Новая земля
Шрифт:
Этотъ скрытный человкъ, посвящавшій такъ мало людей въ то, что онъ предпринималъ, издалъ, къ удивленію всхъ, прекрасный томикъ стиховъ, какъ разъ когда весна была въ полномъ цвту. Это было очень неожиданно. Вотъ ужъ два года прошло съ тхъ поръ, какъ его драма увидла свтъ, но, оказывается, онъ не сидлъ безъ дла; онъ писалъ одно стихотвореніе за другимъ, переписывалъ и откладывалъ въ ящикъ, а когда кучка бумагъ сдлалась довольно большой, отдалъ ее въ печать. Вотъ какъ держалъ себя этотъ гордый человкъ! Не было никого, кто бы могъ превзойти Иргенса въ изяществ!
Его книга была выставлена уже въ окнахъ книжныхъ магазиновъ; публика уже говорила о ней, она должна была произнести шумъ; дамы, прочитавшія книгу, были очарованы любовными стихами, полными дикой страсти. Но тамъ встрчались также слова,
"Нужно сознаться, что ты, братъ, хитрый", сказалъ ему актеръ Норемъ на улиц: "Ты не подаешь и виду, и, не говоря ни слова, бросаешь намъ такой факелъ, передъ самымъ носомъ, и опять какъ будто ничего не было. Не много такихъ, которые теб въ этомъ подражаютъ".
Адвокатъ Гранде и теперь не могъ удержаться, чтобъ не поважничать.
"Но у тебя есть враги, Иргенсъ". Я вотъ сегодня говорилъ съ однимъ человкомъ, который не находитъ ровно ничего особеннаго въ томъ, что по истеченіи двухъ съ половиной лтъ ты снова издалъ маленькую книжку.
На это Иргенсъ гордо отвтилъ:
"Я считаю за честь мало писать. — Дло не въ количеств".
Но посл онъ спросилъ все-таки, кто былъ этотъ врагъ. — Онъ не страдаетъ любопытствомъ, и вс знаютъ, что онъ очень мало интересуется мнніемъ людей; но все-таки это быль Паульсбергъ?
Нтъ, это не Паульсбергъ". Иргенсъ спрашивалъ и старался отгадать, но высокомрный Гранде не хотлъ выдать имени; онъ длалъ изъ этого тайну и мучилъ Иргенса. "Однако, оказывается, ты совсмъ не неуязвимъ", сказалъ онъ и засмялся во все горло.
Иргенсъ пробормоталъ презрительно: "ерунда". Но, собственно говоря, онъ все еще былъ заинтересованъ, кто былъ этотъ человкъ, этотъ врагъ, который хотлъ умалить его заслугу. Кто бы это могъ бытъ, если не Паульсбергъ? — Иргенсъ ни на комъ не могъ остановиться, — изъ молодыхъ это былъ единственный.
Неожиданно его оснила мысль, и онъ сказалъ равнодушно:
"Ну, какъ я уже сказалъ, для меня не иметъ значенія узнать это жалкое имя; но если это Гольдевинъ изъ деревни, то, Боже мой, Гранде, зачмъ ты ходишь и повторяешь, что говоритъ такой человкъ? Впрочемъ, это твое дло. Человкъ, который носитъ грязный гребешокъ и сигарный мундштукъ въ одномъ и томъ же карман… Ну, мн нужно итти. — Прощай пока!"
Иргенсъ продолжалъ свой путь. Если не было иного врага, чмъ этотъ лсной дикарь, то это еще не опасно… Онъ опять былъ въ хорошемъ настроеніи и кланялся знакомымъ, которые ему встрчались, и былъ очень доволенъ. Его разсердило немного, что за его спиной злословили, но теперь это прошло; нельзя же было сердиться на старую обезьяну.
Иргенсъ хотлъ прогуляться по гавани, чтобы успокоиться. Этотъ боле или мене глупый разговоръ о его книг былъ ему невыносимъ. Теперь уже мелютъ всякій вздоръ о двухлтней работ и о количеств поэзіи. Съ этой точки зрнія книга его провалится, потому что это не обширное произведеніе, благодаря Бога она не вситъ даже столько, сколько каждый изъ романовъ Паульсберга.
Когда онъ спустился въ гавань, онъ увидлъ голову Гольдевина въ одномъ углу набережной; тотъ стоялъ почти весь спрятанный ящиками и надъ ними виднлась только его голова. Иргенсъ прослдилъ направленіе его взгляда, но изъ этого ровно ничего не могъ вывести. Старый сумасшедшій человкъ врно стоялъ и думалъ о какой-нибудь дикой фантазіи; смшно было смотрть на него, какъ онъ углубился въ свои мысли. Его глаза почти вылзали, они уставились на маленькое окошко конторы склада Генрихсена, онъ стоялъ не моргая и не обращая вниманія на то, что длалось вокругъ него. Иргенсъ вначал хотлъ подойти къ нему и спросить, не увидитъ ли онъ Олэ Генрихсена; посл этого онъ могъ перевести разговоръ на свою книгу и спроситъ, что онъ о ней думаетъ? Это было бы очень смшно; человкъ былъ бы принужденъ
сознаться, что онъ цнитъ поэзію по всу. Но, собственно говоря, какое ему до этого дло? Ему вдь совершенно безразлично, что этотъ человкъ думаетъ о поэзіи.Иргенсъ прошелся по набережной; онъ обернулся. Гольдекинъ все еще стоялъ на томъ же самомъ мст; Иргенсъ прошелъ мимо него, вышелъ на улицу и хотлъ снова итти въ городъ. Въ эту самую минуту изъ склада вышли Олэ Генрихсенъ и фрекэнъ Агата и увидли его.
"Здравствуй, здравствуй, Иргенсъ!" крикнулъ Олэ и протянулъ ему руку. "Хорошо, что мы тебя встртили. И тысячу разъ спасибо за книгу, которую ты намъ прислалъ. Да, ты несравнимъ и поражаешь самыхъ близкихъ друзей, поэтъ, маэстро!"
Олэ говорилъ не переставая, радуясь работ другого: то онъ восхищался однимъ стихотвореніемъ, то другимъ, и снова благодарилъ его.
"Агата и я читали это и восторгались", сказалъ онъ. "Мн кажется даже, что Агата немного всплакнула… Да, да, этого ты не можешь отрицать, Агата. Но этого нечего стыдиться… Да, что я хотлъ сказать, пойдемте вмст на телеграфъ, я долженъ кое-что послать, а потомъ мы пойдемъ въ ресторанъ, если хочешь. У меня есть между прочимъ для васъ сюрпризъ".
Агата ничего не сказала.
"Не можете ли вы немного здсь походить, пока я не вернусь съ телеграфа?" — спросилъ Олэ. "Но имйте терпніе, если я задержусь тамъ немного дольше. Дло въ томъ, что мн нужно прійти къ соглашенію съ однимъ судовладльцемъ изъ Арендаля".
Олэ пошелъ наверхъ по лстниц и исчезъ. Иргенсъ смотрлъ ему вслдъ.
"Послушайте, могу я васъ тоже поблагодаритъ за книгу?" сказала Агата тотчасъ же и протянула ему руку. — Она говорила тихо. "Вы не можете себ представитъ, какое удовольствіе она мн доставила".
"Правда? — Это въ самомъ дл правда? — Какъ мн пріятно это слышать!" отвчалъ онъ съ благодарностью. Какой чудной, тонкой деликатностью было то, что она подождала его благодарить, пока не ушелъ Олэ; теперь это было тмъ боле искренно и правдиво, и слова ея получали для него большее значеніе. Она назвала то, что ей больше всего понравилось. — Это удивительное стихотвореніе, обращенное къ жизни, она никогда не читала еще боле красиваго, нтъ, никогда, насколько она себя помнитъ… Но изъ боязни, что она черезчуръ горячо высказала свою благодарность, настолько горячо, что она не такъ могла быть понята, она прибавила равнодушнымъ голосомъ, что Олэ, такъ же какъ и она, былъ очарованъ; большую частъ онъ читалъ ей вслухъ.
Иргенсъ сдлалъ чуть замтную гримасу. — Любитъ она, когда ей читаютъ вслухъ? Да, — въ самомъ дл?
Агата намренно упомянула въ разговор имя Олэ. Сегодня, посл обда, онъ опять поднялъ вопросъ о свадьб, и она опять все предоставила ему. Да относительно этого у нихъ и не было разногласія. Это былъ только вопросъ времени, и чмъ скоре это будетъ, тмъ лучше, не было никакого основанія больше откладывать. Осенью, когда Олэ вернется изъ своего путешествія въ Англію, состоится свадьба. Олэ былъ олицетворенной добротой, онъ относился къ ней съ безконечнымъ терпніемъ; онъ такъ смшно радовался при вид ея. "И мы должны иногда подумывать о томъ, что намъ нужно сдлать для дома", сказалъ онъ. Да, она не виновата, что она покраснла; это было стыдно, что она еще не начала заботиться о томъ, что полезно, и ничего не длала, кром того, что сидла съ нимъ въ контор. Она бы могла начать съ маленькаго, подумать объ устройств комнатъ, — сказалъ Олэ, — намтить себ какія-нибудь вещи, которыя ей хотлось бы имть; она, конечно, не должна брать на себя настоящія домашнія работы, разумется нтъ… Да, все это была совершенная правда, она даже ни разу не подумала о дом, о домашнемъ очаг, она только занималась пустяками у него въ контор. Она начала плакать и призналась ему, что она ужасно неспособна и неопытна, она глупа, какъ пробка, да, какъ пробка. Но Олэ крпко обнялъ ее, посадилъ на диванъ и сказалъ, что она только молода, молода и обворожительна, скоро она будетъ старше, время и жизнь сдлаютъ свое. И онъ такъ горячо любитъ ее, видитъ Богъ. У Олэ самого были слезы на глазахъ, онъ смотрлъ на нее, какъ на ребенка. Да, они любятъ другъ друга, и все у нихъ пойдетъ хорошо. Прежде всего не нужно ни съ чмъ спшить, пусть она сама назначитъ время и устроить такъ, какъ ей нравятся. Да, они будутъ все длать въ согласіи другъ съ другомъ…