Новенькая для коменданта

— Проклятье Анкриджа, — немного виновато прокомментировал Рассел, словно он один был повинен в том, какое воздействие оказывает на всех остров.

— Уезжай отсюда, Рассел. Найди Паэтту и живи, просто живи.

Он издал какой-то сдавленный смешок.

— Времени много прошло, да и не ждёт она меня. В суд обратилась. Это конец, Гидеон.

— Или это отчаянные попытки вызволить тебя отсюда.

Он задумался всего на мгновение, а затем раздражённо тряхнул короткими седыми волосами.

— Мне ни к чему пустая надежда, капитан Дайхард. Это мой крест. Ты сам бросил бы Нуридж?

Качнул головой, не стал с ним спорить. Моя академия спасает и даёт надежду, а это место дарит лишь медленную смерть.

— Пришли, — сухо сообщил Рассел. — Сначала небольшая формальность.

Он приложил руку к панели на двери одной из камер, и десятки механизмов пришли в движение, залязгали шестерёнками, натянули незримые пружины, пока массивная створка не отъехала в сторону, пропуская нас в тускло освещенную комнату. Одноместная кровать, крошечный рукомойник да отхожее место. Обычная камера, вот только арестантка совсем не походила на массовую убийцу. Хрупкая девушка с потухшим взглядом смотрела куда-то под потолок невидящим взглядом, а по её щекам текли слезы.

— В Анкридже многие наказывают сами себя. Но не обманывайся, Гидеон, чудовища любят носить маски, Юнова не исключение.

Я не видел чудовища. Непонятая, поднятая на смех девушка, которой было нужно немного сострадания и помощи.

— Здравствуй, Юнова, — осторожно обратился к арестантке.

Она вздрогнула, повернулась ко мне и долго-долго изучала.

— Гидеон Дайхард, — Юнова прошептала моё имя как молитву и впилась пальцами в серое покрывало. — Вы пришли спасти меня? Я знала, я знала, что вы придете! Видела знаки в каплях воды, дуновении ветра. Можно я погадаю вам?

Столько отчаянной мольбы в его искалеченном голосе, что я не мог отказать, хоть и ненавидел прорицателей.

— Я за этим и пришёл, Юнова. Наслышан о твоём таланте.

Она вся сжалась, сдавила руками виски и начала раскачиваться из стороны в сторону, причитая:

— Тот поезд, я говорила, я предупреждала. Мне нужно было быть громче, господин Дайхард. Те смерти на моих руках. Я не справилась, не спасла…

Положил руку ей на плечо, и она быстро успокоилась. Прикрыла глаза и запела слабым надломленным голосом:

Тьма вернётся в отчий дом, Сведёт девушку с ума Тесно в теле им одном, Тело девы ей тюрьма. Мыслей много, гнев кипит, Крошит камень и металл. Всех она освободит, Коль взойдет на пьедестал.

От оцепенения меня пробудили хлопки Рассела.

— Браво, Юнова. Красивые стихи, ты не теряешь времени в Анкридже зря.

— Это не стихи, это предсказание, комендант Хэммент. Тьма падёт на мир, и все изменится. Оковы падут.

Я следил за перепалкой Рассела и Юновы и крепче прижимал ладонь к груди, где тьма испуганно ворочалась. Ей совсем не понравилась эта песня. Строки про сошедшую с ума девушку и гнев наводили на мрачные мысли.

— Мы этого не допустим, — вполголоса пообещал тьме, даже если выступление Юновы было очередным представлением.

— Меня отпустят? Переведут в Нуридж? — с надеждой вопрошала подрывница, неверно расценив мой визит.

Моя воля, я всех бы забрал, включая Рассела.

Комендант подталкивал меня к выходу, а Юнова кричала все громче, переходя на плач, пока тяжелая дверь не отсекла её страдания от нас.

— Добавь её личное дело к остальным, — глухо попросил друга.

— Не всех можно спасти, Гидеон, — повторил Рассел.

— Добавь.

— В Нуридже, у каждого пятого будет погибший знакомый или родственник с того поезда, её разорвут на части. Анкридж продлевает ей жизнь.

— Ты считаешь это можно назвать жизнью?

— Я считаю это правосудием, но дело ты получишь.

У камеры Лексы Нобераль Рассел замер ненадолго, словно взвешивая, стоит ли пускать меня дальше. Выдержав внутреннюю борьбу, он все же коснулся магической плиты.

— У тебя две минуты, не выйдешь — останешься внутри до завтрашнего утра, пока не начнётся первый обход. Вопросов у надзирателей будет много, и я на них ответить точно не смогу.

Две минуты, чтобы узнать у измученной безумной женщины правду. Не много, но хоть что-то. Шагнул в камеру, и Рассел быстро прикрыл за мной дверь.

Такая я же камера, раковина, нужник, кровать. Ничем не отличается от предыдущей комнатушки. Вот только взгляд у женщины немного иной. Знакомый фиолетовый оттенок радужек, замершие в уголках глаз слезы, вина и надежда. Мать Алоизы посмотрела на меня, как смотрят на потерянного ребёнка. Как часто я видел это в глазах родителей моих подопечных. Нежность, тревога, любовь.

— Ты здесь… — звенящий голос, натянутых до предела струн. Вот-вот порвутся. Вот-вот эта хрупкая несчастная женщина онемеет.

Она поднялась с кровати и, не веря собственному разуму, сделала осторожный шажок в мою сторону.

— Я же не сошла с ума? Это ты? Ты?

Попятился. Уперся лопатками в дверь, не понимая, зачем пришёл сюда, и только тьма рвалась вперёд, жаждала обнять Лексу Нобераль, заливалась слезами, заставляя моё сердце болезненно сжиматься и биться вновь с утроенной силой.

— Моё бедное дитя. Что они сделали с твоей душой?

Тонкие пальцы зарылись у меня в волосах, а мои руки сами собой обняли женщину. Тьма пыталась что-то сказать моими устами, но не находила слов, а я не знал чем помочь, я лишь был странным проводником этой болезненной нежности.

— Она любит тебя, — улыбнулась Лекса, отстранившись от меня. — Столько преданности и заботы. Столько лет ты защищал её, Гидеон. Спасибо тебе...

Настойчивый стук в дверь не позволил мне узнать больше. Вопросы лишь мучительно множились в моей голове. Тьма, Алоиза, Лекса Нобераль, я… Какой извращенный разум стянул нас одной нитью?

— Я ничего не сделал, — виновато ответил женщине, но она лишь толкнула меня к выходу.

— Сделал и сделаешь. Потанцуй с ней. Она очень ждёт.

Рассел буквально выдернул меня наружу и осуждающе посмотрел.

— Дайхард, ты в первую очередь подставишь меня, если тебя закроет в камере!

Дверь на моих глазах опечатало магией, а тьма продолжала рваться обратно, кроша мои рёбра.

— Прости, — бросил ему, не сводя взгляда с темницы Лексы Нобераль, чувствуя дрожь во всем теле.