Ночная
Шрифт:
Впрочем, судя по руке, речь шла скорее о минутах…
Глава 5 Чудесное впасение и безжалостная реальность
В Мертвом квартале нас никто не встретил.
Под нависающими надстройками витало предчувствие скорой беды. Трущобы будто спали; никто не сновал по узким улочкам, не спешил — ни на службу, ни на промысел. Соглядатаев, обычно провожавших всех чужаков, не было видно.
– Что-то не так? — проницательно просил брат Раинер, заметив, с какой тревогой я озиралась по сторонам.
Что-то было крупно не так — даже
В Мертвом квартале не слышали про уединение. Ты не оставался наедине с собой ни на минуту, ни на секунду. Люди жили друг у друга на головах, ближайшие соседи волей-неволей становились либо лучшими друзьями, либо заклятыми врагами; объединяло их то, что всегда нашелся бы человек, способный выложить не только всю подноготную про обитателя соседней каморки, но и точно знающий, куда и во сколько он ушел — и когда вернется. Тесный мирок, где люди заполняли все пространство, будто кусочки паззла.
Не могло быть и речи о том, чтобы кто-то дошел незамеченным до подворотни, ведущей к сердцу квартала.
А мы почему-то дошли.
Здесь, как и всегда, горел костер, и дежурный попрошайка хмуро мешал варево в котелке. А кучи тряпья поблизости, где обычно грелся Старшой, не было. Как и его самого.
Никто не плакал. У трудяг редко оставались силы еще и на слезы, а нищие относились к чужой смерти до цинизма утилитарно.
Это у бледных чужачек комок подкатывает к горлу от дурного предчувствия. А местным нужно жить дальше, что бы ни случилось.
– Я к Старшому, — все-таки сказала я, уже зная, что мне ответят.
Дежурный по кормежке недоверчиво окинул нас взглядом. Рука Раинера вызвала у него крайнее одобрение; должно быть, попрошайка решил, что рана — нарисованная, как раз для дневного выхода на паперть, и теперь всерьез подумывал, как бы переманить гримера.
У меня была пара советов, но касались они преимущественно саванов — поэтому ограничилась тем, что терпеливо повторила свою просьбу. Попрошайка коротко дернул головой, указывая на одну из халуп, и я похолодела.
Сердце квартала отгораживали от остальных улочек три халупы: одна принадлежала мамаше Жизель, вторая — негласному хозяину трущоб, а третья, на которую нам указали, — его старшему сыну.
– А Старшой?..
Могла даже не спрашивать. Попрошайка молча помотал головой и отвернулся, помешивая варево.
Раинер легонько коснулся моего локтя — не столько обнимая и грея, сколько обозначая свое присутствие и безмолвно напоминая: я не одна. И у меня, и у него еще есть шансы на нормальную жизнь.
Это только Старшому не повезло…
Смахнув тыльной стороной ладони несвоевременные слезы, я постучалась в третью халупу. Это была простая условность; Элои и так прекрасно слышал, о чем велся разговор у костра. На стук он ответил сразу, и я зашла внутрь, пригнувшись и скрипнув ветхой дверью.
Элои было шестнадцать. Он меня на дух не выносил, как и остальные дети Старшого; но по местным меркам он считался взрослым — и полагал, что демонстрировать неприязнь можно в двух случаях: когда это выгодно и когда за это ничего не будет. Смерть отца, не позволявшего открыто презирать
белоручку-чужачку, подвела меня под второй вариант, и угловатый подросток встретил гостей, поджав по-юношески пухлые губы.– Теперь я старшой, — заявил он вместо приветствия.
Я коротко склонила голову, признавая за ним такое право. Не мне же претендовать на место главы над нищими?
Но, похоже, Элои именно этого и ждал — потому как после моего жеста заметно расслабился и немедленно обозначил расклад:
– Ты себя выкупила, белянка, и больше не одна из нас. Отныне тебе не рады в Нищем квартале.
«В Мертвом», — мрачно подумала я, но снова склонила голову, признавая за Элои и это право. Раинер бросил на меня удивленный взгляд, но промолчал.
– Длинный сказал, что нашел ходячего мертвеца и задание храма выполнено, — сообщил новый хозяин трущоб, повернувшись к десятнику, и выжидательно вскинул брови.
– Как только в храме об этом узнают… — храмовник осекся, сообразив, что присылать в Мертвый квартал человека с бешеной суммой в сорок куполов — не самая здравая идея даже сейчас, когда живых здесь почти не осталось. — Как только храм подтвердит, что нахцерера больше нет, сюда пришлют гонца, и ты сможешь получить вознаграждение в Соборе.
Элои сощурился. Он понимал, что сорок куполов — достаточная сумма, чтобы кто-нибудь из пришлых мог на пару минут забыть, кто его отец, и тоже осторожничал. Бегать за вознаграждением лично новый хозяин явно не рискнет.
– Зачем ты пришла, белянка?
А вот этот поворот разговора мне не понравился. Сильно.
– Длинный обмолвился, что меня искали чужаки, — осторожно сформулировала я. — Сейчас я принадлежу храму, и он заинтересовался, кто это такие и что им от меня нужно.
Раинер сумел удержать на лице невозмутимое выражение, но я почти видела, как его распирает от желания высказать все, что он думает о высоких отношениях в большой и дружной семье покойного Старшого. Я незаметно притронулась кончиками пальцев к его левому локтю, намекая, что мне лучше знать, о чем нельзя говорить нищим.
– Храм? — Элои перевел взгляд на десятника, и он спокойно кивнул, подтверждая мои слова.
– Тому, кто выдаст местонахождение чужаков, разыскивавших меня, храм выплатит… — я замялась, прикидывая, какую сумму из своего гонорара за нахцереров готова пожертвовать ради спасения.
Плечи Раинера коротко вздрогнули от сдерживаемого смеха, но голос звучал твердо и ровно — как у человека, говорящего кристально чистую правду и уверенного в своих словах:
– Пятнадцать медяков. Обычное вознаграждение карателей за сведения.
И я была готова поклясться, что лицо у него в этот момент — такое же честное и открытое, как и тогда, когда он расспрашивал меня об отношениях со Старшим.
На Элои его уловка подействовала с той же эффективностью.
– Папа отослал их на болота, — дрогнувшим голосом сказал он, — к хижине колдуна. Если они вернутся в Нищий квартал, им сообщат о том, что Бланш выкупил храм, — злорадно добавил новый хозяин, весело блеснув на меня черно-карими, как у Старшого, глазами.
Я поспешно изобразила испуг, а Элои нахально протянул ладонь за обещанной платой.