Новенькая для коменданта

— Господин Леминбрюк, рады видеть вас в академии Нуридж, — радушно поприветствовал гостя, который через миг угодил начищенным сапогом в подозрительно глубокую лужу.

— Взаимно, ректор Дайхард, — кисло ответил Бовард и брезгливо тряхнул ногой. —— Моё почтение, госпожа Ранвей.

Взгляд жениха Алоизы скользнул по нашим сцепленным рукам, влажным волосам, остановился на моём неприлично радостном лице. Этому столичному позеру явно не понравилось увиденное. Но мы только начали, у Нуриджа для него ещё много сюрпризов.

Алоиза

— Твоему отцу это очень не понравится, Алоиза, — вынес вердикт Бовард, когда удостоил меня визитом в моей же учебной аудитории.

Ему несколько часов проводили экскурсию по замку, и за это время лицо моего жениха стало ещё кислее, чем по приезде.

— Не представляю, о чём вы, господин Леминбрюк, — сделала вид, что занята бумагами, хотя на нервах перебрала их уже не один раз. Все идеально, придраться просто не к чему”

— Ты все понимаешь, Алоиза. Я про тебя и Дайхарда. Давно это у вас?

Меня буквально обдало жаром от этого вопроса. Отвечать я точно не собиралась. Не его это дело. А если отец вдруг устроит допрос, то мне будет что ему предъявить в отместку, у самого полный шкаф секретов.

— Не хотите проверить мою документацию, планы, отчеты? Вы здесь не за этим, разве? А обсуждать свою личную жизнь я не намерена.

Он поджал губу, но ничего не ответил. Молча достал из портфеля планшет и подколол чистый лист. За полчаса он настрочил огромную докладную, просто прогуливаясь по аудитории.

— Здесь только то, что мне бросилось в глаза, госпожа Ранвей. Замечания по технике безопасности, состоянию оборудования, настройке измерительных приборов, рассадке студентов. Уверена, что готова продолжать этот фарс?

Сглотнула. Если ему не понравилось, как лежит барометр и под каким углом стоят парты, то дальше будет только хуже.

Старалась не подавать виду, но меня буквально захлёстывало от праведного гнева. Кто дал право этому напыщенному индюку указывать мне как работать. Мнение только одного человека мне интересно, и мной он доволен.

— Оставлю вас, — бросила ему, шагнув за порог моей аудитории. Наблюдать за тем, как он будет издеваться над моей работой я не собиралась, и так сегодняшний день был испорчен его приездом. Мне хотелось отпраздновать успешный зачёт студентов, но вместо этого я злилась. Гнев становилось всё тяжелее контролировать, и я решила от греха подальше покинуть замок.

В коридоре встретила обеспокоенную Джинджер и, не сказав ей ни слова, рванула к главным воротам. Все месяцы, что я сдерживалась, перечеркнуло одним днём. Сила пульсировала, срывалась искрами с кончиков пальцев. Я раздраженно пихнула кого-то плечом и даже не извинилась. Ровная дорога под моими ногами сменилась каменистой тропинкой среди скал, а рокочущий шум прибоя резонировал с беспокойством в душе.

Оказавшись на пустынном пляже, я громко закричала, давая волю чувствам. Здесь уже ничего не напоминало радость прошедшего зачета. Тёмные тучи стремительно стягивались прямо ко мне.

— Это же не я. Не я…

Дышала. Рвано, жадно, пытаясь успокоиться. Зарница на горизонте и отдалённый гром лишь показывали тщетность попыток.

— Это не я! — крикнула непогоде.

Где же Гидеон? Он должен был почувствовать мою злость. Теперь и на него я обиделась, хоть и понимала, что у ректора полно забот и без моей истерики. Они с Генри спешно проверяют документы и инструктируют преподавателей.

— Меня оставили… оставили… Ты оставила меня!

Прогремело где-то совсем рядом со мной, а небо уже полностью затянуло тьмой. Я пыталась выровнять дыхание, пыталась сдержать гнев, но вместо этого ветвистая молния ударила мне прямо под ноги, создавая в песке причудливый фульгурит.

Последнее, о чем я подумала, теряя сознание, что это будет прекрасной темой для занятия со студентами! Будем плавить кварц разрядами электричества. Можно даже выставку устроить...

Не помню, сколько прошло времени с того момента, как я решилась открыть глаза. Помню лишь движение своих век. Темно. Моргнула. Ещё. Ещё. Все ещё темно и ужасно страшно, словно я умерла и очутилась в пустоте. Разум метался в странном пространстве, пытался зацепиться хоть за что-то, пока ко мне не вернулся слух, а вместе с ним боль.

Кричал ребёнок, и судя по плачу, совсем ещё маленький. Он или она надрывался, страдал, требовал что-то, и суетливая тряска совсем не успокаивала его. Младенца качали, пели, шептали что-то, просили прощения.

— Это не правильно, Терранс,— сквозь плач раздался несчастный женский голос.

Тот, к кому обращались, напряжённо молчал, пока ребёнок надрывался. Я не могла более слушать это. Скреблась, билась в своей клетке, рвалась, чтобы утешить дитя.

— Пожалуйста… Выпусти её.

— Мы должны перетерпеть этот момент. Быть сильными.

Этот голос я узнала легко. Мой отец. Но почему он запер меня в коробку? И кто так истошно плачет?

— Папа… — позвала я нечеловеческим голосом, который жутко множился и отражался от стен моей темницы.

— Слышишь? Их нельзя разделять, — не сдавалась женщина, её голос дрожал, и она уже сама вот-вот готова была расплакаться.

— Лексия, мне жаль, но то, что ты сделала непростительно. Тьма будет заперта, а ты…

Она не договорила, потому что в комнате раздались чьи-то торопливые шаги, а к крикам ребёнка добавился сдавленный плач женщины.

Мама!

Её уводили прочь, а я металась коробке, не зная как помочь и как облегчить страдания близких мне людей, но я отчётливо ощущала боль троих присутствующих, и она росла и отражалась во мне.

Я тщетно умоляла, рвалась, скреблась, пока не выбилась из сил.

— Алоиза, что я скажу твоей сестре? Что я скажу тебе, когда ты подрастёшь?

Шли годы, для меня же ничего не менялось. Бесконечная коробка, тоска и бессилие. Где-то наверху билось сердце дорогой мне девочки, которая стала отдалённым смыслом моего существования. Неведение о её судьбе сводило с ума, а невозможность помочь и поддержать иссушала.

Я стала терять себя, превращаться в бесформенный сгусток энергии без чувств и эмоций, как вдруг моя темница пошла трещинами, а требовательный голос позвал к себе.

Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы без запинки ответила:

Это мгновение.

Оно стало для меня самым сладким и самым горьким за всю мою жизнь. Я даже не успела полностью насытиться свободой и ласковым взглядом прекрасной незнакомки из такой далекой прошлой жизни. Она повзрослела, выглядела даже старше своих лет. Сколько ей? Двенадцать? Пятнадцать? Как долго я спала!