Новая земля

Катеръ направился къ шхерамъ.

Фру Ханка сидла впереди, ея манто было свободно наброшено на нее, и Мильде замтилъ, что это было очень живописно.

"Хорошо было бы, если бъ теперь было время выпивки!" сказалъ онъ, громко смясь.

Олэ тотчасъ же принесъ бутылки и стаканы. Онъ ходилъ и заботился о томъ, чтобы дамы надвали шали и накидки.

"Да, вы не должны смяться", говорилъ онъ: "хотя солнце теперь свтитъ, но на мор будетъ втеръ". Онъ нсколько разъ предлагалъ Тидеману замнитъ его у руля, но Тидеманъ не хотлъ. Нтъ, для него это настоящее благодяніе тамъ стоятъ, ему не нужно разговаривать, а сегодня онъ такъ мало на это способенъ.

"Не падай духомъ! Слышалъ ты какія-нибудь подробности"?

"Только подтвержденіе. Завтра это будетъ офиціально извстно. Да, не безпокойся, пожалуйста, насчетъ этого, — я ночью выяснилъ себ свое положеніе. Да, я еще надюсь спастись до извстной степени".

Тамъ впереди скоро вс пришли въ хорошее настроеніе. Ойэнъ страдалъ морской болзнью и пилъ, чтобъ ему легче было, онъ не могъ стоять прямо, онъ очень ослаблъ.

"Хорошо, что вы опять вернулись домой", сказала фру Ханка, чтобъ утшить его. "У васъ все по прежнему женственное личико, но къ счастью оно не такое блдное, какъ прежде…"

"Извините меня", воскликнула фру Паульсбергъ безжалостно, "я еще никогда не видла его такимъ блднымъ, какъ сегодня".

На этотъ намекъ по поводу его морской болзни раздался общій смхъ. Фру Ханка продолжала говорить. Да, она знаетъ его послднюю работу въ Терахус, это стихотвореніе "Изъ старыхъ воспоминаній". Нужно признаться, что онъ не напрасно былъ въ деревн.

"Вы еще не слышали моего новаго стихотворенія", сказалъ Ойэнъ слабымъ голосомъ: "оно египетское, и дйствіе происходитъ въ гробниц…" И, будучи совсмъ больной, онъ все-таки началъ искать стихотвореніе въ своихъ карманахъ. Что онъ съ нимъ сдлалъ? Онъ утромъ отложилъ его въ сторону, чтобы взять съ собой, — онъ подумалъ, что можетъ быть кто-нибудь захочетъ его послушать; онъ осмливается сказать, что оно довольно замчательно въ своемъ род. Но онъ, по всей вроятности, оставилъ его гд-нибудь. Онъ не можетъ себ представить, что онъ потерялъ его, или выбросилъ?

"Нтъ", сказала фру Ханка: "вы просто оставили его дома, вотъ увидите, оно наврно лежитъ на стол". Она длала все возможное, чтобъ отогнать дурныя предположенія поэта: онъ, вроятно, чувствуетъ себя лучше въ город, нежели въ деревн.

Да, ахъ да! Какъ только онъ очутился на улицахъ и увидлъ прямыя линіи домовъ, такъ онъ почувствовалъ тотчасъ же, что мозгъ его началъ работать, и вотъ онъ задумалъ египетское стихотвореніе въ проз; нтъ, не можетъ этого быть, чтобъ онъ его потерялъ…

Теперь и Мильде былъ на сторон Ойэна, онъ начиналъ его вполн признавать, теперь и онъ началъ постигать этотъ тонкій родъ поэзіи.

Иргенсъ, сидвшій недалеко и слышавшій эту рдкую похвалу, наклонился къ фру Ханк и сказалъ глухимъ голосомъ:

"Понимаете ли вы, теперь Мильде получилъ премію, и ему нечего бояться своего опаснаго конкурента". И Иргенсъ стиснулъ губы и смялся.

Фру Ханка посмотрла на него. Сколько въ немъ было злости, и какъ это не шло къ нему. Онъ этого не сознавалъ, иначе онъ не сжималъ бы такъ губъ и не бросалъ бы такіе злые взгляды. Въ общемъ, онъ сохранялъ въ продолженіе всего времени свое обыкновенное молчаніе; къ Агат онъ совсмъ не обращался и длалъ видъ, что совсмъ не замчаетъ ее. Что она ему сдлала? разв она могла иначе поступить? Почему не хотлъ онъ этого понять?

Но онъ не смотрлъ на нее.

На яхт начали варить кофе, но изъ вниманія къ Ойэну, который все еще страдалъ морской болзнью, ршили его пить на шхерахъ, къ которымъ подъхали. Катеръ присталъ. Расположились на камняхъ, и началась возня, это было такъ весело, такъ ново. Ойэнъ смотрлъ на все широко раскрытыми, удивленными глазами, на море, на волны, потрясавшія своимъ шумомъ воздухъ, на этотъ пустынный островъ, гд не было ни одного деревца, гд солнце и морская вода уничтожили всю траву. Какъ это было все странно! Агата обходила всхъ съ чашками и стаканами, ея крошечныя руки боялись что-нибудь уронить; она шла такъ осторожно, какъ будто балансировала, и при этомъ она высовывала кончикъ языка

Мильде предложилъ выпить за ихъ здоровье.

"У тебя нтъ шампанскаго?" спросилъ онъ Олэ.

Принесли шампанское, нашли стаканы и выпили за ихъ здоровье съ громкимъ ура. Мильде былъ въ превосходномъ настроеніи духа, онъ предложилъ закупорить бутылку и броситъ ее въ море съ бумажкой, на которой вс напишутъ свои имена, дамы и мужчины.

Вс написали, за исключеніемъ Паульсберга, который ршительно отъ этого отказался. — Человкъ, пишущій такъ много, какъ онъ, не будетъ писать шутки ради на какой-то записк, сказалъ онъ. Съ этимъ онъ поднялся и пошелъ одинъ вглубь острова.

"Тогда я припишу его имя", сказалъ Мильде и взялся за карандашъ.

Но теперь фру Паульсбергъ сердито воскликнула:

"Что вы хотите длать? Я надюсь, вы оставите это. Паульсбергъ сказалъ, что онъ не хочетъ, чтобъ его имя стояло здсь, и этого достаточно". Фру Паульсбергъ состроила очень обиженное лицо. Она положила одно колно на другое и держала чашку, какъ будто это была кружка пива.

Мильде тотчасъ же извинился, — вдь это была шутка, сказалъ онъ: самая невинная шутка. Но если подумать, то дйствительно фру Паульсбергъ права; это была глупая выдумка, и Паульсбергъ не могъ этого сдлать, однимъ словомъ… Впрочемъ, онъ находить, что въ этомъ нтъ никакой шутки; и онъ предлагаетъ оставить исторію съ бутылкой. Если не будетъ имени Паульсберга, то… Какъ полагаютъ остальные?

Но Иргенсъ не былъ больше въ состояніи удерживаться, и началъ высмиватъ Мильде, скрывая свою злобу:

"Ха-ха-ха, премированный господинъ, ты божествененъ!"

Премированный господинъ! Онъ все еще не могъ забытъ преміи.

"А ты", возразилъ ему Мильде разозленный и посмотрлъ на него пьяными глазами, "становится невозможно имть съ тобою дло!"

Иргенсъ сдлалъ удивленный видъ.

"Что такое? Мн кажется по твоему тону, что мои слова тебя оскорбили?"

Теперь должна была вмшаться фру Ханка. зачмъ же ссориться вдругъ на прогулк? Это очень непріятно, нтъ, въ самомъ дл! Итакъ, если они не будутъ сидть смирно, ихъ потопятъ!

Иргенсъ тотчасъ же замолчалъ: онъ даже не проворчалъ сквозь зубы, что у него было привычкой, когда онъ бывалъ разозленъ. Фру Ханка углубилась въ размышленія; какъ измнился съ нкотораго времени ея герой и поэтъ. Откуда все это. Какъ выцвли его темные глаза! Его усы обвисли, онъ потерялъ свжесть лица, его лицо не было такимъ обворожительнымъ, какъ прежде. Но потомъ она вспомнила о его разочарованіи, о его гор по поводу преміи, которой онъ не получилъ, о его книг, - этомъ чудномъ собраніи стихотвореній, о которомъ умалчивали съ злымъ умысломъ, и, нагнувшись къ Агат, она сказала:

"Иргенсъ, къ сожалнію, сдлался желчнымъ; вы, вроятно, это замтили, но это пройдетъ". Фру Ханка хотла сдлать для него все, что могла, оправдать его, по доброт душевной; она говорила теперь то же самое, что говорила и Иргенсу съ глазу на глазъ: нечего удивляться, что онъ сталъ раздражительнымъ; такую горечь, какъ его, нужно уважать. Онъ цлые годы старался и работалъ, а страна, городъ…

"Да, подумайте только!" сказала также Агата. Вдругъ Агата вспомнила, что она по отношенію къ этому человку не была какъ должна была быть, она была неделикатна, да, груба; она напрасно оттолкнула его. Она такъ хотла бы, чтобъ этого не было, но теперь уже поздно.