тактика рассчитаны на десяток боеспособных храмовников за спиной, а тут — какой-то перепуганный довесок (хуже: женщина!), темнота и теснота душного склепа.

Пожалуй, если бы не один нюанс, я бы с ним даже согласилась. Но вместо этого запустила руку за ворот и выразительно покачала погнутой монеткой на грубой храмовой нитке.

Монетка не одобрила подобную фамильярность и зловеще окуталась густым, полночным темно-синим ореолом. Пламя факела затрепетало, словно от внезапного сквозняка, и погасло, а откуда-то из переплетения технических коридоров донесся высокий вскрик, отозвавшийся эхом в каждом пустом закоулке.

Вырвавшийся у Раинера комментарий явно не входил в десятку рекомендованных храмом, но я с перепугу выразилась еще крепче. Это, кажется, напомнило храмовнику, где он и зачем — а потому десятник отбросил бесполезный уже факел и обмотал освободившуюся руку саваном. В блеклом свечении монетки я различала только белую ткань и отблески на клинке — а стоило Раинеру уйти на пару шагов вперед, как и вовсе потеряла его из виду.

– Ты хоть видишь, куда идешь?

Судя по почти беззвучным шагам — видел, еще как. А я предпочла замереть на нижней ступеньке, судорожно вслушиваясь — правда, слышала я только свое собственное дыхание и истерически частый стук сердца.

А Раинер, похоже, в прошлой жизни был котом.

– Ты уверена, что нахцерер должен бежать за саваном? — уточнил он — совершенно не из той точки, где я предполагала его обнаружить.

– Нет, — честно ответила я, заранее сжавшись в комочек.

Но Раинер только хмыкнул.

– Хорошо. А то он, кажется, бежит от.

* * *

— Думаешь, от савана, а не от монетки? — с сомнением уточнила я и в порядке эксперимента спрятала «артефакт» под рубаху.

Это тоже оказалось опрометчивым шагом. Тьма мгновенно сгустилась, и Раинер, до сих пор прекрасно ориентировавшийся в синеватом сумраке, незамедлительно обо что-то запнулся (нет, не хочу знать, обо что!) и звучно загремел — не то клинком, не то чем похуже. Вырвавшийся у десятника возглас волне мог бы посрамить даже нахцерера — но тот предусмотрительно отмалчивался и вообще драпал совершенно беззвучно.

Я поспешила снова вынуть монетку. Раинер добавил пару ласковых, окончательно выпав из образа праведного последователя храма, поднялся с пола и брезгливо отряхнулся.

– Дай сюда, — скупо велел он и протянул ладонь.

А я — сдуру, не иначе — взяла и послушалась.

В мгновенно опустившейся кромешной темноте третий по счету нецензурный комментарий Раинера прозвучал как-то особенно удрученно.

– Вернемся за факелом? — предложила я, безуспешно пытаясь нащупать его руку.

– Нет, — мрачно отозвался храмовник почему-то опять совершенно не оттуда, где я ожидала его обнаружить, — он слишком сильно сужает поле зрения. Возьми монетку и держись позади меня. Не отставай.