Новая земля

Когда они сли въ лодку, онъ сказалъ:

"Можетъ быть, вамъ лучше будетъ похать одной въ городъ, — по всей вроятности, тамъ будутъ еще извозчики?…"

"Нтъ, Иргенсъ, не будьте злымъ!" возразила она.

Она не могла удержать слезъ, она старалась думать о безразличныхъ вещахъ, чтобъ держать себя въ рукахъ, смотрла назадъ на островъ, который они оставляли, слдила глазами за птицей, летвшей надъ фіордомъ. И съ глазами, все еще влажными, она спросила:

"Что это такое? Это вода? Тамъ вдали, чернее?"

"Нтъ", отвчалъ онъ: "это лугъ, зеленый лугъ, онъ лежитъ въ тни".

"Нтъ, — а я думала, что эта вода".
– такъ какъ было невозможно говоритъ дольше объ этомъ зеленомъ луг, лежавшемъ въ тни, она прямо приступила къ длу и сказала: "Послушайте, Иргенсъ, давайте говоритъ! Не правда ли?"

"Очень охотно", возразилъ онъ. "Давайте высказывать, напр., наши мннія вотъ о тхъ облакахъ тамъ, на неб. Мн кажется, что они похожи на большіе бутоны, а конецъ…"

Она слышала, что голосъ его былъ холодный, холодный, какъ ледъ; но, несмотря на это, она сказала улыбаясь:

"А мн кажется, что они похожи скоре на облачные шары".

"Да", сказалъ онъ: "я не надюсь именно теперь найти подходящее сравненіе; я немного лнивъ на это, фрекенъ Линумъ. Будьте справедливы и пощадите меня хоть на этотъ разъ: хотите? Нтъ, вы не должны думать, что я близокъ къ смерти… я умираю не легко, но…"

Онъ гребъ сильне, они приближались къ гавани. Онъ присталъ бортомъ, всталъ на деревянную ступеньку и помогъ ей выйти на берегъ. Они оба были безъ перчатокъ, ея теплая рука лежала въ его рук, она воспользовалась случаемъ, чтобы л=поблагодарить его за прогулку.

"А я прошу васъ забыть, что я такъ неожиданно напалъ на васъ со своими сердечными изліяніями", сказалъ онъ. "Дорогая, простите меня"…

И, не дожидаясь ея отвта, онъ снялъ шляпу, вскочилъ опять въ лодку и отчалилъ.

Она оставалась на верху, на пристани, видла, что онъ прыгнулъ опять въ лодку и хотла ему крикнуть, спросить, куда онъ теперь детъ, но она этого не сдлала. Онъ видлъ, какъ исчезла за мостомъ ея блокурая головка.

Собственно говоря, у него не было никакихъ намреній, когда онъ прыгнулъ снова въ лодку, онъ сдлалъ это въ смущеніи подъ впечатлніемъ минуты, безъ всякой мысли предпринятъ что-нибудь опредленное. Онъ взялъ весла и началъ грести по направленію къ островамъ; вечеръ былъ тихій. Теперь, когда онъ былъ одинъ, имъ овладло отчаяніе. Опять разочарованіе, опять неудача, и самая скверная. И во всей его жизни ни одной звздочки!

На одно мгновеніе онъ вспомнилъ Ханку, которая искала его, можетъ быть, сегодня, — можетъ бытъ, и въ данную минуту повсюду ищетъ его. Нтъ, Ханка не была блокурой, она была темная, она не сіяла, какъ Агата, но она очаровывала. И потомъ, разв она не переваливалась немного, когда шла? У Ханки не было такой походки, какъ у Агаты, она переваливалась. И какъ это могло быть, что грудь его не колыхалась, когда она смялась.

Онъ вынулъ весла и оставилъ лодку на произволъ. Начинало немного темнть. Въ голов его роились мысли: человкъ среди моря, низложенный король Лиръ, много, много мыслей. Онъ слъ глубже въ лодку и началъ писать, строфу за строфой, на обратной сторон нсколькихъ конвертовъ. Слава Богу, его таланта по крайней мр никто не могъ похититъ, и при этой мысли онъ весь задрожалъ отъ глубокаго чувства радости.

Онъ закурилъ папироску и началъ пускать дымъ на воздухъ. Собственно говоря, онъ былъ исключительный человкъ, поэтъ и только поэтъ. Онъ лежитъ, и его уноситъ лодка, его сердце страдаетъ и кровь кипитъ; но, несмотря на это, онъ пишетъ стихи, онъ не можетъ удержаться отъ этого, онъ подыскиваетъ слова, взвшиваетъ ихъ, а сердце его страдаетъ, и онъ боленъ отъ горя. Разв это не называлось силой воли?

И онъ снова писалъ…

Была поздняя ночь, когда онъ присталъ къ берегу. На верху, въ одной изъ улицъ, онъ увидлъ Мильде; съ трудомъ ему удалось скрыться отъ него. Мильде былъ въ веселомъ настроеніи духа и шелъ подъ руку съ женщиной: шляпа его едва держалась, онъ громко разговаривалъ на улиц. Опять корсетъ, подумалъ Иргенсъ; да, да, теперь онъ можетъ развивать въ себ эту способность, онъ получилъ премію, которой онъ можетъ теперь сорить направо и налво.

Иргенсъ свернулъ въ узкую улицу. Но когда онъ дошелъ до "угла", ему пришлось, къ несчастью, повстрчаться съ Ойэномъ.

Вотъ не везло ему сегодня цлый день. Ойэнъ тотчасъ же распахнулъ плащъ и досталъ рукопись. — Это всего небольшое стихотвореніе въ проз. Да, да, онъ долженъ его прочесть, теперь, сейчасъ, это въ египетскомъ дух, дйствіе происходитъ въ склеп, тонъ рзкій и наивный, нчто замчательное. Но Иргенсъ, не мене его занятый своимъ собственнымъ стихотвореніемъ, опустилъ руку въ карманъ. Онъ стремился быть скоре дома, чтобъ въ тиши прочесть его. Его мучило нетерпніе, онъ забылъ свое обыкновенное высокомріе и сказалъ:

"Думаешь ли ты, что я не могу также доставать бумаги, когда захочу?"

Ойэнъ тотчасъ же поклонился; еще никогда съ нимъ Иргенсъ такъ не говорилъ; это было такъ необычно. Онъ предложилъ пойти въ паркъ и поискать тамъ скамеечку.

"Нтъ", сказалъ Иргенсъ: "это вдь пустякъ и не стоитъ того, чтобъ похвастаться имъ, просто настроеніе". Но тмъ не мене онъ пошелъ къ скамейк. Свъ на скамейку, онъ оправился и сказалъ довольно равнодушно: "Да, если ты во что бы то ни стало хочешь услыхать, что содержитъ обратная сторона нсколькихъ конвертовъ, то я…" И онъ прочелъ свое стихотвореніе:

Мой челнъ несется По темнымъ волнамъ Въ вечерній часъ… Кругомъ все тихо… Ужъ сумракъ ночи Окуталъ море… Мой челнъ, качаясь, По тихимъ волнамъ Плыветъ къ далекимъ островамъ! Я слышу плескъ Другихъ челновъ, Созвучныхъ веселъ Звенятъ удары. Ахъ, нтъ, — то сердца Стучатъ удары, Удары сердца. Въ темниц тсной — Они не молкнутъ никогда… Со мной недавно Была Сирена… Она исчезла, И я одинъ… Съ ней все исчезло, — Исчезла радость, Погасли солнца, Померкли звзды, Мой челнъ несется по вол волнъ… Скажи, скажи мн, - ты видишь островъ? Кружатся чайки, и берегъ виденъ… Вдали синютъ рядами горы… Пусть тихо-тихо, пусть тихо-тихо плыветъ мой челнъ. Тотъ дальній островъ — страна блаженныхъ, Тамъ слышенъ смхъ, звенитъ тамъ радость, Тамъ хороводы прекрасныхъ нимфъ… Он смются, он сверкаютъ, какъ звздъ брильянты! Туда пусть тихо плыветъ мой челнъ… Горятъ тамъ щеки, вино искрится, Звенятъ тамъ псни прекрасныхъ нимфъ… Забудь о боли, забудь о боли — вдь все пройдетъ!.. Мой челнъ плыветъ къ часамъ вечернимъ Навстрчу морю — Везд вокругъ, везд молчанье — Покой и тишь… Полетомъ птицы прорзанъ мракъ… Она дрожитъ… Ее другая манила дико, Опутавъ сладко въ стяхъ любви — Она оставила ее… Ты на пути своемъ, о птица, Найдешь другую… Васъ ночь укроетъ своимъ покровомъ… — Все замолчитъ.

VI

Тидеманъ по прежнему былъ доволенъ ходомъ длъ; онъ удачно отправилъ свой ледъ въ Англію. Онъ не придавалъ большого значенія слухамъ, что обильные дожди въ Россіи измнили къ лучшему виды на предстоящій сборъ. Дожди, тмъ не мене, шли; но дло въ томъ, что вывозъ изъ Россіи пока былъ закрытъ. абсолютно закрытъ; нельзя было вывезти изъ страны ни одного мшка съ зерномъ. Тидеманъ держался своихъ высокихъ цнъ, иногда онъ продавалъ кое-что за границу, но, конечно, это не имло значенія; нужно было ждать, когда наступитъ недостатокъ въ зерн, паника говоритъ о значительномъ сбыт. Но это, впрочемъ, и не къ спху, время еще ни пришло. Нтъ, вотъ переждать только зиму.

И Тидеманъ предоставлялъ времени итти. Ему по прежнему обивали пороги пароходники, купцы и агенты всякаго рода. Къ нему приходили съ листами для подписи, со всевозможными предложеніями, везд требовалось его имя, онъ долженъ былъ брать акціи. Безъ помощи торговаго сословія ничего нельзя было предпринимать, и обращались главнымъ образомъ къ молодымъ, къ предпріимчивымъ, которые давали планы, средства и, кром того, хорошо знали свое дло. Тутъ былъ и электрическій трамвай, и новый театръ, и новая лсопильня въ Фардал, салотопенный заводъ въ Хеннингсвер, - все это не могло обойтись безъ нихъ, какъ самыхъ дловитыхъ людей въ город. Тидеманъ, какъ Олэ Генрихсенъ, были, разумется, неизбжными акціонерами.