Ночная

Я ждала отрицания, хохота, поправок или (нет, ну а вдруг?) хоть аплодисментов своей догадливости, но никак не того, что храмовник блекло усмехнется, прикроет глаза и негромко, хрипловато протянет:

– Ведьма… — будто вплетал в литанию защитного круга.

Впервые за последние два года это слово прозвучало почти как комплимент — но я все равно поежилась от неуютного холодка в низу живота.

Раинер мог сколь угодно легко приспосабливаться к новым городам и условиям, но в его картине мира женщины всегда были тенями за мужской спиной. А в моей картине мира чертовски странно смотрелись мужчины, которые сломя голову удирают от прекрасных маркиз, чтобы принести обет безбрачия.

У нас обоих было достаточно оснований, чтобы считать свою точку зрения правильной. Только вот основания эти уходили корнями на совершенно разные планеты — и на других ни на что не годились.

Как много таких нестыковок понадобится, чтобы разрушить то хрупкое, бессловесное взаимопонимание, которое возникло между нами?

Будто услышав мои мысли, Раинер протянул мне руку — совсем как целую вечность назад, в безликой гостевой комнате жилого этажа МагПро. Я уставилась на нее с не меньшим сомнением, чем в первый раз. Но потом уже как-то привычно поднырнула под его ладонь, позволяя приобнять себя за плечо.

Пока что нестыковок было явно недостаточно.

– У Армана есть городской дом, — как ни в чем не бывало сообщил Раинер. — Высшему сану дозволяется жить вне храма.

«Прежний настоятель никогда не покидал Собор», — отметила я для себя. Раинер покосился вниз и понимающе усмехнулся, будто все еще подслушивал мои мысли.

– Это не поощряется. Орден создан, чтобы бороться с колдовством, а не чтобы послушники тратили по полдня, бегая по городу за кем-нибудь достаточно могущественным, чтобы справиться со слишком большой для них тучей. Но начальству всегда позволено больше, чем подчиненным. Арман не стал отказываться от причитающихся ему привилегий. По стечению обстоятельств я знаю, где он живет, но… — Он замялся и молчал так долго, что я с недоумением вскинула голову, вопросительно приподняв брови.

А Раинер вдруг мимолетно коснулся губами моего лба — шероховато и горячо — и хрипловато признался:

– Мне понадобится твоя помощь, чтобы пробраться туда.

Меня будто током ударило. Не столько от по-детски невинного поцелуя, сколько от осознания: это ведь почти признание. Не в симпатии, желании или прочей милой чепухе. Это признание меня — равной. Не тенью, созданной, чтобы торчать за мужским плечом и вовремя подавать его владельцу горячий ужин и чистые носки. Партнером. Другом.

Может быть, из этого и правда что-то получится?

– Конечно, — севшим голосом согласилась я. Кажется, если бы он в этот момент предложил мне самолично сложить для себя костер, я бы ответила точно так же.

Глава 16 Дружинник и епископ

На подготовку ушел весь день.

Дело изрядно осложнялось тем, что в город соваться было нельзя. Графа уже должны были найти и отвязать, и я здорово сомневалась, что он тут же начал проповедовать понимание и всепрощение. Скорее всего, за мою голову уже назначили награду — а бдительные жители окраин наверняка не погнушались бы сдать меня бесплатно, чтобы выслужиться перед Элои.

Если бы не неприязнь нового хозяина Мертвого квартала к несостоявшейся мачехе, можно было бы прийти к снабженцам из ночных и попросту купить у них грим и запах. Но Раинер до сердца Нищего квартала попросту не дошел бы (по крайней мере, платежеспособным — точно), а сама я соваться туда не рискнула.

К счастью, в нашем распоряжении была заброшенная хижина бокора.

Пришлось все-таки справиться с брезгливостью и подняться наверх. Наши страдания окупились сторицей; в деревянном сундуке в дальнем углу спальни нашлись две простецкие рубахи, пропахшие сырой пылью, и ветхие штаны. Намотать вниз остатки савана, валявшегося в болотной жиже под сваями еще со времен эпической битвы Раинера и братьев Гейб — и не отличить будет от нищенских лохмотьев.

И рубахи, и саван ужасно хотелось выстирать (а лучше — сжечь) — но пришлось ограничиться сушкой на перилах, и на свои будущие наряды мы с храмовником смотрели с одинаковой брезгливой обреченностью.

С гримом вышло куда удачнее. Во времена нищенствования я привыкла перед рабочей ночью раскрашивать себя сама, так что разрисовать еще и Раинера подручными средствами было проще простого.

– Главное — не суйся к свету, — сказала я, вытерев пальцы о его же рубаху.

– Главное — не суйся на передовую, — пробурчал Раинер, непроизвольно почесывая засыхающую на шее ряску под хорошим слоем глины: в темноте не отличить от волдырей под грязью. — Ты что-то изрядно примелькалась здесь за последнее время. Как бы тебя не узнали…

Я хлопнула его по руке. Храмовник раздраженно фыркнул, но покосился на такие же рясковые «волдыри» в вырезе слишком большой для меня рубахи и промолчал. А я с трудом справилась с невесть откуда взявшимся желанием немедленно отмыться, расчесаться и одеться, как подобает юной девушке.

Ему сейчас нужна была вовсе не утонченная красавица рядом. Да и сам он моими стараниями отнюдь не на принца походил.

Ночные никогда не ходят по двое.

Это дневные на паперти иногда объединяются: что может быть естественнее, чем подать одинокой матери с ребенком или паре заплаканных сирот? Но ночью, если прохожий вдруг увидит группу из нескольких человек, он вряд ли станет присматриваться к их возрасту и половой принадлежности. Он предпочтет по умолчанию держаться подальше. Поэтому ночные выходят на промысел строго по одному и никогда не покидают заранее оговоренных улиц, чтобы не пересечься ненароком с коллегой.

Заспанный служка, открывший черную дверь перед согнутыми не то болезнью, не то возрастом стариком и старухой, об этом не знал. Иначе насторожился бы гораздо раньше. Во всяком случае, до того, как «старик», не дослушав ругань в адрес обнаглевшей черни, от души двинул ему в челюсть снизу вверх, затыкая фонтан красноречия, и не добавил короткий тычок куда-то в горло, не дав даже вскрикнуть. А когда он успел тюкнуть его по голове, я вообще не заметила — увидела только в полумраке, как боевой «дедуля» бережно придерживает оседающее тело, чтобы оно не нашумело в процессе падения.

Выпрямиться и расправить плечи я рискнула только в доме, хозяйственно прикрыв за собой дверь.

Натренированные извечным тангаррским сумраком глаза выхватывали отдельные детали: добротную большую печь, от которой еще веяло теплом, широкий разделочный стол с парой тарелок, заботливо прикрытых полотенцем, беленые стены с затейливой росписью. Младший епископ жил не так чтобы очень богато — куда скромнее, чем позволяли его чин и доходы — но на фоне большей части города его дом выделялся в лучшую сторону, проигрывая разве что особнякам аристократов и приближенных графа.

Год назад я бы из шкуры вон вылезла, лишь бы заполучить право ночевать в таком доме. Сейчас — только оглядела кухню, особое внимание уделив углам, тонущим в ночном мраке, и с сожалением принюхалась к накрытым тарелкам. Раинер уже крался к внутренней двери, и мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ним.

На наше счастье, дверные петли содержались в идеальном порядке, и в коридорчик, отделяющий хозяйскую половину от черной, мы сумели попасть без лишнего шума. На этом наша удача и закончилась.