Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Шрифт:
Глядя на людей, можно восхищаться глазами любящих и любимых, а по ним угадывать пылко влюбленных или глубоко друг другу благодарных, но чаще видишь лишь небрежно-безвкусно или, наоборот, до дурноты вычурно одетых, скучных до банальной оскомины, полуспящих индивидуумов – почти биологическую массу, скачущих лишь по самой поверхности жизни. Все на этом свете зависит лишь от взгляда.
Всевышнему, например, конечно же, должен очень нравиться сотворенный им мир, да и не мудрено: у него просто другой на все взгляд. Ведь и сатана, согласно наидревнейшим преданиям, предлагает умным людям вовсе не власть и не деньги, нет. Чаще всего он дает им на три дня то самое правильное, по сути своей простое и волшебное видение всего и вся. Тогда душа человеческая настолько изумляется и нечаянно настолько сильно начинает всему радоваться, ибо окружающее действительно именно так прекрасно и удивительно, что когда
Мне не понятно, какой же грех может быть в такой сделке? Человек слишком часто воображает самого себя вовсе не таким, каков он на самом деле. Не в смысле лучше или хуже, а просто неправильно. Что тут рассуждать о понимании других! Мы все так сильно себя не знаем! Не знаем, на что способны, не знаем, что в действительности любим; не в курсе того, чего на самом деле хотим… Иллюзии, миражи – мы все в их полной власти и никогда не видим по-настоящему упоительной, полнокровной жизни, никогда ею не живем…
Вот такие странные мысли неотступно нахлынули на меня то ли темным зимним холодным утром, то ли глубокой неспокойной ночью.
Неужели так подействовали Аленины душевные откровения? Да, подругина натура раскрылась для меня с совершенно неожиданной стороны. К тому же сон приснился малопонятный своей тревожностью, но так трудно отделаться от ощущения, что это явь.
Как бы со стороны и немножко сверху видела я залитую ранним солнцем поляну в сосновом, ласковом, слегка голубоватом бору, подернутом влажной сизой дымкой на глазах растворяющейся ночи. За крепкими стволами-колоннами блескуче мелькает жемчужно-серебристая лента неторопливой среднерусской реки.
Действительно невероятно красивая, с лазоревыми, светящимися, как огоньки в глубокой тени стрельчатых ресниц, глазами и волнообразно струящимися от полусонного ветра волосами девочка лет пятнадцати в чудесном платье-хитоне из тончайшей полупрозрачной материи (надо же – оказывается, я бывала и такой), так удивительно похожая на фею из старого диснеевского мультфильма «Пиноккио», сидит на воскресном пикнике в тесном кругу сослуживцев своей мамы.
– Вероника, не сутулься!.. Вероника, держи спину прямо! Знаешь, как сидят балерины?.. Нет, ты опять гнешься, как старая-престарая бабушка! Прямо беда с дочерью!
Говорит мама удивительно торжественным; таким, каким застольные тосты произносят голосом. Она обращается сразу ко всем и ни к кому конкретно.
– Да все в конце концов будет хорошо! Не одергивай своего ребенка каждую секунду, Лидочка, дай ей отдохнуть, – от лица всех отзывается одна сердобольная коллега.
– Этот ребенок что-то и в школе в последнее время стал хуже учиться!
Мама продолжает вслух сетовать, но в ее речи слышится какая-то странная и совсем не к месту гордость.
– Приобрела дурную привычку давить на лице прыщи. Не понимает девочка, как ей ни объясняй, что на коже появляются некрасивые ямки, которые останутся с ней до самой смерти. Не знаете ли хорошего средства от юношеских угрей? Что вы говорите, Машенька, чистотел помогает?
Тут я тихонечко встаю и как можно незаметней удаляюсь от честной взрослой компании по тропинке меж молоденьких пушистых сосенок, уводящей меня куда-то вправо.
Разноголосый диспут слышится все менее и менее… Наконец человеческие речи в моих ушах смолкают окончательно. Опять тот же самый, гигантских размеров деревянный стол на пленэре, уставленный всевозможными винами в бутылках всевозможнейших форм, привиделся мне в новом сне. Вновь я прямо-таки упивалась всеми этими разноцветными ликерами, коньяками, настойками и шампанским. Я была объята жадным и жгучим желанием выпить как можно больше, пока мама не видит, и наполняла бокал за бокалом. Случайно залила свое нарядное пенно-белое платье красным сладким вином, как и в прежнем сне, залила сильно, расстроилась, застыдилась и оттого-то проснулась.
Вот теперь в такую рань или, наоборот, в такую поздноту лежу с открытыми глазами, вглядываясь в едва-едва белеющий во мраке потолок чужой квартиры, и думать обо всем том, что со мной случилось, зачем оно так и почему, что теперь делать и как же жить дальше, мне впервые не хочется.
Однако какое странное чувство, что мое собственное существование мне больше
не интересно и нисколько не занимает, хотя обычно и люди, и я любим думать о себе в будущем, о своих планах, мечтах и свершениях где-то там за горизонтом… Что мы знаем в действительности о тех горизонтах, к которым стремимся? Перед моими впяленными в потолок глазами начали вперемежку вставать картинки детства, юности и совсем недавних событий. Встают как бы в отдалении, и их детали высвечиваются под странными углами, вырисовываются совсем не те и не так.Те, что такими важными казались прежде, уже не играют никакой роли, зато другие, мелкие и неприметные дотоле, предстают определяющими судьбу. Может быть, я не просто заболеваю, а готовлюсь умереть? Говорят, что именно на смертном ложе перед человеком как бы прокручивается вся его жизнь и он якобы успевает охватить ее цельность внутренним взором и дать всему оценку. Умирает как раз от шока «спадания пелены с глаз», когда вместо цельности видит одну сплошную бесцельность с суетой и отчетливо понимает, что не туда ходил, не то говорил и делал, не то ценил и не с теми, а все было так элементарно, так предельно просто.
И вновь отчаянно силюсь я понять душой или разумом охватить нечто невероятно важное, без чего никак нельзя мне, человеку, дальше жить как человеку. Кажется – еще чуть-чуть, вот оно – вот же… Ан нет – опять ускользнуло, а я, оказывается, беззвучно плачу, и тихие холодные слезы струятся по жарким щекам.
Когда тоненьким голоском заверещал будильник, Аленка раскрыла томные глазки и сладко-сладко потянулась у меня под бочком, потом прыжком вскочила с кровати и понеслась душ принимать и лосьоны свои втирать. Я приняла решение сегодня на курсы свои не идти, а заняться срочным восстановлением распадающейся на части нервной системы. Я намеревалась просто понежиться в свежей душистой постели и приятно побездельничать, но вместо расслабленного ничегонеделания неприятные темные мысли, как демоны, принялись толкаться в голове и грызть мозг и сердце. Да, вот и мне в удел выпала эта пресловутая русская бабья доля. А по мне куда лучше иметь драматичную судьбу артиста или пожизненную творческую муку художника. Мне не понятен трагический этот жребий. Мне непонятно, как смогла я оказаться в самом эпицентре знаменитых цветаевских строчек: «И стон стоит по всей Руси Великой: «Мой милый, что тебе я сделала?», а еще хуже – в не менее известном высказывании великой императрицы Екатерины II: «Дешева баба на Руси». Но ведь я-то никогда не считала себя дешевой и ни перед кем не пресмыкалась, не заискивала, не раболепствовала… Или все же раболепствовала, и тогда поделом мне такая кара? Где я допустила свою первую ошибку? Когда в первый раз позволила Вадиму так с собой обращаться? Когда сотворила себе идола-кумира? Теперь и не вспомнить. А ведь в незапамятные времена было сказано: не сотвори себе кумира! Эх, да что теперь!
Разъедающие даже плоть изнутри, как металлокоррозия, ноющие надсадно, как кровоточащие раны, противные мыслишки о моей несчастной женской участи приступами, подобными приступам зубной боли, возвращались в голову снова и снова. В такие моменты весь белый свет словно погружался в склизкую, туманную, болезненно тоскливую пучину. Становилось себя жалко. Не думать! Не думать! Не думать ни о чем! Все забыть! Забыть! Забыть!
Чтобы разогнать предутренний мрак, я зажгла пузатую лампу, сразу разбросавшую по спальне затейливые голубые тени, и взяла с Алениного ночного столика строгий зеленый альбом с ее стихами.
Мне снятся тяжелые сны,Просыпаюсь совсем, как от боли.Что случилось? Опять я в неволе?Ну уж нет. Пой, душа. Отдохни.Отчего ж ты так ноешь внутри?Таковы были первые строчки, на которые упал взгляд. О, Господи, когда теперь это кончится!
Алена вернулась из ванной в неизменной зеленой маске и в тюрбане из полотенца на голове, расстелила на полу спортивный матрасик и включила мелодию, напоминающую индонезийскую.
– Постарайся, Ник, не слишком брать все в голову. Ты все правильно делаешь, у меня ситуация была еще хуже. Ведь вначале женщине настойчиво втолковывается, что она глупая, во всем бестолковая курица и должна быть безумно счастлива от того только, что с ней рядом такой необыкновенный мужчина. Потом внушается, что все ее подруги полные дуры и только муженек желает ей счастья. Чуть позже начнутся и телесные истязания. Это типичное манипулятивное промывание мозгов. О, я хорошо знаю мужчин! Тебе надо срочно поднять самооценку. Ты должна дать понять, что унижать себя больше не позволишь и что ты не та замученная и покорная жена, к которой он привык.